Поль Виалар - Жатва дьявола
«Что ж, прекрасная жизнь! Сколько в ней поэзии!» — говорят некоторые. Поэзию эту я, понятно, не отрицаю, а главное, вижу, что эта жизнь вознаграждает человека, который возделывает свою землю так упорно, словно укрощает норовистую лошадь, и получает от этого удовлетворение, которое испытывает человек, подчинивший себе непокорное существо, но в ней мало сна отведено землеробу, мало отдыха и мало устойчивости — все зависит от непредвиденных стихийных бедствий, ее трудно сравнить с жизнью городского рабочего, который после восьми часов тяжелого, конечно, труда, может вернуться домой, думать о чем-нибудь другом, вытянув ноги под столом, ждать обеда, который готовит жена, приласкать детей, сходить иной раз в кино, послушать дома радио, а теперь так и посидеть перед экраном телевизора, купленного в рассрочку, наконец, лечь в постель и проспать восемь часов, не имея иных забот, кроме тех, которые обычны для всех семей, и не боясь за завтрашний день, пока есть у тебя работа.
Городская жизнь, чей поток унес с собою Фернана, резко отличается от крестьянской, для которой характерно и одиночество, и групповое существование: одиночество и тишина, ферма и деревня, где каждый встречает односельчан, где все знают друг друга, участвуют в радостях и горестях соседа; это мирок узкий, но единственный, о котором крестьянин все знает и с которым даже по вечерам ничто не разлучает его, — скорее наоборот. Бывают в нем, понятно, и минуты веселья, поводы для кутежей, если можно так назвать редкие свадебные пиры или «братчины» — застолья в пору молотьбы. Люди веселятся, пьют, хохочут… Но очень скоро вновь принимаются за тяжкий труд, который оставили лишь на несколько часов, — земля требует, зовет, и люди всегда отвечают: «Мы здесь».
И как сменяются времена года в жизни земли, так сменяются они и в жизни крестьянина: угрюмая зима, весна, приносящая надежду, лето, дарующее полное счастье, за ним осень — начало упадка.
Для Женетов, казалось, никогда не кончится летняя пора жизни. Вот убрали хлеб, свезли его с поля в надежное убежище и чувствовали себя богатыми от щедрот земли, а между тем, сами того не ведая, они уже вступили в осеннюю пору жизни. Пока человек чего-то хочет, стремится достигнуть какой-то цели, поднимается в гору, он что-то собой представляет. А если он застыл недвижно, на какой-либо точке — это для него верная гибель. Доказательством этому может служить жизнь Обуанов. Дед и отец Мишеля, напрягая жизненную энергию, создали «Белый бугор», — все там было на подъеме. А когда владелец фермы Мишель Обуан достиг вершины, стал жить вольготно и приобрел соответствующие замашки, то если б он и не промотал с такой быстротой отцовское наследство, доходы его все уменьшались бы, поскольку он почил на лаврах, не понимая, что будущее принадлежит только смелым, что уменье повышать плодородие земли — это такое же открытие, как и все остальные, что непрестанная эволюция мира властно ставит свои требования, сталкивает сельских хозяев с конкурентами, например, с теми, кто достиг у себя большой урожайности, и грозит отстающему бедностью, даже если он не только не богатеет, но просто перестает идти вперед.
Женеты, достигшие или почти уже достигшие осуществленния своих мечтаний, не замечали этого. Они устали, измучились от долгих лет тяжелого труда, требовавшего упорства и воли. Теперь они работали по старинке, тем более, а может быть, именно потому, что у них не было детей. Альбер, да и Адель тоже, работали не спеша, Жильберта безмятежно наслаждалась сознанием, что она стала достойной дочерью своего отца. Они, конечно, благоразумно делали то, что следовало, но только благоразумно, и их представления о том, как надо вести хозяйство на больших угодьях «Белого бугра», оставались такими же, как и прежде, когда они хозяйничали на «Краю света». Теперь в их распоряжении был богатый инвентарь, но они применяли устарелые методы. Следуя крестьянской поговорке: «Держи все яйца в одной корзинке», они на одном поле сеяли и пшеницу и овес и так же поступали на другом поле, вместо того чтобы для каждого поля выбрать одну культуру; однако ж двухполосная нива требовала две разновременные вспашки, две жатвы, две перевозки урожая, но при таком способе Женеты чувствовали себя спокойнее, хотя он требовал вдвое больше труда и давал гораздо меньше дохода.
Да и что ж было с них спрашивать? Они сохраняли тот разгон, с которого начали, шли по инерции, как пароход, в котором остановили машину. Постепенно их жизнь сбавляла темп, их работа теряла действенность. Впрочем, надо сказать, что не было никого, кто мог бы направить их, научить новым методам, а сами они, разумеется, и не думали ни о каких новшествах.
Альсид иначе смотрел на вещи, — возможно, потому, что для него все было еще трудным, и он искал способов, которые своей действенностью могли бы восполнить то, чего ему не хватало. Он жадно искал способов сберечь время или повысить урожайность своей земли, а земли было у него еще слишком мало, и это не позволяло ему погружаться в безмятежное и, конечно, совершенно иллюзорное спокойствие. Это и не соответствовало его характеру: он был рьяный работяга да еще считал также, что он обязан перед самим собой работать изо всех сил; он пристально изучал вопрос о глубине вспашки, об удобрениях, о сортовых семенах, о севооборотах и хорошо чувствовал необходимость новых методов, которые произведут переворот в сельском хозяйстве, необходимость выйти из эмпиризма, приобрести знания, основанные не только на практическом опыте и традиции. Он-то понимал, что земля и ее обработка вовсе не исключены из мира открытий, в который вступили люди, что нужно возделывать землю не так, как это происходило до сих пор. Все выиграть, ничего не потерять. Это было законом для Альсида и уже не было законом для Альбера и Адель, вопреки их мнению.
Вот так жили две соседние семьи, очень схожие и вместе с тем такие отличные друг от друга, какими они были после войны, закончившейся в тысяча девятьсот сорок пятом году; мы имеем в виду обитателей Энкорма и «Белого бугра», к которому присоединили участки фермы на «Краю света», чьи постройки, ожидая своей естественной кончины, мирно спали около оврага, так долго ограничивавшего жизнь Женетов и толкнувшего их к равнине, где им теперь преграждал дорогу Альсид — Альсид, умевший смотреть далеко вперед, хотя он и не перестал оглядываться на прошлое, и помнил, как тяжело оно сказалось на его детстве, а потом и на его подневольной жизни в чужих людях.
Глава II
Хозяин Энкорма, Альсид, смотрел на вещи трезво.
Когда он купил радиоприемник, то во всей округе, и особенно у Женетов, услыхавших про это, кричали, что Альсид, видно, шибко разбогател, раз позволил себе такой бесполезный расход. Ни в «Белом бугре», ни на «Краю света» никому и в голову не приходили подобные затеи. Слушать радио — дорогостоящее развлечение: купи приемник, да еще плати налог за него. А к чему? Старики прекрасно обходились без новомодных игрушек, жили себе поживали! Альсид по вечерам слушал голос, исходивший из продолговатого ящика со светящимся окошечком, и вот голос из этого ящика стал в определенные дни вести беседы о сельском хозяйстве. Нельзя сказать, чтобы эти передачи всегда были очень интересны или полезны, но они заронили в душу Альсида желание знать и учиться. Взять хотя бы то, что, слушая метеорологические бюллетени, сообщения о предстоящей погоде, он в половине случаев, а то и чаще мог предвидеть заморозки, дожди или грозы, и радиопередачи внушали ему стремление вести полевые работы лучше, вовремя и уже никак не полагаться на произволение небес.
Альсид знал, что земли у него немного и что он может разбогатеть и осуществить вынашиваемые им планы только в том случае, если ему удастся выжать из своего хозяйства максимум того, что оно может дать. Он мечтал не только о золотистых пшеничных нивах, радующих глаз, но о таких, которые дадут ему уже не тридцать, а пятьдесят центнеров зерна с гектара, — ведь он знал теперь, что это возможно.
Он узнал, что овес дает богатый урожай при фосфорных и калийных удобрениях, обеспечивающих твердость соломины и большую урожайность на почвах, содержащих в себе достаточно азота. И когда он в последний год севооборота сеял овес, потому что овес неприхотлив и его многочисленные корни жадно впитывают удобрения, оставшиеся в почве, он перед посевом подготовлял почву, не колеблясь вносил в нее по пятьсот килограммов суперфосфата и сто килограммов хлористого калия на гектар. Получив не очень сильные всходы, он к внесенным удобрениям с большим успехом добавил (в марте — апреле) по сто килограммов аммиачной селитры на гектар; посеял он вовремя — ранней весной, а вспахал поздней осенью, притом глубокой вспашкой, прикатал пашню катком, как только поднялись всходы, пробороновал, как полагалось, и, борясь с сорняком, именуемым полевой горчицей, обработал почву веществами, убивающими это растение; люди восхищались его нивой, дивились, как она ему удалась, а когда он сжал овес, то получил почти сорок центнеров прекрасного тяжелого зерна — пятьдесят килограммов в гектолитре, а кроме того, больше пятидесяти центнеров соломы с гектара.
