Поль Виалар - Жатва дьявола
— Ну хорошо, я согласен, — сказал Альбер. — Согласен, но при том условии, что, если я выполню свое обещание, я остаюсь сам себе хозяин, сам распоряжаюсь.
— Да он именно тебе в долг дает, а не кому-нибудь другому, даже не твоей сестре — только тебе.
Итак, Жильберта могла быть спокойной: она получила перевес над мужем, и притом надолго, — вероятно, навсегда. Он ни в коем случае не мог расплатиться раньше чем через пятнадцать, а то и через двадцать лет, как бы ни старался делать для этого сбережения.
— Мы с тобой вдвоем все сделаем, Альбер, можешь рассчитывать на меня.
Да, им приходилось рассчитывать только на себя, ведь детей у них никогда не будет, и как раз это больно уязвляло землероба Альбера. Что ж поделаешь, в конце концов земля была важнее всего, а благодаря отцу Жильберты, благодаря ей, он мог получить в свою собственность эту желанную, долгожданную землю.
— По рукам! — сказал он, хлопнув по-деревенски ладонью о ладонь Жильберты, как будто скреплял сделку с каким-нибудь крестьянином на базарной площади в день осенней ярмарки. — Как только удастся, повидаюсь с твоим отцом.
— Завтра, — сказала Жильберта. — Завтра вечером. Я велела ему приехать вечером, потому что днем тебя работа не пускает. Вы пойдете вместе в кафе. Потолкуете. Деньги он даст, если ты согласен на его условия.
— Я согласен, — ответил Альбер. — Скажи ему, когда его увидишь. Наверно, он раньше меня приедет.
— Скажу. Детей у тебя не будет, Альбер, — продолжала она, — зато будет другое. Вот все, что я могу теперь сделать для тебя.
Он получил деньги и купил землю. Это было, впрочем, не так легко сделать.
Во-первых, Жильберта правильно говорила, что отец ее недоверчив, как все жители Босы. Поскольку он «преподносил денежки» зятю, как он выражался, то требовал гарантий — и в отношении земли, которую Альбер собирался купить, и в отношении будущего своей дочери, ведь это ради нее, только ради нее, он соглашался дать деньги. Они обсуждали сделку, спорили, старались перехитрить друг друга, и переговоры могли бы тянуться еще долго — они встречались почти каждый вечер, и Альберу пришлось, так сказать, нанять на это время автомобиль Жубера, — но вдруг объявлено было о продаже «Белого бугра». Тут тоже оказалось не мало трудностей. Надо было освобождать из-под секвестра заложенные угодья, оплачивать векселя, нотариус вынужден был разделить продававшуюся землю на несколько участков и продажу производить публично. Фруа получил от Женетов распоряжение покупать, но нашлись и другие желающие участвовать в торгах, и то, что продажу пришлось производить по частям, совсем не устраивало Альбера. «У меня есть деньги, — твердил он (действительно, деньги у него были), и я хочу купить все целиком». Он очень боялся, что у него ускользнет из рук какой-нибудь клочок земли, и тогда именье уже не будет цельным. Однако нотариус Фруа говорил, что должен соблюдать требования закона. Наконец все было почти что улажено. Пришел день, когда Альбер уже мог надеяться, что весь «Белый бугор» вечером будет принадлежать ему.
Так оно и вышло. Почти что так. В последний момент стало известно, что полоса в семнадцать гектаров — как раз та, которая граничила с Энкормом и находилась между фермой Альсида и фермой Обуана, была изъята из продажи: муж Люсьенны незадолго до смерти Мишеля получил от него бумагу (за долг ли Обуан выдал ее или ради прекрасных глаз Люсьенны), и по этому документу, дававшему Альсиду приоритет, последний, еще не заложенный участок переходил в его собственность, — в тот день, когда он уплатит его стоимость, назначенную по обоюдному согласию, по крайне низкой цене. Но даже и на это нужны были деньги. Где же Альсид взял их? Однако деньги у него нашлись, он заплатил, и против этого Адель и Альбер метали громы и молнии, а ничего сделать не могли.
Брат и сестра сразу прервали всякие отношения с Альсидом и его женой, считая, что эта чета коварно обманула их. Однако Альсид сказал однажды вечером Альберу, когда они случайно встретились и повели объяснение:
— Я имел полное право купить эту землю, она граничит с моей.
— Ну и купил бы на торгах, — возразил Альбер.
— Вы бы ее перебили у меня, господин Женет.
— А разве ты не мог купить землю по другую сторону твоего участка?
— Там нет продажной земли и еще долго не будет. А так я получил хороший участочек и стану обрабатывать его, не зря буду трудиться, как-никак теперь у меня двадцать девять гектаров, можно обернуться.
— Ты отрезал у меня клин, — сказал Альбер.
— У вас еще достаточно осталось, — спокойно ответил Альсид.
— Это тебе так кажется!
— А я думал, что вы по-прежнему любите Люсьенну, — не без ехидства сказал Альсид.
Да, Альбер любил Люсьенну, она была единственной женщиной, которую он мог бы полюбить, но любовь к ней не могла сравняться с другой любовью. Люсьенна сама должна была это понять, если бы питала к нему дружеские чувства. Итак, Альбер приобрел «Белый бугор», хотя и несколько урезанный. Зато к нему прибавилась еще та земля, которую он купил у Обуана раньше, — та, что была около «Края света». И все же Альбер не мог простить Альсиду его «вероломство». Он перестал разговаривать с ним. «Как! После всего, что я сделал для него!»
А что он сделал для Альсида? Неизвестно. Но Альбер был уверен в своей правоте, и никто не мог бы его в этом разубедить: Альсид его оскорбил, да еще напал на него из-за угла. Напоследок они обменялись резкими словами.
—Никогда тебе не прощу! — с горечью сказал Альбер.
Альсид смерил его взглядом.
— А вы думаете, я вас простил?
Что простил? Адель, которой брат рассказал об этой сцене, ничего не ответила на его вопрос, но она прекрасно понимала, что хотел сказать Альсид.
Итак, они стали соседями, но у них уже не было ничего общего. Если случалось, что подраставшие сыновья Люсьенны переходили межу, Адель с руганью прогоняла их и даже кидала в них камнями. А мальчики были милые и хорошенькие, особенно старший, походивший на мать, оба выхоленные, хорошо одетые. Жили теперь эти враждующие семьи в близком соседстве, потому что Женеты перебрались в «Белый бугор» и заперли тот дом, что был у них на «Краю света», хотя все еще пользовались иногда старыми сараями и амбаром. Но постройки очень быстро обветшали — известно, что бывает, когда ферма стоит заброшенная! Черепица с крыш стала осыпаться, как чешуя с дохлых рыб, а посредине кровля оседала. Вскоре на эту ферму хозяева уже и не заглядывали: до нее было далеко — стоит себе у самого оврага, на краю света.
На «Белом бугре» и в самом деле жить было куда удобнее — ферма большая, жилые помещения просторные, красивые, и Жильберта там казалась просто помещицей; амбары превосходные, великолепный хлев, замечательная конюшня. Отец приезжал навестить дочку «в ее доме», а на «Краю света» он ни разу не появлялся. Старик обычно говорил: «дом моей дочери», «ферма моей дочери», «скот моей дочери», «земли моей дочери», и когда Адель или Альбер слышали такие слова, они испытывали мрачную злобу. Погоди, погоди, еще посмотрим, когда время придет, когда весь долг тебе уплатим!.. Но день этот еще не скоро придет, — ничего не поделаешь. Во-первых, в брачном контракте Альбера и Жильберты значилось, что они владеют благоприобретенным имуществом на равных правах и половина всего, что зарабатывал муж, принадлежала жене, хотя при взаимных расчетах Адель всегда оставляла за собой свою долю и долю Фернана, которого она видела в Шартре только в базарные дни. Да и как бы хороши ни были доходы, их все равно не хватало на то, чтобы расплатиться с отцом Жильберты, — для этого должно было произойти чудо! Но радость обладать землей, иметь так много земли, стать наконец «почтенным землевладельцем» была сильнее всего, поистине наступило лето жизни, солнце сияло в безоблачном небе; единственной тучкой можно было считать то, что Альсид вклинился во владения Женетов (он, разумеется, сохранил за собой два своих первых гектара) и то, что купленный им участок граничил с их землей, что он осаждал их, как говорила Адель; но удача, сознание достигнутой цели, счастье обладать собственностью заставляли забывать о такой неприятности. Да, для новых хозяев «Белого бугра» наступило наконец лето, жаркое лето, которое не только дало все, что обещало, но принесло с собой и новые надежды: ведь у Женетов стало еще больше скота, они завели также и овец (теперь для овец нашлось место), в конюшне стояли лошади Мишеля, в хлевах — его коровы, в сараях — его жатка и молотилка. Появился теперь и собственный автомобиль, купленный по случаю, но в хорошем состоянии, очень красивый, покрашенный в зеленый цвет, — по воскресеньям Альбер возил в нем свою жену в монтенвильскую церковь, так как Жильберта была верующая, да и раз человеку выпала удача в жизни, он должен придерживаться некоторых правил.
Да, для всей семьи настало лето жизни. Альбер и Адель сознавали это и справедливо гордились своей удачей: ведь они достигли или почти достигли своей цели. Ненадолго их испугала новая война, разразившаяся в тысяча девятьсот тридцать девятом году, и они уже было думали, что все потеряют. А произошло обратное. Альбера (да, кстати сказать, и Альсида) не призвали в армию, а когда было подписано перемирие, они тотчас поняли, что, несмотря на реквизиции, которые производили немцы, несмотря на оккупацию, они ничего не потеряют: они приноровились к новому положению, как это было и в тысяча девятьсот четырнадцатом году, но на этот раз они получали больше доходов — нищета одних шла на пользу тем, кто обладал необходимым. Правда, Франция потерпела поражение, но впереди, в конечном счете, должна была прийти победа, победа для всей страны, — вот к чему потихоньку шло дело. Победа пришла также и надо всем остальным, даже над отцом Жильберты, который умер в эти годы: старик совсем и не думал, что его дочь и зять так разбогатеют.
