Пэт Конрой - Пляжная музыка
Я ждал, когда она заговорит.
— Подай мне косметичку, — попросила Люси.
— Здравствуй, Джек, — ухмыльнулся я. — Как замечательно видеть тебя снова, сынок. Ведь мы так давно не виделись.
— Должно быть, я выгляжу настоящей страхолюдиной, — сказала она. — Похожа я на страхолюдину?
— Ты очень красивая.
— Ненавижу, когда ты лукавишь.
— Ну ладно, ты просто страхолюдина, — согласился я.
— Вот почему мне и нужна косметичка, — отозвалась Люси.
— Ты, должно быть, устала, — заметил я, пытаясь перейти на нейтральные темы.
— Устала? — переспросила она. — Ты, наверное, шутишь. Я была в коме. В жизни так долго не отдыхала.
— Значит, ты хорошо себя чувствуешь? — спросил я.
— Хорошо?! — возмутилась она. — Никогда не чувствовала себя хуже. Они накачали меня своей химией.
— Теперь понял. Чувствуешь ты себя погано, зато хорошо отдохнула, — уточнил я.
— Ты привез с собой Ли? — поинтересовалась она.
— Нет, но она посылает тебе привет.
— Этого недостаточно. Я хочу обнять эту девочку и кое-что ей рассказать, — нахмурилась Люси. — Тебе тоже. Хочу объяснить тебе свою жизнь.
— Ты не должна мне ничего объяснять, — возразил я. — Ты и так уже разрушила мою жизнь. Здесь ни прибавить, ни убавить.
— А немного юмора? — спросила она.
— Да.
— Я просто проверяю. Странное чувство — выход из комы. Все равно что выкапывать себя из могилы. Я все еще ничего?
— Ты куколка. Я тебе уже говорил.
— Позови сюда жену Дюпри. Скажи, что мне нужна косметика. Много косметики. Она знает, какую я люблю.
— Кома, похоже, не слишком влияет на тщеславие, — поддразнил я ее.
— Зато определенно помогает похудеть, — заметила она. — Я точно потеряла фунтов пять с тех пор, как сюда попала.
— Ты нас всех напугала.
— Лейкемия убьет меня, Джек, — грустно улыбнулась она. — Она не лечится у женщин моего возраста. Рано или поздно болезнь вернется и убьет меня. Врач считает, что мне осталось чуть больше года.
— Ты меня пугаешь!
— Я просто должна была хоть кому-то об этом сказать. Остальным совру, — вздохнула Люси, и я увидел, что она начинает терять силы. — Я хочу навестить вас с Ли в Риме.
— Мы будем только рады.
— Мне нужно повидать вас там. Я в Риме еще не была. Хочу, чтобы вы снова меня полюбили. Хочу больше всего на свете.
Я не смотрел на мать, но слова ее меня поразили. Она притихла, а когда я поднял на нее глаза, то увидел, что она уснула. Так, значит, Люси Макколл-Питтс приедет в Рим, но раз уж Италия смогла пережить нашествие гуннов, то переживет и обычный визит моей бесстрашной и коварной матери. Она крепко спала, а я, ее старший сын, думал о том, что она кажется бессмертной, вечной, центром Земли. Вошел Даллас и сделал знак, что пора уходить.
— Что она сказала? — спросил меня в коридоре Даллас.
— Не слишком много. Сказала, что любит меня больше всех и наверняка перевязала бы трубы, если бы знала, что другие сыновья станут для нее таким горьким разочарованием.
— Ну снова здорово, — протянул он. — А что еще?
— Попросила принести ей косметику.
— Она вернулась, — взволнованно выдохнул Даллас. — Она и вправду вернулась.
Ти и Дюпри встретили нас в холле.
— Хорошая новость, — прошептал Ти так, чтобы не слышали остальные. — У нас опять проблемы. — И, не обращая внимания на стон Далласа, продолжил: — Только что звонил дед. Джинни Пени сбежала из частной лечебницы.
— Что? Опять?! — воскликнул Даллас.
— Пустяки, — отмахнулся как всегда прагматичный Дюпри. — Она же в инвалидной коляске. Далеко не уедет.
— Ее третий побег, — констатировал Ти. — Похоже, ей там никак не прижиться.
— Деду ее не поднять, — заметил Даллас. — Мы ведь только на время ее поместили. Пока бедро не заживет.
— Она думает, что мы ее бросили, — сказал Дюпри.
Мы вышли из больницы и уселись в материнский автомобиль. Пока я быстро катил по городу, Даллас размышлял вслух:
— Здесь только три дороги. Какую бы она ни выбрала, все равно далеко уехать не могла. Похоже, частная лечебница пришлась ей не по вкусу.
— Я говорил с ней по телефону, — сообщил я. — Ей там все осточертело.
Через десять минут я повернул налево и выехал на длинную дорогу, ведущую к реке и к дому. Мы тут же увидели нашу бабушку. Она с мрачной решимостью крутила колеса своей инвалидной коляски. Я проехал мимо, развернул автомобиль и притормозил.
Джинни Пени не обратила на машину никакого внимания, а продолжала себе крутить колеса, словно лодочник, взявший курс на другой берег реки. Хотя она вся взмокла и раскраснелась, видно было: она в восторге от своего побега и от того, что сумела отъехать от лечебницы дальше, чем можно было предположить. Она повернула голову и, увидев нас, медленно ползущих рядом, разрыдалась. Потом она снова на нас посмотрела, напряглась, плечи ее задрожали. Остановилась, закрыла лицо стертыми в кровь руками.
— Тебя подвезти, Джинни Пенн? — тихо спросил Даллас.
— Отстаньте от меня, — пробурчала она сквозь слезы.
— Звонил твой доктор, — сказал Даллас. — Он очень за тебя волнуется.
— Я уволила этого старого придурка. Спасите меня, мальчики. Кто-то должен помочь мне — или я там умру. Стариков никто не слушает. Всем на них наплевать.
— Мы постараемся помочь тебе, — пообещал я, высунувшись из окна водителя.
— Тогда идите прямо в лечебницу и скажите: «Мы хотим спасти нашу бабушку, вызволить ее из этой чертовой дыры». Заберите мои вещи. А если и правда хотите помочь старикам нашего города, то пристрелите повариху. Она даже сырую морковь умудряется испортить.
— Мы хотим найти более дипломатичный подход, — пожал плечами Даллас, взглянув на меня.
— Оставьте меня, мальчики, — взвыла Джинни Пенн. — Я еду к другу. Хочу нанести визит.
— К какому еще другу? — поинтересовался Даллас.
— Пока не решила. У меня полно друзей, и все они сочтут за честь развлечь такую даму, как я. Я не такая рвань, как ваш дед. Мои родители были солидными людьми.
— Ну давай, бабуля, садись в машину, и мы тебя развлечем, — предложил я.
— Ты, — сказала она, окинув меня подозрительным взглядом. — Тебя воспитали как плебея. Твоя несчастная мать вышла из грязи, отцу тоже особо нечем похвастаться.
— Ты ведь сама его воспитала, — уточнил Даллас. — Так что ты тоже за него в ответе.
— Я принимаю на себя всю полноту ответственности, — заявила бабушка. — За вашего деда я пошла с открытыми глазами. Знала, во что ввязываюсь. Вышла, руководствуясь ложными резонами.
— Назови хоть один, — попросил я.
— Он был красив! Бог мой, меня в жар бросало, когда я на него смотрела.
— Хватит ерунду молоть, Джинни Пенн, — отрезал Дюпри.
Он открыл дверь автомобиля и подошел к бабушке. Мы с Ти осторожно вынули ее из кресла и поместили на заднее сиденье. Будто клетку с птичками подняли. Бабушка, как овощ, лежала на сиденье — так она ослабла.
— Давай договоримся, Джинни Пенн, — предложил я. — Мы попытаемся вытащить тебя из лечебницы, но сейчас ты должна туда вернуться. Надо все делать по закону.
Но Джинни Пенн уже спала и не слышала моих слов. Мы отвезли ее назад и передали медсестрам. Те ее разбудили, пожурив за плохое поведение.
— Предатели, — прошипела она, когда медсестра повезла ее в палату, бывшую для нее хуже тюрьмы.
Пока я вез Далласа обратно в его юридическую контору, все задумчиво молчали.
— Как ужасно, должно быть, стареть, — нарушил молчание Даллас. — А вдруг Джинни Пенн каждое утро просыпается с мыслью, что это ее последний день?
— Думаю, она просыпается в надежде, что это ее последний день, — заметил я.
— Мы ведь не сказали ей, что мама вышла из комы, — вспомнил Ти.
— Ей и так плохо, так зачем делать еще хуже! — воскликнул Дюпри, и все рассмеялись.
— Она жизнь положила на то, чтобы считаться аристократкой.
— Давайте будем каждый раз падать перед ней на колени, и тогда она прекратит маяться дурью, — предложил Дюпри.
— Она ведь голубых кровей, а мы просто шавки подзаборные, — заметил Ти.
— Помните, как она рассказывала о плантации, на которой выросла? — спросил Дюпри. — Мы еще думали, что она заливает, так как никогда нас туда не возила.
— Бернсайд, — произнес я. — Знаменитая плантация Бернсайд.
— А она ведь не врала, — сказал Дюпри. — Такая плантация действительно была, и там-то наша Джинни Пенн и выросла.
— Тогда где сейчас эта плантация?
— Под водой, — ответил Даллас.
— Под водой? — удивился я.
— Она находится под Чарлстоном, возле Пайнополиса. Когда запрудили реку и сделали озеро Маултри, Бернсайд ушел под воду. Джинни Пенн со стороны матери — Синклер, а Бернсайд принадлежал Синклерам.
