Анна Старобинец - Убежище 3/9
– Ты меня любишь?
Я чуть было машинально не сказал «да» – в ответ на этот вопрос я очень привык говорить «да» совсем другой женщине… – но в последний момент удержался.
– Ты же знаешь, что нет.
– И я тебя не люблю, – ответила Люси, недобро уставившись куда-то мне в лоб своими маленькими свинячьими глазками.
– Да, я в курсе.
– Хорошо, – сказала она. – Ты можешь поехать со мной, если хочешь.
– Я не могу поехать с тобой. Ты же знаешь – у меня ребенок в тяжелом состоянии.
– Ты же говорил, что это не твой ребенок, – сказала Люси и захихикала.
Мне захотелось ее ударить.
– Кажется, ты хочешь мне врезать, – она посмотрела на меня не с вызовом даже, а с этаким веселым интересом.
– Это мой сын, – сказал я.
– Ты похож на парализованную макаку, когда злишься. У тебя лицо застывает.
Мне хотелось ее ударить. Так хотелось. По морде. По лоснящейся ухмыляющейся морде. Конечно, я этого не сделал. А зря, зря, зря.
И зря я поехал с ней.
* * *Железнодорожный вокзал в Веллетри маленький и безлюдный. На лавочке в ожидании поезда сидят всего три человека, из них только один – вернее, одна – с большой черной сумкой, так что выбора у меня нет. Я забираюсь на эту сумку и застываю, вцепившись лапами в синтетические волокна. На черном фоне я не слишком заметен.
Это рискованно, даже очень рискованно, но что мне еще остается? Скоро должен прийти поезд – он, кажется, ходит раз в час – и эту чертову щель между перроном и вагоном мне не преодолеть самому.
Ладно, ничего. Девушка вряд ли меня заметит. Она слушает плеер, громко чавкая, жует жвачку, и вид у нее весьма аутичный.
Когда поезд подходит, она быстро подхватывает сумку, едва не стряхнув меня, закидывает ее на плечо и вносит меня в душный вагон. Она швыряет сумку рядом с собой, и я осторожно сползаю на мохнатый сиреневый вельвет сиденья. Заползаю в щель между креслом и батареей и снова застываю. Следовало бы, наверно, поспать, но спать я сейчас не могу. Я еду в Рим – город, который я ненавижу больше всего на свете.
* * *Она непременно хотела в Рим, а я был не против. Мне было, собственно, все равно. Мне все еще не верилось, что я сделал то, что сделал: бросил их и уехал с ней. Все это было как дурной, чудовищно подробный сон. Как нелепый кинофильм, в котором я играю, весьма посредственно, главного бэдгая – путаясь в тексте, потеряв сценарий и начисто позабыв обо всех мотивациях, эмоциях и намерениях своего героя.
Место действия меня мало интересовало – поэтому я поехал туда, куда хотела она.
Мы с Люси сняли квартиру в Риме – с довольно приличной кухней и двумя большими, квадратными, невероятно обшарпанными комнатами. Одна из них была спальней. Моей новой спальней. Нашей с ней спальней. Там стояла огромная двуспальная кровать с вечно грязным постельным бельем – поначалу я пробовал часто его менять, но потом бросил: все равно оно пачкалось как-то сразу, само собой. Там было душно и влажно. Там все мгновенно пропиталось прогорклым запахом ее духов. Туда я теперь приходил каждый вечер. Там я теперь спал каждую ночь. Она громко храпела во сне. А я лежал рядом с ней и думал, что хотел бы уйти оттуда, хотел бы вернуться назад… и вернулся бы, будь на то моя воля.
Вторую комнату Люси называла «рабочим кабинетом». Она задрапировала в ней стены бархатной черной тканью, притащила с блошиного рынка огромное зеркало в массивной позолоченной раме и какие-то вычурные подсвечники, а в центре установила круглый деревянный стол, покрытый зеленым сукном. На двери она повесила табличку, где ее корявым куриным почерком было выведено: «Люсифа – великая русская гадалка».
Откуда она брала свою клиентуру, я понятия не имею, – но к ней каждый день приходили какие-то люди, в основном женщины. Русскоязычные, естественно, – на других языках Люси не говорила.
Я никогда не входил туда, чтобы ей не мешать. Но однажды она сама предложила:
– Можешь смотреть, если хочешь. Если тебе интересно.
– Хочу, – сказал я.
Мне было интересно. Мне все еще было интересно, что и как она делает. Она была неподражаема.
* * *Я присутствовал при гадании всего один раз – потом мне уже не хотелось.
В тот день к ней пришла девушка, совсем молоденькая. Она нерешительно постучала в дверь и, затравленно озираясь, просеменила к столу.
– Садись, – властным голосом приказала ей Люси.
Люси была одета совсем уж по-идиотски. Зеленая войлочная шляпа с черной вуалью, какой-то бесформенный черный балахон, толстые зеленые колготки и старомодные каблукастые туфли с массивными серебристыми пряжками. А на руках – длинные, по локоть, кожаные перчатки. Это она правильно придумала, с перчатками. Ее толстые красные руки с короткими пальцами действительно следовало прикрыть – они совсем не походили на руки гадалки. Как, впрочем, и лицо. Так что, возможно, и вуаль – не такой уж идиотизм…
– Что ты хочешь знать, дорогая? – спросила Люси и чиркнула спичкой; зажгла свечи.
– Ну… будущее, – замявшись, призналась девушка.
У нее была глупенькая, но обаятельная мордашка. Она смотрела на нас недоверчиво и, кажется, уже жалела, что пришла.
– А зачем тебе знать будущее? – поинтересовалась Люси.
– Ой, вы знаете, я лучше, наверно, пойду, – залопотала девушка и поднялась.
– Сиди, – ответила Люси.
Девушка послушно уселась. Бросила на меня испуганный и в то же время какой-то просительный взгляд. От волнения она часто дышала – красивая аккуратная грудь приподнималась и опускалась под белой обтягивающей футболкой. Вдох-выдох, вдох-выдох. Я заметил, что она без лифчика. И еще заметил, как пульсирует жилка на ее тонкой шее…
Люси перехватила мой взгляд и весело хохотнула.
Мне стало неловко. Со стороны мы, наверное, выглядели как лиса Алиса и кот Базилио, заманившие в свое логово глупенькую грудастую Буратинку.
– Ну-ка, сними, – прошепелявила Люси.
Она протянула девушке колоду карт – красивых, глянцевых, новеньких. Почти новеньких: пару дней назад я слегка подправил эти карты, по ее просьбе. И научил Люси разбираться в своей системе крапинок и царапинок. Я думал, она ничего не запомнит – она была слишком тупа.
Девушка сдвинула часть колоды тонким дрожащим пальчиком.
– Тридцать шесть сестер, кумовьев и снох, братьев и товарищей, – забормотала Люси, – сослужите мне службу верную, дружбу неизменную. Тридцать шесть карт четырех мастей, скажите мне всю истинную правду, чего мне ждать-ожидать, чего опасаться, за какое дело не браться. Всех вас призываю, называю и выговариваю: слово крепко и картам лепко. Аминь.
Они долго, очень долго возились с картами. Люси что-то там тасовала, снимала, бормотала, потом снимала девушка, потом снова Люси, и снова девушка… Некоторое время я наблюдал, а затем отвернулся, чтобы не видеть. Она оказалась на редкость талантливой ученицей, моя глупая Люси; она все-все усвоила. Но меня это почему-то не радовало.
– Ну а теперь начнем, – сказала Люси торжественно.
Я сидел, отвернувшись от них. Но в большом зеркале, прислоненном к стене, я все-таки видел, что делает Люси. Я видел, что она отложила пачку «ненужных» карт в сторону. И видел, какие карты она оставила лежать на столе. Девять штук.
– Девять сестер, кумовьев и снох, братьев и товарищей, – зашептала Люси. – Скажите мне всю истинную правду, чего мне ждать-ожидать, чего опасаться, за какое дело не браться. Всех вас призываю, называю и выговариваю: слово крепко и картам лепко.
Потом она поочередно открыла все девять карт. Все девять пик.
– Что это значит? – занервничала девушка.
Скопление черных хвостатых сердечек ее явно насторожило.
– Туз пик – будет тяжелый год, – сообщила Люси. – Король пик – близкий тебе человек – предатель и изменник. Дама пик – коварная женщина. Валет пик – личные неприятности. Десятка пик – жди удара от того, кто рядом с тобой. Девятка пик – крупная ссора. Восьмерка пик – страх. Семерка пик – слезы. Шестерка пик – разлука.
– О господи, – прошептала девушка.
– А я еще не закончила… – сказала Люси.
Сквозь вуаль я не видел ее лица, но по голосу понял, что она улыбается.
– …Если все девять карт – пики, это обозначает горе, потери и крах всех надежд.
– Я думаю, это какая-то ошибка, – сказала девушка и поднялась со стула. – Я вам не верю. Вот, возьмите, конечно, но я вам не верю.
Девушка положила на стол несколько купюр.
– Почему же ты мне не веришь, милочка?
– Потому что… ну потому что… у меня все совсем не так. У меня сейчас все хорошо, – девушка говорила чуть изменившимся голосом – видимо, очень старалась не заплакать.
– Чего ж у тебя хорошего, милочка?
– Я… я замуж выхожу, – пискнула девушка и, наконец, заплакала. – Это до этого… это вы мне нагадали то, что было у меня в прошлом, до этого… Год назад… Он меня тогда бросил, но теперь… Теперь он вернулся… и предложил начать все сначала…
