Поль Виалар - Жатва дьявола
— Знаете, — сказала она, — я всегда чувствовала к вам дружбу.
Люсьенна сказала это ласково, потому что действительно так думала, а кроме того, ей было в эту минуту жаль Альбера, но она не придавала своим словам особого значения. Однако в сердце Альбера они отозвались глубоко, он был просто ошеломлен. Он схватил ее руку, крепко сжал, долго тряс:
— Правда? Правда, Люсьенна?
— Ну, конечно. — И добавила: — Зачем мне неправду говорить?
— Ах, как мне это приятно слышать!.. Тепло стало на душе…
Так он, значит, не переставал о ней думать, хотя они были в ссоре и прошло уже столько времени. Люсьенну это тронуло, но тут же ей пришла мысль: «Ты, стало быть, по-прежнему в моей власти, дурачок?»
— Уж обязательно надо нам разговаривать, — повторил он.
— А мы что с вами сейчас делаем? Кажется, разговариваем, — ответила она и засмеялась.
Она знала, что Альберу нравился ее смех, и теперь инстинктивно обласкала его этим звонким смехом.
— А если Альсид узнает?
— Я ему расскажу.
— Он, пожалуй, не позволит.
— Я с ним потолкую. Мы никогда ничего не имели против вас. Но вы нехорошо говорите про Альсида, да и ваша Адель тоже.
— Ну, Адель… Как я скажу, так она и сделает. А ведь прежде-то она тебя любила.
— Что было, то прошло.
— У меня-то не прошло, ты же видишь.
— Верно, — сказала Люсьенна, — совершенно верно! Если была дружба, так она и после размолвки вернется. Как о ней забыть? Для этого уж сущим чертом надо быть.
— Ах ты, ласковая, как хорошо ты говоришь!
Сынишка Люсьенны, игравший в стороне, подбежал к матери, — ему уже надоело бегать, бросать комки земли и камешки. Очевидно, он хотел прервать бесконечный разговор взрослых.
— Мама, — протянул он. — Ужинать пора.
— Да, — согласилась мать. — Сейчас пойдем, Адриан. Этому молодцу всегда до смерти есть хочется.
— Видно, мальчик крепенький! — сказал Альбер.
— Он настоящий обжора! Раз захотел кушать — дай! Но надо сказать, он мамин помощник. Верно, мой маленький?
Уцепившись за юбку Люсьенны, мальчик внимательно смотрел на чужого. Альбер потрепал его по щеке. Это была мальчишеская, твердая щечка, но еще нежная, покрытая пушком. У Альбера сжалось сердце.
— Счастливая ты, Люсьенна! Какие у тебя дети красавцы!
Она ничего не ответила. Как и все в округе, она знала, чем Альбер упрочил свой брак с Жильбертой, как он обеспечил себе возможность купить «Белый бугор», на какие жертвы пошел ради этого.
— Приятно будет время от времени повидать тебя, — сказал Альбер, словно догадываясь, о чем она думает. — Честь по чести, — добавил он стыдливо и простодушно, будто хотел подчеркнуть, что ни ей, ни Альсиду не надо чего-нибудь опасаться.
— Согласна! — ответила Люсьенна и опять засмеялась, но в ее смехе не было ничего обидного, — она постаралась, чтобы в переливах его звучали веселость и дружелюбие.
Она взяла сына за ручку и пошла по дороге. Альбер смотрел ей вслед. Люсьенна была олицетворением всех радостей, которых у него не было и никогда не будет, и у него стало тяжело на сердце. Право, для него, казалось, все было кончено, и он уже отжил свой век. Он видел на дороге удалявшуюся детскую фигурку и фигуру женщины, видел, как Люсьенна идет, слегка покачивая боками, не такая легкая, как прежде, но все еще стройная, крепкая… У него возникла смутная мысль, вернее, чувство, что эта встреча ничего не дала: хоть они и поговорили друг с другом, но решительно все разделяло их, между ними зияла пропасть, — пропасть между тем, что было живым, и тем, что живым уже не было. Вдалеке над равниной поднимались столбы серого дыма ноябрьских костров, красного пламени не было видно, заметен был только дым цвета пепла, дым, расплывавшийся в небе цвета дыма и пепла. Альбер повернулся и пошел к «Белому бугру». Во дворе фермы Адель переговаривалась с кем-то. Какой у нее был крикливый, пронзительный голос! На крыльце стояла Жильберта, она показалась ему чужой старой женщиной. Альбер вошел в дом, тяжело опустился на стул, и так как ему было не по себе, достал из шкафа бутылку водки, налил себе полный стакан и выпил его залпом.
Глава III
Когда Люсьенна рассказала Альсиду о своей встрече с Альбером, он рассмеялся странным своим смехом.
— Можешь разговаривать с ним сколько хочешь, не вижу тут ничего плохого. Наоборот, — сказал он.
— À ты-то сам будешь разговаривать с ним?
— Почему ж не ответить, если он о чем-нибудь спросит? Да и зачем ссориться с соседями? — добавил он. — Особенно когда есть интерес знать, что у них делается.
Люсьенна умела слушать внимательно, как женщина догадливая, она умела понимать все с полуслова. Несколько дней спустя она как бы невзначай встретилась с Адель на дороге. Возобновление знакомства произошло совсем иначе, чем при встрече с Альбером, и вначале Адель, которая уже знала от брата о его беседе с женой Альсида, приняла довольно язвительный тон. Так как Люсьенна первая заговорила с вей, Адель изрекла:
— Вон как! Сама подошла, голубушка! Верно, что-нибудь нужно тебе?
— Ничего мне не нужно, — ответила Люсьенна. — Я из-за Альбера подошла. Он со мной разговор завел, вот и я с тобой заговорила, но если ты не хочешь…
Старуха пожала плечами. Раз молодая ластится, надо это считать честью, извинением с ее стороны.
— Да ладно уж! — сказала она. — А ведь какую вы нам штуку устроили! Никогда бы не поверила, что вы так сделаете!
— Но ведь это давно было, — ответила Люсьенна, — давай не будем вспоминать.
Она сказала это, учитывая слова Альсида: раз он посоветовал ей возобновить отношения с Женетами, воспользовавшись случаем, — значит, у него есть на это какие-то причины.
— Ну ладно, не будем вспоминать старое, — сказала Адель. — А было время, я очень огорчалась.
— И я тоже, — подхватила Люсьенна.
Теперь Адель нечего было ждать от Люсьенны, никаких замыслов не возникало у нее в голове, между ними уже не стоял Обуан. Сейчас она немного смягчилась (нельзя сказать — умилилась), вспомнив прошлое, и считала, что эта молодая бабенка обязана ей советами, помощью и, следовательно, должна питать к ней признательность. Она готова была требовать этой признательности, как любовник требует от прежней своей любовницы возвращения подарков, которые он ей делал, драгоценностей, которые она носит, ибо он не может допустить мысли, чтобы изменница наряжалась для кого-нибудь другого, кроме него.
— Ну, ладно, — повторила она, — помиримся и старое больше поминать не будем.
— Как я рада! — воскликнула Люсьенна. — Давай поцелуемся.
И она первой поцеловала Адель.
Итак, между обитателями двух соседних ферм отношения возобновились, но так как их не объединяла ни совместная работа, ни взаимная симпатия, то виделись они не очень часто. Разве только встретятся случайно на меже, разделяющей их владения, или же столкнутся на дороге — ну, тогда перебросятся несколькими словами, но они уже не ходили друг к другу в гости, не обменивались услугами, и даже казалось, что Альбер не стремился почаще видеть Люсьенну.
Когда Альсид спросил жену после ее встречи с Женетом, что она думает о нем, она ответила: «Да он теперь совсем старый дядька». Это больше всего поразило ее, и, глядя на своего мужа, она думала, что Альсид по своей бодрости, своему внешнему облику, физической силе — мужчина в цвете лет, то есть настоящий мужчина, слова, которые для нее имели и другое значение. Да, Альбер и в самом деле показался ей толстым, обрюзгшим, сгорбленным, усталым, лицо у него сделалось землистое, а руки дрожали. Однако она знала, сколько ему лет, он был не намного старше Альсида, а можно было подумать, что они принадлежат к разным поколениям.
И в этом была глубокая правда. Они уже не были людьми одного и того же времени, хотя и принадлежали к одной и той же породе, — впрочем, у Альбера черты этой породы испортились; достигнув преуспеяния, он потерял ту напористость, ту крепкую волю, которые необходимы, чтобы делать большие дела или не давать им развалиться. В жизни Альбера не было теперь движущей пружины.
То же самое случилось и с его сестрой, — это чувствовалось. Адель не только постарела — она изменилась, она уже не вносила в работу прежнюю страстность, а по вечерам не металась в постели, думая о мужчине, которого ей так хотелось бы тут найти, бывали дни, когда ей до того надоедало возиться с домашней птицей и со скотом, что ей не хотелось и думать о выгоде. Она устала.
Что касается Жильберты, — она с детства привыкла к работам, которые требует ферма, с возрастом стала во всем похожа на своего отца, радовалась, что она «вышла в люди», и, вероятно, этого ей было вполне достаточно; она не задумывалась над тем, что может принести завтрашний день, и во всем полагалась на Альбера; в поисках средств, отвлекающих от будничных забот, она с возрастом стала ханжой, усердно ходила в церковь, не только к обедне, но и по любому поводу, а то и без всяких поводов. Шею она теперь закрывала «апостольником», который добавляла к блузке, юбки носила длинные, до полу, и не допускала, чтобы работники ругались, запрягая лошадей.
