Грэм Джойс - Правда жизни
– Стульев у нас хватит? – обеспокоилась Эвелин.
– Дай Бернарду пивка, – сказала Юна. – А что это у тебя рука перевязана, Бернард? Ина, тащи стулья из-под навеса, а то точно не хватит.
– Тут лосось, вот сыр…
– Вот это по-царски, – сказала Бити. – Том, иди-ка нас поцелуй!
– Не приставайте к нему! – крикнула Юна.
– Посмотрите-ка на этих двойняшек! – воскликнула Кэсси. – Что за прелесть! Дай-ка их сюда, я их поцелую! И другую тоже!
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э… Бернард… ты что… в переделке побывал? – спросил Гордон, наливая орехового цвета пиво. – Держи…
– Свеклы всем хватит…
– Ради бога, Олив, перестань суетиться! – снова не выдержала покрасневшая Аида.
Все разделись, расселись, все выпивали и разговаривали, а Марта сидела в своем кресле под часами и радовалась – как все хорошо. Она взяла кочергу и с удовольствием рьяно сунула ее в горящий уголь. Все под одной крышей. Такими мгновениями она наслаждалась, как любители смакуют каждый глоток коньяка хорошей выдержки.
– А ну-ка, Фрэнк, расскажи мне, как вы там жили, – попросил Том. – Садись сюда. Что это за Рэвенскрейг? Скотина у них там есть?
Фрэнк присел на ручку кресла, в котором сидел Том, и сказал:
– Только гончие псы капитализма и гиены империализма.
– Как ты сказал?
– Рэвенскрейг основали для эксперимента по борьбе с капиталом. Мы были важной альтернативой.
– Да ты что? Лимонад смотри не пролей.
– Извините. Так вот. Видите ли, там собрались лучшие умы страны, включая меня. Мы должны были вооружиться на борьбу с натиском меркантильной дешевки, которая компро… компро…
– Компрометирует, – пришла ему на помощь Бити, присевшая на корточки рядом с ним – послушать.
– Компрометирует рабочий класс и девальвирует его социальные ценности.
– Господи помилуй, – сказал Том. – И что все это значит?
– Не знаю, – ответил Фрэнк. – Но пока все из Рэвенскрейга ненадолго уехали из-за логических разногласий.
– Идеологических, – поправила Бити, глядя на Тома. – Мы перегрызлись.
– Понятно, – сказал Том, отпивая глоток темного эля и ничего не понимая. – А еще ты там что-нибудь узнал, Фрэнк?
– Узнал. Там все трахались напропалую.
Бити повела бровью. Том поковырял пальцем в ухе и извлек на свет капельку серы. Из-за гомона больше никто слов Фрэнка не услышал. Бити сказала:
– Фрэнк, не нужно здесь так же открыто обо всем говорить, как в Рэвенскрейге.
– А почему? – не без оснований удивился Фрэнк.
– Там свои правила, здесь свои. Вот и все. Верно, Том?
– А? Ну да. Наверно. Фрэнк, когда снова к нам на ферму приедешь?
На другом конце комнаты Кэсси тоже расспрашивали – о плывущих над Оксфордом шпилях, о таинственном и диковинном Рэвенскрейге.
– Что за люди там живут? – любопытствовали Юна и Уильям.
– Шикарный народ, – ответила Кэсси, – вроде умные, а за душой ни гроша.
– Ха! Одно слово – леваки хреновы! – обрадовался Уильям.
– Я сама из левого лагеря, я так решила, – сказала Кэсси. – Я махровая радикалка. Вот. А вы – набивайте себе мошну капиталистическим дерьмом, если хотите, мне-то что.
– Вот это ни фига себе! Они и до нее уже добрались! – засмеялся Уильям.
– Так что же там за жизнь? – не терпелось узнать Юне.
– Секс на завтрак, на обед и на ужин. Было бы желание. А в свободное время толстенные книжищи читают. Вот, правда, моются редко, поэтому-то я ни на кого из них и не запала. Кроме одного. Джорджем зовут. Я ему велела помыться, до тех пор, мол, ко мне не прикасайся. Вот как раз когда он мылся, это все и случилось.
– А что случилось-то?
– То, из-за чего мы домой вернулись. Сэндвичи с языком и огурчиками остались? Есть еще сэндвичи? Пойду-ка возьму.
Уильям и Юна остались сидеть с пустыми кружками в руках. Они смотрели друг на друга.
– Ну что? – сказала Юна. – Чего ты сидишь, как лакей капитализма? Сходи налей пива.
В другом углу Бернард терпеливо что-то объяснял Аиде, Эвелин и Ине. Он расставил ладони
ровно на полметра друг от друга, как будто хвастался, какую рыбу поймал.
– Есть там свои достоинства и свои недостатки. Ни один социальный эксперимент не проходит без трудностей – на то он и эксперимент. Нам повезло: в Рэвенскрейге мы общались с интеллектуалами высшей пробы. Но иногда такому гению трудно бывает сдержать некоторые склонности, свойственные его природе. И нам ведь все же удалось ввести определенные правила общежития…
– Как же без правил, – согласилась Аида. – Без правил нельзя.
– Верно, Аида, Бити обеими руками подписалась бы под твоими словами, она добилась успеха – кое-какие правила были приняты, и, можно сказать…
– Бернард, еще сэндвич?
– Спасибо, Олив.
– Забрать у тебя стакан? У тебя же рука не действует, перевязана вон вся, да ведь?
– Послушай, мы разговариваем! – прошипела Аида.
– Я только сказала…
– Мы разговариваем, ясно? Хватит везде лезть. Так на чем ты, Бернард, остановился?
Побледневшая Олив удалилась со своим подносом сэндвичей.
Слетали пробки с новых бутылок пива, откупоривался херес, сэндвичи поедались, убывали в размере торты. Рэвенскрейг еще долго оставался предметом разговоров, но когда все вопросы были уже заданы, а все ответы получены и обдуманы, почему-то никому из тех, кто там не побывал, так и не стало понятнее, что же это за Рэвенскрейг и кем он населен. Бывшие рэвенскрейгцы с таким же успехом могли бы описывать жизнь на других планетах. Их рассказы были так же туманны, как у тех, кто бывал на спиритических сеансах у Эвелин и Ины.
Но Рэвенскрейг уже ушел в прошлое. Этот необыкновенный эпизод в жизни семьи остался позади, как и война. И прелесть их шумного застолья была в том, что они как бы показывали – мы уцелели и в Рэвенскрейге, как уцелели во время страшных бомбежек Ковентри. Да, остались отметины, шрамы, но мы теперь сильнее и мудрее. И снова по праву пируем – пивом и сэндвичами с ветчиной.
Фрэнк играл с детьми Олив и двойняшками Юны, и всем было радостно, что малыши поладили между собой. Особенно довольна была, что они вернулись домой, Кэсси. Вот и Фрэнк снова в кругу семьи. Жить в Рэвенскрейге было интересно, порой даже дух захватывало, иногда, правда, было и страшновато и только изредка убийственно скучно. Временами она даже находила утешение в том, что ее соседи, люди, куда более безумные, чем она, вроде бы прекрасно идут себе по жизни. Тем не менее неприятность с Перегрином Фиком очень кстати положила конец этому приключению. Бернард, конечно, воздал профессору по заслугам, и тому пришлось потом прибегнуть к философии, чтобы объяснить студентам, откуда у него синяк.
Кэсси тогда была в ярости и сама чуть не сломала руки и даже пальцы ног о спину Фика, когда он на четвереньках выползал с территории коммуны, а теперь она вот улыбается. С улыбкой она подняла глаза и увидела, что ей в ответ смеется отец. Он сидел положив ногу на ногу на сушилке рядом с кухонной раковиной. Она на миг замерла и улыбнулась еще шире – давненько его не было. Кэсси обвела всех взглядом – не видит ли старика еще кто-нибудь. На Марту нельзя было не посмотреть, и та, хоть и разговаривала увлеченно с Иной, глянула на Кэсси – от ее взора ничто никогда не ускользало.
– Что такое? – спросила Марта. – Кэсси, в чем дело?
– Ничего, – ответила Кэсси.
Но Марту не так-то легко было сбить со следа. Она не собиралась отставать от Кэсси, как вдруг разразилась буря.
– Дай мне пальто! – завопила Аида, позвав пальцем Фрэнка. – Принеси мне мое пальто!
– Пусть сама возьмет, если ей нужно! – криком ответила Аиде Олив, уставившись на нее немигающим взглядом, но обращаясь к Фрэнку.
В комнате мгновенно воцарилось молчание, все повернулись к ссорящимся.
– Подай мне пальто! Я больше ни минуты не могу оставаться с этой тупицей надоедливой. Я ухожу!
– Фрэнк, стой! – надсадно вскрикнула Олив.
– Так, спокойно, – сказал Том.
– Спокойно? – выплюнула Аида. – Как можно оставаться спокойным, когда эта дурища психованная все время действует вам на нервы. Бока ей намять пора, вот что.
– Полегче, – вмешался Уильям. – Не трогай Олив. Сама ты, Аида, дура психованная.
– Дадут мне, наконец, пальто? Гордон, ты так и будешь сидеть и смотреть, как Уильям меня оскорбляет?
– И правда, Уильям, придержи-ка язык. – Гордон вдруг перестал заикаться и договорил фразу до конца.
– Это мне-то язык придержать? Ты слышал, как она Олив назвала? Ну, и что же ты мне сделаешь?
– Увидишь, – ответил Гордон
– Ну что вы как дети! – сказал Бернард.
– И что же я такое увижу? – Уильям перешел на крик. Кровь ударила ему в голову, глаза влажно заблестели. – Видели уже раз, как ты хоронился, когда люди во Франции воевали.
– Перестань, Уильям, – сказал Том.
– Прятался, прятался! В солдатики, блин, в ПВО играл – пересрался потому что! Ну, и что он сейчас сделает?
