Марк Леви - Те слова, что мы не сказали друг другу
— Ты что-то раскопал?
— Я раскопал, что Томас Майер, он же Томас Ульман, является репортером газеты «Тагесшпигель», и могу дать голову на отсечение, что он каждый день общается с этим поганцем, который наговорил нам невесть что.
— С чего ты взял, что Кнапп нас обманул?
— Ну это ты сама у него спросишь. Я подозреваю, что на то есть свои причины.
— И как же ты узнал все это?
— А я наделен сверхъестественными способностями! Вот тебе одно из преимуществ человека, низведенного до состояния машины.
Джулия растерянно взирала на отца.
— Что тебя удивляет? — продолжал Энтони. — Ты ведь придумываешь мудрых зверюшек, которые беседуют с людьми, так почему же я не имею права блеснуть кое-какими неординарными качествами перед своей дочерью?
Энтони протянул было Джулии руку, но, спохватившись, отдернул ее, взял стакан и поднес его к губам.
— Осторожно, это же вода! — крикнула Джулия.
Энтони испуганно дернулся.
— Я… я не уверена, что это полезно для твоего электронного устройства, — шепнула она, сконфуженная тем, что привлекла внимание других посетителей.
Энтони устремил на дочь испуганный взгляд.
— Ты, кажется, спасла мне жизнь, — сказал он, отставив стакан. — Вернее… то, что можно назвать жизнью.
— Так каким же образом ты это узнал? — повторила Джулия.
Энтони пристально посмотрел на нее и решил умолчать о своем утреннем посещении архивов Штази. В конце концов, важны были не поиски, а их результат.
— Можно сменить фамилию, подписывая статьи, но когда ты пересекаешь границу, это совсем другое дело. Если мы увидели тот знаменитый рисунок в Монреале, значит, он там побывал; отсюда я сделал вывод, что он, вполне возможно, мог заодно посетить и Соединенные Штаты.
— Значит, ты действительно имеешь сверхъестественные способности?
— Ну… главное, что я имею старого друга, который прежде работал в полиции.
— Спасибо! — прошептала Джулия.
— Что ты намерена делать?
— Сама не знаю. Прежде всего я просто счастлива, что Томас стал тем, кем мечтал стать.
— А именно?
— Он мечтал работать репортером.
— И ты полагаешь, что это было единственной его мечтой? Неужели ты действительно думаешь, что в тот день, когда ему захочется пересмотреть свою прошлую жизнь, он откроет альбом с газетными вырезками и фотографиями из своих репортажей? Карьера — подумаешь, невидаль! Да знаешь ли ты, сколько людей в минуту одиночества ясно осознали, что эта пресловутая удача, которую, по их убеждению, им удалось поймать, навсегда разлучила их с близкими, а то и с самими собой?
Джулия взглянула на отца и инстинктивно почувствовала, сколько грусти таилось в его улыбке.
— Ладно, можешь не отвечать на мой вопрос; скажи только, что ты собираешься делать?
— Вернуться в Берлин — это, конечно, было бы самое разумное.
— Знаменательная оговорка! Ты сказала — Берлин? Но, по-моему, ты живешь в Нью-Йорке.
— О, это просто моя глупая рассеянность.
— Странно, еще вчера ты назвала бы это знаком.
— Но ты же сам недавно сказал: вчера — это вчера.
— Не заблуждайся, Джулия, — негоже строить свою жизнь на воспоминаниях, которые легко оборачиваются сожалениями. Счастье должно быть подкреплено хоть чем-нибудь определенным, даже в минимальной степени. И еще помни, что теперь тебе придется делать выбор самостоятельно. Меня уже не будет рядом, чтобы принимать за тебя решения, да, впрочем, ты уже давно принимаешь их сама. Но только берегись одиночества, это опасная компания для человека.
— А ты-то с ним знаком — с одиночеством?
— Мы частенько встречались на протяжении долгих лет — если ты это хотела узнать, — но чтобы прогнать его, мне достаточно было вспомнить о тебе. Скажем так: я осознал некоторые вещи, хоть и слишком поздно; а впрочем, не мне жаловаться, ведь большинству таких же, как я, глупцов никогда не достанется та исключительная привилегия, что выпала на мою долю, пускай всего лишь на несколько дней. Послушай, Джулия, я произнесу еще кое-какие верные слова: мне очень не хватало тебя, но теперь я уже ничего не могу сделать, чтобы наверстать потерянные годы. Я упустил их как последний дурак, потому что нужно было работать, потому что я считал своим долгом выполнять какие-то обязанности, играть какую-то роль, а ведь единственным стоящим театром моей жизни была ты… Ну ладно, хватит болтать, эти причитания не нужны ни тебе, ни мне. Я охотно проводил бы тебя к Кнаппу, чтобы надавать ему пинков в задницу и выбить из него правду, но я слишком устал, а кроме того, как я уже говорил, это твоя и только твоя жизнь.
И Энтони потянулся за лежавшей на столе газетой. Развернул ее и начал просматривать страницу за страницей.
— А я думала, ты не читаешь по-немецки, — сказала Джулия, проглотив комок в горле.
— Ты еще здесь? — удивился Энтони, переворачивая страницу.
Джулия сложила свою салфетку, отодвинула стул и встала.
— Я тебе позвоню после того, как встречусь с ним, — сказала она, отходя от стола.
— Смотри-ка, они обещают к вечеру ясную погоду! — отозвался Энтони, глядя в небо.
Но Джулия уже вышла на улицу и остановила такси. Энтони сложил газету и вздохнул.
* * *Такси подъехало к терминалу аэропорта Рим-Фьюмичино. Томас расплатился с водителем и обошел машину, чтобы открыть дверцу для Марины. Пройдя регистрацию и контроль безопасности, он повесил сумку на плечо и взглянул на часы. Самолет отправлялся через час. Марина бродила вдоль витрин бутиков; он взял ее за руку и повел в бар.
— Что будешь делать сегодня вечером? — спросил он, заказав два кофе у стойки.
— Собираюсь побывать в твоей квартире, мне давно хотелось увидеть, как там у тебя.
— Большая комната, рабочий стол у окна и кровать напротив, у стены.
— Это меня вполне устраивает; ничего другого и не требуется, — ответила Марина.
* * *Джулия распахнула дверь редакции «Тагесшпигель», подошла к стойке приема и попросила встречи с Юргеном Кнаппом. Женщина-портье сняла трубку.
— И скажите ему, что я буду ждать здесь, в холле, пока он не придет, хоть целый день.
Прислонившись к стенке прозрачной кабины лифта, Кнапп не сводил глаз с посетительницы. Джулия расхаживала взад-вперед возле стенда со свежими номерами газеты.
Двери лифта разомкнулись. Кнапп пересек холл:
— Чем могу помочь, Джулия?
— Для начала скажи, зачем ты мне солгал.
— Давай-ка пойдем туда, где поспокойнее.
И Кнапп повел ее к лестнице. Он предложил ей сесть в маленьком салоне возле кафетерия, а сам начал рыться в карманах в поисках мелочи.
— Кофе, чай? — спросил он, подходя к автомату с горячими напитками.
— Ни то ни другое!
— Зачем ты приехала в Берлин, Джулия?
— Неужели ты так недогадлив?
— Мы не виделись почти двадцать лет, как же я могу угадать, что тебя привело сюда?
— Томас!
— Согласись, что после стольких лет это по меньшей мере странно.
— Где он?
— Я тебе уже сказал — в Италии.
— Ну да, с женой и детками, и вдобавок забросил журналистику, это я уже слышала. Но в этой прекрасной басне все или почти все — вранье. Он сменил фамилию, но работает репортером.
— Если тебе это известно, зачем ты тратишь время на разговоры со мной?
— Я вижу, ты решил поиграть со мной в вопросы-ответы? Тогда сначала ответь на мой вопрос: почему ты скрыл от меня правду?
— Значит, тебе хочется, чтобы мы задавали друг другу серьезные вопросы? Ладно, у меня ведь найдется несколько вопросов и для тебя. К примеру, задумывалась ли ты о том, приятно ли будет Томасу увидеться с тобой? И по какому праву ты хочешь взять да и свалиться ему на голову? Просто потому, что, по-твоему, настал подходящий момент? Или потому, что тебе это просто взбрело в голову? И вот ты являешься из далекого прошлого, но только здесь уже нет никаких стен, которые нужно разрушить, никаких революций, которые нужно совершить, никакого экстаза и опьянения свободой, никаких безумств! Осталась лишь малая толика рассудительности, свойственной взрослым людям, которые стараются как могут продвинуться в жизни, построить карьеру. Тебе нет здесь места, Джулия, так что уезжай из Берлина, возвращайся домой. Ты и так успела наломать тут дров…
— Не смей так со мной говорить! — прервала его Джулия, губы у нее дрожали.
— А почему? Разве я не имею на это права? Тогда давай продолжим игру в вопросы. Где ты была, когда Томас подорвался на мине? Стояла ли ты у трапа самолета, когда он вернулся из Кабула изувеченным? Провожала его каждое утро на сеанс реабилитации? Утешала его, когда он приходил в отчаяние? Не ищи ответа, я сам его знаю, ведь именно твое отсутствие угнетало его сильнее всего! Ты хоть представляешь себе, какое зло причинила ему, на какое одиночество обрекла, сколько длилась эта пытка? Знаешь ли ты, что этот дурень, с его разбитым сердцем, все-таки находил в себе силы оправдывать тебя, тогда как я делал все возможное, чтобы он тебя возненавидел?
