Гарольд Роббинс - Воспоминания минувших дней
Проводив взглядом своих товарищей, он направился к парикмахерской, откуда полицейский вытаскивал рабочего-итальянца, лицо которого все еще было в пене. Дэниэл остановился.
— Что ты тут делаешь? — спросил полицейский, не выпуская рабочего.
— Иду стричься и бриться. Зачем люди вообще ходят к парикмахеру?
— Неплохо сказано. — Полицейский усмехнулся.
Подошел еще один полицейский.
— Постой, Сэм, — сказал он. — Судя по всему, этот парень — американец. Тебе, дружище, лучше пойти к другому парикмахеру. Здесь американцам появляться небезопасно.
— А эти люди не американцы? — Дэниэл кивнул в сторону рабочего.
— Это проклятые итальянские коммунисты, из-за них-то и началась заваруха у ворот завода.
— Правда? — спросил Дэниэл у рабочего.
Итальянец посмотрел на него, но судя по выражению его лица, он даже не понял вопроса.
— Видишь? — удовлетворенно произнес полицейский. — Негодяй даже не говорит по-английски.
— По-моему, он ничего плохого не делает, — возразил Дэниэл. — Мало ли кто может прийти в парикмахерскую.
— А что тебе вообще здесь нужно? — перешел в наступление полицейский. — Ты тоже хочешь устроить где-нибудь потасовку?
— Нет, сэр. Я просто пытаюсь понять, что произошло. Составляю, так сказать, бюллетень.
— Бюллетень? — переспросил полицейский, видимо, посчитав, что речь идет о местной газете. — Так ты работаешь на эту газетенку?
— Можно сказать и так.
— Вот что я тебе скажу, — заявил полицейский. — Иди и передай своим друзьям в редакции, чтобы они не лезли не в свое дело, понял?
— Вы разве не слышали о свободе прессы, офицер? — с притворным удивлением спросил Дэниэл.
Полицейский взял дубинку и помахал перед самым носом.
— Убирайся отсюда, а то я покажу тебе такую свободу, что своих не узнаешь.
— Хорошо, но в редакции я расскажу всем, как вы обращаетесь с людьми.
— А я думаю, ты ничего не видел, — все тем же тоном произнес полицейский.
— Конечно, — ответил Дэниэл, отступая. — Я ничего не видел. Вот это я и скажу в редакции.
Стражи порядка переглянулись, и Дэниэл счел за лучшее ретироваться. Он быстро направился обратно, но, не пройдя и нескольких шагов, оказался лицом к лицу еще с одним полицейским. Последовал страшный удар дубинкой, и Дэниэл потерял сознание.
Открыв глаза, он увидел, что лежит в камере, где, кроме него, было еще около шестидесяти итальянцев.
Невдалеке сидел человек, арестованный полицейскими в парикмахерской, он услышал стон Дэниэла, который попытался подняться на локтях, и подошел к нему.
— Хорошо? — спросил итальянец.
— Хорошо, — ответил Дэниэл, потирая рукой затылок. — Долго я так лежал?
Итальянец беспомощно смотрел на него. Дэниэл огляделся по сторонам в надежде найти кого-нибудь, кто говорит по-английски, но все арестованные либо спали, либо пытались заснуть. Никто не разговаривал.
— Сколько времени? — спросил Дэниэл, характерным жестом потирая пальцами кисть руки.
Итальянец поднял два пальца. Пошарив в кармане, он достал пачку, аккуратно разломил одну сигарету и протянул половину Дэниэлу.
— Утром нас отпустят, — сказал Дэниэл. — Где здесь туалет?
На этот раз итальянец понял вопрос. Зажав нос пальцами, он показал на дверь в углу камеры. Взглянув в ту сторону, Дэниэл понял, что в камере всего один туалет на несколько десятков человек, и не имело смысла даже пытаться попасть туда. Докурив, он откинулся на спину и заснул.
Когда он открыл глаза, уже ярко светило солнце. В дверях камеры стояли двое полицейских.
— Эй, макаронники, выходите!
Итальянцы медленно двинулись к двери. Они по-прежнему не разговаривали друг с другом и, едва выйдя за ворота, пошли каждый своей дорогой. Дэниэл повернулся к «своему» итальянцу.
— Спасибо, — сказал он, протягивая руку.
Тот пожал руку и что-то ответил на непонятном языке.
— Счастливо. — Дэниэл улыбнулся.
Итальянец кивнул, и они разошлись. По дороге в штаб-квартиру профсоюза Дэниэл заметил небольшой ресторанчик и сразу почувствовал сильный голод.
Официантка с улыбкой посмотрела на него.
— Если вы хотите умыться, я потом подогрею яичницу, — предложила она.
Дэниэл направился в ванную и тут сразу понял реакцию официантки. Из висевшего над умывальником зеркала на него смотрело искаженное, залитое кровью лицо. Засохшая кровь была также на шее и в волосах. Закончив туалет и вытершись полотенцем, Дэниэл вернулся за свой стол, на котором уже стояла тарелка с яичницей.
— Видно, была большая драка, — улыбнулась официантка.
— Если бы знать, откуда ждать беды. — Он грустно покачал головой.
Официантка поставила перед ним чашку дымящегося кофе.
— Что правда, то правда, — ответила она, ставя перед ним чашку с кофе. — Этого еще никому не удалось узнать.
Глава 9
В штаб-квартире профсоюза было полно людей, которых Дэниэлу до этого ни разу не приходилось видеть. Мужчины и женщины с благородным восточным акцентом сосредоточенно писали какие-то бумаги. Судя по их виду, они никогда в жизни не работали.
— Кто это? — спросил Дэниэл одного из работников профсоюза.
— Благотворители, — усмехнулся тот. — Они всегда появляются, когда подворачивается возможность попасть в газеты.
— А какое они имеют отношение к профсоюзу?
— Никакого. Сейчас модно иметь левые убеждения, вот они и пытаются показать, что сочувствуют рабочим.
Дэниэл уловил в голосе профсоюзника саркастические нотки.
— Для нас это очень важно?
— Не знаю. Но Фостер почему-то считает, что мы не должны портить с ними отношения. В конечном счете, они дают нам деньги, — профсоюзник полез в карман за сигаретой, провожая взглядом двух хорошо одетых девушек. — У них есть, правда, и другой способ объединиться с рабочими.
Дэниэл понимающе улыбнулся.
— Да. Кстати, Фостер здесь?
— Должен быть. Сейчас они поедут к пикетам, чтобы сделать фотографии. Мать Джонс и Маурер уже там.
В кабинете кроме Фостера находился Фил Мюррей.
— Извините, — произнес Дэниэл, открывая дверь. — Я думал, вы один.
Фостер ничего не сказал, но, судя по раздраженному выражению лица, он был не слишком доволен приходом Дэниэла. За него ответил Мюррей.
— Проходите, мы говорили о вас.
Дэниэл закрыл дверь и остановился посередине комнаты.
— Вчера вечером и сегодня утром за вами приходили полицейские, — сказал Фостер.
— Лучше бы они посмотрели, кто у них в тюрьме на Пятой улице, — усмехнулся Дэниэл. — Они продержали меня там всю ночь.
— Только вас?
— Там было еще с полсотни человек. Вчера конные полицейские прочесывали улицы. Двух итальянцев вытащили прямо из парикмахерской.
— Люди, которых мы послали с вами, сказали, что вы куда-то исчезли.
— И все? — В голосе Дэниэла послышалась ирония. — Увидев казаков, они побежали так, что пятки сверкали. Правда, мне они сказали, что пошли за помощью.
— А нам они рассказали, что вы их бросили. — Не дождавшись ответа, Фостер продолжил: — Полиция ищет человека, убившего командира охранников. Посмотрите, что об этом пишут в газетах.
Дэниэл взглянул на заголовки. И нью-йоркские «Таймс» и «Геральд Трибьюн», и вашингтонская «Стар», и филадельфийский «Бюллетень» начинались со стереотипной фразы: «Охранник сталелитейного завода убит рабочими». Репортажи тоже не отличались оригинальностью, освещая главным образом убийство сержанта, но нигде не было рассказа о том, как полиция атаковала пикетчиков, тридцать из которых оказались в больнице.
— Впечатление такое, что мы убийцы, а они ангелы, — сказал Дэниэл, поднимая глаза на Фостера.
— Они только этого и ждали, и вот удобный момент избавиться от нас настал.
— По-моему, они лучше подготовились к предстоящим событиям, — сказал Дэниэл.
Фостер понял намек.
— Не совсем так, — быстро ответил он. — Сейчас к нам тоже пришла помощь, и мы можем перехватить инициативу.
— Тогда поторапливайтесь, — посоветовал Дэниэл. — Иначе, пока вы оповестите всю страну о случившемся, забастовка закончится.
Фостер с утомленным видом достал из кармана часы.
— Пора. Фотографы, наверное, уже готовы. А вы, — обратился он к Дэниэлу, — найдите кого-нибудь из репортеров и расскажите, как попали в тюрьму. Когда вернусь, мы поговорим.
— Меня здесь уже не будет.
— А где вы будете?
— Я уезжаю, — ответил Дэниэл. — Не хочу сидеть и ждать, пока сюда заявятся полицейские. Вы, по-моему, не собираетесь мне помогать.
— Ваше бегство будет воспринято как признание вины, — сказал Фостер.
— Я ни в чем не признаюсь. Но и перспектива быть распятым на вашем кресте меня тоже не очень-то радует.