Тайный знак - Жукова Алёна
Выйдя из нотариальной конторы, оба охнули: неподалеку, как постовой, вышагивала гренадерского телосложения женщина. Миша, признав мать, тут же бросился к ней, подозревая, что придется остановить поток брани в адрес хама-нотариуса, тихушника-деда и дурака-сына. Обняв Клаву за плечи, он шепнул:
– Спокойно, мать, это канадец, наш родственник, потомок графов. Веди себя прилично. Он зовет нас в ресторан и приглашает в Канаду.
Клава, выпучив глаза, отстранилась от сына. Потом развернулась, распахнула объятия и, слащаво улыбаясь, пошла навстречу иностранцу:
– Вот это да! Родственник заграничный, да еще граф! Как мы рады! Здравствуйте вам! Меня Клавой зовут, Клавдия Васильевна. Я – Мишина мама. А вас как называть?
– Николя Элдер, можно просто Николай.
– Коля, значит… По виду-то сразу видно, что оттуда, слишком уж на нашего не похож.
– А чем же не похож, Клавдия Васильевна?
– Ну, не знаю. Больно марко одеты. Во всем светлом. Оно ведь быстро пачкается. Да и улыбаетесь так, что не боитесь зубы показать. А лицом и вправду чем-то на деда Михаила смахиваете, только не пойму чем.
– Носом фамильным. У вашего сына такой же.
– И правда, – согласилась Клава. – Я все переживала, что Мишка отцовский шнобель унаследовал. Ну, вы же понимаете: боялась, что будут пятый пункт ему клеить. Лучше бы мой, картошечкой, к нему не придерешься.
– Про пятый пункт не понял, но догадываюсь. Вы боялись, не сочтут ли вашего сына евреем?
– Именно. Хотя сейчас быть евреем очень даже удобно. Их выпускают без разговоров. Знаете, сколько уже уехало? И я их понимаю. Ничего в магазинах нет: ни масла, ни яиц, одна перестройка. Если бы не мои связи, мы бы уже с голоду подохли.
– А мы вот с вашими детьми собирались в ресторан, присоединяйтесь.
– И чего я там забыла? Эти коммерческие обрыгаловки – одно безобразие, знаю, чем там кормят. А я борща наварила, и сервелатик у меня припрятан, и бутылочка есть. Поехали домой, посидим по-родственному, потолкуем. А юрист подождет, теперь не к спеху.
Домашнее застолье очень понравилось гостю. Он, правда, терял нить разговора, когда Клава сыпала словами: расписаться, прописаться, выписаться. Слова понимал, но значение их до него не доходило. Клава пыталась объяснить остроту момента, почему так важно было детей как можно скорее поженить, но теперь, после оглашения завещания, это уже не актуально. Выпила она на радостях много. Язык развязался, но и заплетался изрядно.
– Вот скажи мне, Коля, – тихонько обратилась она к гостю, когда дети ушли на кухню. – Тот канадский дом ведь не хуже квартиры на Котельнической будет, как думаешь? А коли его продать, то кучу хренову денег получить можно. А Мишке, что ль, жить негде? Пусть тут, со мной, но при деньгах. Как ты вовремя-то приехал!
Николя пожимал плечами – дескать, не понимает о чем это Клава, – и старался как можно дальше от нее отсесть.
– Я к тому говорю, что мой сына теперь богатеньким стал. Бегом жениться уже ни к чему, правда? Ой, не люблю я эту девку! Какая-то она не от мира сего и себе на уме. Вот меня как учили: пока ты сама никто и звать тебя никак, не высовывайся перед обычными людьми. Не любят они этого. Дуди с народом в одну дуду, иначе затопчут. А вот перед начальством – другое дело. Почаще на глаза попадайся да головой все время кивай, не отвалится. Признает тебя власть своей, вот тогда можно на всех забить. Уважать будут по-любому. А она, сопля зеленая, во всем поперек, на все свое мнение имеет. И ладно бы держала язык за зубами, так нет. Договорится когда-нибудь. Чую, скоро эта перестройка кончится. Распустились, страх забыли. А как без него с нашим народом совладать? Короче, я вот что думаю, бог с ней, с той квартирой на Котельнической. Тут, правда, дед намудрил: мол, если на Аське не женится, то дача не Мишкина. А чья же тогда? Что думаешь? Во, головой качаешь. Не знаешь. То-то и оно. У нас ой как трудно жить. Мозгами надо шевелить, чтобы жопа не замерзла. Прости пардону. Будем считать, что ты слов таких никогда не слышал.
Николя понял, что надо вмешаться:
– Я, Клава, всякие слова слышал и знаю, потому как журналист и переводчик. И хочу тебе сказать, не мешай детям, пусть женятся. Мне твоя будущая невестка очень даже понравилась – открытая, свободная. За этим поколением будущее. И слава богу, что страха в ней нет и что рот на замке не держит. Страх – плохой рулевой и для человека, и для страны. Пойми, решение Софии поделиться наследством – ее добрая воля. Имеет полное право не давать ни копейки, ведь брат ее формально умер еще до смерти родителя, а Михаил Степанов кто такой? И при чем тут внук Степанова? Очень важно, чтобы София увидела Михаила и уловила семейное сходство. Миша хороший парень, но мало ли? А вдруг ей чем-то не понравится. Тогда ку-ку, ничего она вам не должна. А дом и вправду стоящий: в престижном районе, хоть и не новый. В нем три этажа и пять спален, наверняка не хуже той квартиры, о которой ты говоришь. Пару миллионов точно можно за него взять. Но если Миша появится с женой, то гарантирую на все сто, что София не передумает. Для нее семья – самое важное в жизни. Знаешь, как она меня прессовала: «Женись, женись». Я только к сорока сподобился, а сестра все никак. София очень за дочь переживает.
– Ладно, уговорил. Я и сама понимаю, что Мишка не отступится, а как восемнадцать стукнет, так меня и не спросят. Если надо, можно свадьбу ускорить. Ты когда улетаешь?
– В конце месяца. Хочу в Николаев съездить, в наше родовое имение. Я узнавал, дом на месте. Теперь в нем офисы открылись, торгуют чем-то.
– Сейчас все торгуют, а кто не торгует – ворует, а чаще то и другое. Давай так. Справку достать, что Аська в положении, мне раз плюнуть. Вот ты из Николаева вернешься, детей и распишем. А пока давай еще выпьем на посошок. Хороший ты мужик, Коля, красивый и абсолютно свой в доску. А меня в Канаду пригласишь?
– Конечно! Вот я думаю, что летом дети улетят, а ты за ними следом.
– Нет, ты чего? Как я хозяйство брошу, квартиру, дачу? Подожди, а как же институт? Мишка же должен поступать. Что значит – улетят?
– Опять ты, Клава, ерунду говоришь. Мишка твой может учиться в Канаде.
– Ишь ты какой быстрый. Я вспомнила: нельзя им до середины июля жениться. У Татьяны еще сороковины не прошли. Так что мотай в свою Канаду, а когда все утрясется, отправлю голубчиков, не боись. Я что, дура, не понимаю, что им там лучше будет, а мне вот хуже, да кто про это думает.
Глава тринадцатая
Как обещала Клава, так и сделала: справку фальшивую об Аськиной беременности достала, детей в загсе без очереди расписала, Мишке оформила прописку на Котельнической набережной и, наконец проводив молодоженов в Канаду, почувствовала, что окончательно выдохлась.
Перед отъездом Клава пыталась вбить им в голову, чтобы с возвращением горячку не пороли, а все внимательно разузнали и сориентировались на месте. Может, Николя и прав, что стоит там поучиться. Тут-то хрен что творится. Ее гастроном закрыли, работы нет, все кооперативщики захватили, надо перестраиваться, а возраст уже не тот. Но если дети там зацепятся, то и она к ним поедет. Что тут делать одной?
Наревевшись в аэропорту, она вернулась в пустой дом и отчетливо осознала, что теперь ей не о ком заботиться, а дети, скорее всего, не вернутся. Она боялась, что самолет не долетит, а если и долетит, то там, за океаном, детей встретят эмигранты, которые всегда недолюбливали советских людей. Мишу с Аськой могут завербовать в шпионы, посадить в тюрьму, да мало ли… Клава опять расплакалась. Теперь вся эта история про наследство казалась ей специально придуманной канадцами операцией по заманиванию молодых людей в сети мирового империализма.
От страшных мыслей ее отвлек телефонный звонок. Звонила вахтерша Верочка с Котельнической. Зная, что у Клавы есть ключ от квартиры Вениамина Евгеньевича, просила срочно приехать. Жильцы жалуются: у него в квартире стоит жуткий грохот, кричали сильно. Мальчишка, который к нему обычно ходит, мимо нее стремглав пробежал к выходу, прикрывая разбитую голову, кровь прямо на пол капала. Если Клава не приедет, придется вызывать милицию.
