Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
— Вы ищете кого-нибудь?
— Да, доктора прав Бриха. Я стучала, но его, видимо, нет дома.
— Удивляюсь. Я его всегда слышу по вечерам: ходит по комнате или заводит граммофон. Пойдемте, попробуем постучать еще раз.
Он взялся за ручку двери, дверь подалась. На ночном столике горела лампа, но комната была пуста.
— Наверное, он где-нибудь недалеко, — пробурчал Патера, обращаясь к темной фигурке за его спиной. — Хотите подождать?
Женщина кивнула и переступила порог комнаты. Свет лампы блеснул на ее русых волосах. Патера узнал Ирену.
— А ведь мы немного знакомы? Я вас помню.
— Да, знакомы, — тихо сказала она. — Вы пан Патера?
— Он самый, — улыбнулся он и взялся за ручку своей двери.
— Я слышала, что у вас родился мальчик. У него такой звонкий голосок…
Видя, что она в выжидательной позе остановилась в дверях, Патера тоже остановился и вдруг внезапно сказал:
— Хотите видеть его во всей красе? Зайдите к нам! Да вы не стесняйтесь. Может, это не по правилам, но мы простая семья. Только не рассчитывайте увидеть у нас образцовый порядок. Сами знаете, что значит такое сокровище в доме.
Ирена секунду помедлила, потом вошла. В комнате было тепло, ребенка недавно купали. От окна к дверям протянулась гирлянда стираных пеленок. Аничка лежала ничком на кровати и перелистывала книжку с картинками. Темноволосая хозяйка положила младенца в кроватку и встретила позднюю гостью приветливой и искренней улыбкой.
— Посидите у нас, барышня. Я вас тоже немного помню, вы приходили к соседу… Погодите-ка, я вытру стул, Аничка весь его замазала красками. Чем вас угостить? Хотите кофе? И от ужина у нас остались оладьи. Не буду вас упрашивать, но если есть охота…
— Правильно! — вставил Патера, который, подойдя к печке, заглядывал в кастрюли. — Давайте поужинаем вместе. Моя жена отлично готовит, сами увидите. Не заставляйте себя просить!
На такое простое и сердечное приглашение нельзя было ответить отказом. Ирена недолго колебалась и вскоре уже сидела за столом, напротив Патеры, с аппетитом ела оладьи и чувствовала себя прекрасно. Патера и его жена были приятно удивлены тем, что эта красивая женщина в дорогой шубе совсем не чинится. Сидя с ними, Ирена вспомнила низенький домик в Яворжи, вспомнила отца и Вашека. Чем-то его напоминает этот крепкий человек?
Патера весело угощал ее:
— Оладьи, правда, без творога, но чего нет, того нет. Угощайтесь безо всяких, оладьев у нас много. На галерее вы бы простыли, а тут мы услышим через стену, когда придет сосед.
— Я, собственно, зашла только взглянуть на вашего мальчика, — с полным ртом объяснила Ирена. Довольная мамаша развела руками и повела ее к постельке.
— Вот он. Вчера я его слегка перекормила, и он отрыгивал. Но желудок у него здоровый, как у утенка. Весь в отца — тот, кажется, переварит и гвозди.
Младенец показался Ирене розовым, как лепесток яблоневого цвета. Он бессмысленно глядел перед собой, и крохотные кулачки у него были смешно стиснуты, личико иногда передергивалось — видно, еще побаливал животик — и глаза моргали. Но в этом личике уже наметился перелом от первозданной невыразительности к человеческой осмысленности. Ирена глядела на него молча и чуть дыша, бледная и задумчивая. Минуты бежали, казалось, время на цыпочках обходит этот тихий и уютный уголок, этот нежный побег едва пробудившейся жизни… Чье-то прикосновение вывело Ирену из раздумья. Девочка с косичками, шлепая босыми ножками, подошла к постельке и синими глазами уставилась на незнакомую женщину: ты кто такая?
— Чудесный! — шепотом сказала Ирена и выпрямилась. Она оглянулась с непонятной Патерам робостью и стала поспешно прощаться. Она, мол, подождет Бриха в его комнате. Хозяева не удерживали ее, Власта подала ей теплую руку и пригласила зайти еще как-нибудь поглядеть на мальчика. Это было сказано так просто и искренне, что Ирена охотно согласилась.
Когда за ней закрылась дверь, Патера шутливым жестом ухватил Аничку за «крысиные хвостики» и скомандовал: «Ну-ка марш на боковую, ты, любопытная женщина!» Потом вымылся до пояса у рукомойника, и, когда, пыхтя от удовольствия, ожесточенно тер полотенцем волосатую грудь, жена спросила его:
— Что ты скажешь о ней?
Патера удивленно взглянул на жену.
— О ком? О вот этой? — он сунул мускулистые руки в рукава ночной рубашки и пожал плечами в знак того, что не подвержен женскому любопытству. — Красивая. Но что я о ней знаю? Встретил ее тут, на этаже. По-моему, у них раньше была любовь с соседом, а потом они разошлись. Их дело…
— Мне она нравится… А ты заметил?
— Что?
— Вы, мужчины, ничего не видите. У нее на глазах были слезы, когда она уходила.
— Глупости. Тебе показалось. Просто так падал свет. Вам, женщинам, все представляется как в романе. А впрочем, может, я и ничего не понимаю.
— Ну, так не шуми, а то всех разбудишь. Бабушке сегодня нездоровится!
5
Ирена спала под зажженной настольной лампой, положив голову на пеструю подушку и поджав ноги. Брих осторожно прикрыл дверь, на цыпочках подошел к кушетке и протянул руку, чтобы разбудить ее, но остановился.
Как она сюда попала? Брих совсем забыл, что вышел в закусочную и не запер дверь.
«Зачем она пришла?» Он невольно пожал плечами, снял промокшее пальто, сел на стул и стал смотреть на Ирену. Вот она какая! Ему казалось, что после долгих месяцев разлуки он заново узнает ее. Она тихо дышала, полуоткрыв рот, как ребенок. Круглый абажур бросал тень на бледное лицо в водопаде светлых волос.
Разбудить ее? Брих пошарил по карманам и нахмурился, убедившись, что курить нечего. Этим движением он, видимо, побеспокоил Ирену. Она шевельнулась, тихо вздохнула и зарылась лицом в подушку. На губах ее мелькнула трогательная, совсем детская улыбка, но глаза не раскрылись.
Брих подпер голову руками и оставался недвижим.
Не думать, закрыть глаза, заткнуть уши!
Но не избавишься от этих мыслей!
Когда, собственно, все это началось? В начале всего была Прага, придавленная пятью годами оккупации. Занавешенные окна, всюду потемки и молчание. Светилась только надежда на будущее. И борьба. Это люди носили в себе. Тогда сражались всеми средствами — словом, молчанием, взглядом, оружием. Все реже нацисты устраивали парады, барабан войны отбивал последнюю дробь, в Прагу съезжались битые, промерзшие, отупелые вояки со всех гитлеровских фронтов. Чехи жили кто чем мог — главное, надеждами, ожиданием, предчувствием скорого рассвета. Помнишь тогдашний странный деликатес — медовое масло, сладкое, почти не жирное, от которого щипало язык?
В эту Прагу Брих вернулся из Германии. На нем была истрепанная одежда, в душе — подорванное доверие к людям, желудок выворачивался наизнанку от голода. Все желания Бриха тогда, казалось, можно было выразить тремя словами: есть, спать, жить. Не очень много для человека двадцати шести лет! Ранней осенью сорок четвертого года Брих покинул «райх», бежав из какого-то бедлама, прежде считавшегося городом и уже раз двадцать перепаханного взрывами бомб, из какого-то невероятного полусна, от которого сохранилось очень мало: вой сирен, лишавший его сна, трупы и обглоданные огнем дома. Память обо всем этом и бессильный гнев — таков безрадостный итог тех лет.
Прага встретила его не слишком приветливо. Улицы, дома, люди! Он и узнавал и не узнавал их. Началась зыбкая жизнь без документов, без продуктовых карточек. Пойти на старую квартиру он не рискнул. Ночевал у знакомых, несколько дней провел у тетки Пошвицовой, но у нее, бедняги, было слишком много страхов и слишком мало съестного. Побывал он и у дядюшки Мизины, смертельно перепугав все семейство. Правда, его накормили и дядя вытащил для него из шкафа поношенный, безнадежно старомодный костюм, но потом взволнованно сунул племяннику смятую сотенную бумажку и ласково выпроводил его из квартиры.
— Пойми, милый мальчик… Если бы рисковал только я сам… Но у нас ребенок, Иржина… Пойдут разговоры… а над нами живет эсэсовец. Ты ведь беспаспортный!
Сколько злых дней и ночей скитался Брих! Казалось, целую вечность! Однажды он случайно встретил Ондржея. Они не виделись больше четырех лет. Раж выглядел превосходно и был, как обычно, полон жизни. Он сумел подмазать кого следует, избавился от тотальной мобилизации и успешно использовал возможности пышно расцветшей спекуляции. Дел у него было по горло. Работал он на широкую ногу, и везло ему изумительно; он был в своей стихии, считал коммерческие авантюры увлекательным приключением и скромным вкладом в экономический подрыв гитлеровского тыла. Сочетая таким образом приятное с полезным, он строил планы на будущее, спокойно ожидая краха третьей империи и прихода американских войск. «Это верное дело, братец!» У Ража были надежные сведения. Положение Бриха его не испугало, а скупость была ему чужда. Он сунул руку в карман и с обычной щедростью вручил приятелю горсть тысячных кредиток.
