Сергей Гавань - Смарагдовый трон (роман)
Он вздохнул и посмотрел на море. Горнилодон плыл параллельно курсу "Неуязвимого", отдалившись на треть лиги. Что могло привести его сюда? Триксель глянул в сторону, туда, где в сотнях лиг клубилась дымка Завесы Штормов. И что за ней прячется?
Наконец наступил тот час, когда над палубой корабля разнёсся крик вперёдсмотрящего:
- Канстель!
- Наконец-то, - выдохнул Триксель и пошёл собирать немногочисленные пожитки, оставшиеся после пленения.
Он вернулся на палубу, когда "Неуязвимый" уже бросил якорь посреди гавани, зажатой между грозными серыми утёсами, об которые с грохотом разбивались волны цвета стали.
Порт Шуруппака был олицетворением чистоты и элегантности. Его Канстельский собрат был огромным, грязным и шумным. Некогда каменистый берег усыпали каменные причалы и доки, пристань полнилась людьми, животными, бочками, тюками, ящиками и телегами, на которые грузилась солидная часть всего этого. Торговые каравеллы, коги и боевые галеры облепили все причалы и пирсы как мухи.
Команда флагмана приводила в порядок корабельные снасти, а Сардарион, Триксель, Нед и Каланея стояли у шлюпки, которую вот-вот должны были спустить на воду. Адмирал держался подчёркнуто официально. Он молча ожидал, пока спустят шлюпку, молча в неё сел, предложив руку диастрийке, и так же молча преодолел путь до ближайшего свободного пирса. Когда они ступили на вымощенную гранитом пристань, то горбун протянул ему руку. После некоторой заминки, Сардарион таки пожал её.
- Передавайте привет герцогу. Разумеется, мы поставим его в известность о случившемся, но будет хорошо, если и вы лестно отзовётесь о королевском флоте.
- Вы были великолепны, адмирал. Отец об этом узнает.
Сардарион повернулся к Каланее и не удержавшись поцеловал её руку.
- Простите за это, леди. Мы отправим весть вашей королеве, что вы целы.
Девушку кивнула, и адмирал, бросив взгляд на Неда, стремительно пошёл к дороге, ведущей из порта в город. Триксель выдохнул. После полугода плаваний он наконец-то вернулся домой.
Из порта вели всего две дороги. Одна соединяла его с городом, который во всём своё великолепии раскинулся на просторной холмистой равнине, с востока прикрытый неприступными скалами, а с запада - мощной стеной.
Другая дорога огибала серо-зелёные скалы с внутренней стороны, поднимаясь к стенам крепости. Здесь находились жилые помещения, казармы, арсеналы, склады с провизией и питьевой водой, а также замок Асага, пристанище семьи Нурвинов, который ощетинился в небо пятью башнями с остроконечными шпилями. Он стоял на краю утёса, стойко державшего натиск волн. От крепости отходили стены внешнего оборонительного пояса, который окружал половину города.
- Итак, Нед, - произнёс Триксель, с трудом продираясь сквозь толпу. - Что ты надумал делать?
Старый чудотворец слегка покраснел и закашлялся.
- Позвольте спросить, сэр, нуждаетесь ли вы в опытном Преломляющем?
Триксель был готов к такому вопросу, и уже знал, чем всё закончится.
- А что ты умеешь?
- Я знаю Слова Воздуха, могу быть лоцманом, разбираюсь в морских обитателях, могу выполнять черновую работу. Могу подметать пол, если надо. Я сделаю всё, что прикажете.
- Если ты хочешь работать на меня, то тебе придётся принять два условия. Первое - больше никаких долгов. Второе - никакого миалия. Понял?
- Понял, сэр! - просиял Нед и принялся расталкивать прохожих, расчищая путь горбуну. Каланея грациозно шла следом, ловя изрядное количество мужских взглядов.
Поднявшись по крутой дороге, они остановились напротив мощных окованных железом створок ворот. Их никто не ждал, и стражники на стене долго всматривались в фигуру горбуна, пока тот не показал им свой Преломитель. В караульном помещении его, наконец, признали окончательно, и туда вскоре ворвалась целая толпа слуг, которые, охая и ахая над неухоженностью сына герцога, повели троицу к замку, через зелёную аллею подстриженных ляристенций.
Деревья высокими свечкам указывали в небо, а на ветвях распустились прекрасные фиолетовые бутоны, источавшие сладкий запах. Скоро лепестки отпадут, оставив висеть лишь маленькую ягодку, по вкусу напоминавшую клубнику. Триксель любил их есть вместе с мороженным, которое готовил в своей лаборатории. Им он надеялся удивить диастрийку, если, конечно, получится совместить его с соком зубовяза.
- Вас отведут в ваши комнаты, накормят, умоют и покажут окрестности. Вы наверняка устали также, как и я. Завтра утром увидимся в обеденном зале. Тогда и поговорим об отце.
Диастрийка и старый чудотворец согалсно кивунли и пошли вслед за несколькими слугами.
- Вам что-нибудь нужно, сэр Триксель? Брадобрея не желаете?
- Зачем брадобрей? Мне нравятся мои борода и усы.
Сказав это, он зашагал к входу в замок, довольный одиночеством. Он понял, сколько месяцев был не в своей тарелке, когда рядом постоянно присутствовали люди. Почти всю жизнь он провёл в лаборатории, и колбы со смесителями были для него и родителями, и друзьями, и любовницами. Теперь всё вернётся в своё русло. Дай Боги, Каланея поставит отца на ноги, и тот отправится в столицу, оставив его наместником, как было в детстве. И тогда ничто не будет отрывать его от грандиозной работы над эликсиром.
Триксель поднялся по ступенькам, толкнул резную дверь и оказался в громадном холле. У противоположной стены вверх уходили две широкие винтовые лестницы. Он уверенно двинулся к правой. Та вывела его на второй этаж, где имелся почти такой же обширный зал, от которого отходили пять длинных коридоров. Каждый из них оканчивался очередной лестницей, являвшимися своеобразными осями пяти башен. У башен были свои имена: Асаг, Ламашту, Пазузу, Шеду и Эдимму.
Идя по ступенькам лестницы башни Асага, Триксель разглядывал стены, увешанные шпалерами и картинами. На них была расписана вся история Канстеля. Если на первом ярусе башни висели изображения людей на фоне скал и моря, портреты первых правителей Канстеля, то по мере продвижения наверх, к покоям отца, можно было увидеть шпалеры с панорамами крепости, а затем и города, который появился позже. На отдельных рисунках скакала конница, размахивая копьями, огненными узорами рассыпалось чародейское пламя в руках у волшебников, а вдалеке реяли корабельные паруса.
Наконец, у двери покоев Берруна Нурвина висел его собственный портрет - статный воин в отливавших салатовым доспехах с ярко-синим нимбом над головой. За его спиной были изображены огненные существа о шести руках. Все они смотрели ему в затылок с застывшими улыбками на гротескных лицах. Неведомый художник запечатлел их так реалистично, что можно было подумать, будто он рисовал их с натуры.
Куда повесят портрет самого Трикселя, горбун не знал. Выше покоев отца жилья не было. Он глубоко вдохнул, выдохнул, и, толкнув дверь, вошёл в комнату.
Глава 10. Форгунд, часть 1.
Инжинарий смеётся - свистулька летит,
Взрывалка рвётся - враг лежит.
Старая солдатская поговорка.
- Уважаемые господа чудотворцы, добро пожаловать в Форгунд, город шлюх, воров и солдат. Это крысиный дом, построенный на болоте, в котором воняет, словно в него навалили добрую кучу лошадиного дерьма. Кто-то ещё называет его городом-казармой, поскольку здесь квартируется первая рота полка Горнилодонов, которая прибрала к рукам все местные злачные места.
Весёлый тон вкупе с угрюмым взглядом, которым Редвен обозревал унылые сооружения портовых складов, сбитых из насквозь пропитанных дождевой влагой досок, по мнению Цеппеуша, прекрасно характеризовал последние несколько дней плавания вдоль берегов Лиары.
Они оставили позади множество рыбацких деревушек. Почти всегда над хижинами стояли серые столбики дыма, изредка доносился собачий лай. Чуть дальше от берега уныло склонили ветви хирые яблони. На тёмной речной поверхности угрюмо покачивались несколько лодок; рыбаки растягивали сеть.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать - народ здесь жил бедно. Землю вокруг Кербер словно рассёк коготь бесплодия. Яблоки и крошечный картофель приходилось восполнять рыбой и моллюсками, которыми щедро делилась могучая Лиара.
- Эта земля - порошок из костей, - поморщился Цеппеуш. - А они настойчиво пытаются превратить её в чернозём. В чём смысл?
- По-видимому, в нежелании уходить с насиженного места, даже если оно насквозь прогнившее. Лень, мой друг, ужасная вещь. Мы оправдываем её опасениями, что всё станет хуже, чем было. И, как водится, именно на чужой лени наживаются такие бескорыстные люди, как я.
- Самоирония входит в число твоих добротелей?
- Сейчас - да.
Матросы уже вытаскивали из трюмов ящики с сухофруктами и пузатые винные бочки, готовясь спустить их к ждущим на причале грузчикам.
