Анчи Мин - Императрица Орхидея

Недавнее продвижение Су Шуня вверх по государственной лестнице и фактическое превращение его в правую руку императора Сянь Фэна объяснялось тем, что Его Величество испытывал разочарование в придворной бюрократии. Двор был настолько коррумпирован, что не занимался ничем другим, кроме как — пользуясь своими титулами — получением государственного жалованья. Большинство чиновников были потомками членов императорской фамилии, которые когда-то воевали под командованием могущественных князей или предводителей кланов. Другие представляли собой худородных, но зажиточных маньчжуров, которые купили свои посты с помощью «пожертвований» в пользу провинциальных наместников. Вместе они составляли элиту, которая сообща правила государством. Годами они опустошали государственную казну, и, когда страна испытывала экономические трудности, они без зазрения совести продолжали вести привычный образ жизни, то есть воровать. Когда перед императором Сянь Фэнем открылась глубина проблемы, он решил возвысить Су Шуня, чтобы тот «вымел из избы сор».

На новом посту Су Шунь оказался результативным и безжалостным. Прежде всего он сконцентрировался на самой заметной сфере коррупции, а именно на императорской системе государственных экзаменов. В Китае экзамены проводились ежегодно, и эта система затрагивала жизни многих тысяч людей по всей стране. В своем докладе императору Су Шунь обвинил пятерых высокопоставленных судей в том, что они получали взятки. Кроме того, он представил доказательства по девяносто одному случаю, когда результаты экзаменов были подтасованы. В том числе это касалось и прошлогоднего победителя, который завоевал первое место. Чтобы восстановить репутацию государственной экзаменационной службы, император приказал обезглавить всех пятерых судей, а заодно и прошлогоднего победителя. В народе эту акцию очень одобряли, а имя Су Шуня стало популярным во всех слоях общества.

Но еще большую популярность ему принесла следующая кампания. Су Шунь обвинил многих банкиров в том, что они печатают фальшивые деньги. Один из обвиняемых оказался близким другом самого вершителя правосудия, спасшим его когда-то от безжалостного кредитора. Все предсказывали, что Су Шунь непременно изобретет предлог, чтобы реабилитировать своего друга, однако этого не произошло. Своим поведением Су Шунь доказал, что на первое место в своей жизни ставит верность государству и императору.

Другим человеком, чьим мнением император Сянь Фэн чрезвычайно дорожил, был принц Гун. Император как-то с горечью мне признался, что его собственный государственный талант не идет ни в какое сравнение с талантом принца Гуна. Все остальные единокровные братья, принц Цзэ и принц Чун, также не могли тягаться умом с принцем Гуном. Про Цзэ говорили, что это «неудачник, который мнит себя победителем», а про Чуна — что это «честный малый, но без изюминки».

И тут впервые я не согласилась со своим мужем. Серьезность принца Гуна и его чрезмерная любовь к спорам казались мне отталкивающими. Однако со временем мое мнение о нем кардинально изменилось. Он ясно видел проблемы и находил пути их разрешения. Он любил бросать вызов другим. Император Сянь Фэн был слишком деликатным, чувствительным и, самое главное, неуверенным в себе человеком. Не все это видели, потому что очень часто император прятал свою неуверенность под маской высокомерия и решительности. Когда приходилось решать проблемы, связанные с людскими потерями, ум Сянь Фэна погружался в фатализм. Его единокровный брат выбирал в этом случае более реалистический путь мышления.

Проводить время с такими высокими государственными умами казалось мне странным. Как и миллионы китайских девушек, я выросла, слушая истории из их частной жизни в народной интерпретации. Прежде чем Большая Сестрица Фэнн наполнила эти истории деталями, я уже знала основную версию трагической смерти императрицы Чу Ань. Когда Сянь Фэн описал мне то же событие своими словами, его рассказ показался мне плоским и бесцветным, в некотором смысле даже недостоверным Он вообще не запомнил прощания со своей матерью. «Никто из евнухов не стоял за дверями с шелковой веревкой в руках и не торопил ее поскорее пройти свой путь», — говорил он, и при этом тон Его Величества оставался спокойным и бесстрастным. «Мать уложила меня спать, а когда я проснулся, то мне сказали, что она умерла И больше я никогда ее не видел».

Император Сянь Фэн считал трагедию естественным законом жизни, в то время как для меня трагедия была сродни печальному театральному зрелищу. Очевидно, в детстве Сянь Фэн много страдал и, став взрослым человеком, продолжал испытывать страдания, но при этом не позволял себе им отдаваться со всей силой чувств. Вполне возможно, что он просто не мог.

Однажды император мне сказал, что, по его мнению, Запретный город — это всего лишь охваченная огнем соломенная хижина, стоящая посреди огромной дикой пустыни.

Носильщики паланкина медленно взбирались на холм. Вслед за нами евнухи тянули связанных веревками корову, козла и оленя. Путь был очень крут. Иногда нам приходилось выходить из паланкина и идти пешком. Когда мы прибыли в обиталище предков на вершине холма, евнухи установили алтарь, воскурили на нем благовония и положили еду и вино. Император Сянь Фэн поклонился Небу и произнес монолог, который я уже слышала много раз.

Я тоже стояла рядом с ним на коленях, стукалась головой о землю и молила, чтобы отец проявил к нему милосердие. А совсем недавно Сянь Фэн захотел отправить послание на Небеса, для чего решил использовать голубей Ань Дэхая. Он приказал евнуху заменить привязанные к ногам птиц свистящие трубочки на письма к своему отцу, которые он заранее собственноручно и очень тщательно составил. Естественно, никакого ответа он не получил.

Я очень надеялась, что император наконец сможет перенаправить свою энергию в более практичное русло. Вернувшись с горы, он сказал, что желает посетить своего брата, принца Гуна, в его резиденции, называемой Садом проницательности и расположенной приблизительно в двух Милях от Запретного города Такое решение едва не заставило меня признать, что дух его отца действует. Я спросила, смогу ли я его сопровождать, и когда он ответил «да», то впала в некоторое беспокойство. Самого принца Гуна я уже видела несколько раз, но ни разу с ним не разговаривала.

Паланкин Сянь Фэна был очень большим, величиной едва ли не с комнату. Стенки его были затянуты солнечного цвета шелком, так что внутри все пространство казалось наполненным мягкими солнечными лучами.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Я улыбнулась:

— Я пытаюсь догадаться, что на уме Его Величества

— Я сейчас тебе покажу, что у меня на уме, — ответил он, поглаживая мои бедра.

— Но ведь не здесь же, Ваше Величество! — Я оттолкнула его прочь.

— Никто не может остановить Сына Неба!

— Но ведь носильщики узнают!

— Ну и что?

— Пойдут разные слухи, обрастут подробностями. Завтра утром, за завтраком, Ее Величество великая императрица при упоминании моего имени начнет плеваться.

— Просто она забыла, что когда-то занималась тем же самым с моим отцом.

— Но, Ваше Величество, я не хочу, чтобы в таких поступках была уличена я.

— Тем не менее я это сделаю.

— Подождите, пока мы вернемся во дворец, прошу вас!

Но в ответ он только рывком притянул меня к себе. Я боролась и старалась от него ускользнуть.

— Ты что, не хочешь меня, Орхидея? — задыхаясь, говорил он. — Подумай об этом, я ведь предлагаю тебе свое семя!

— Вы говорите о своем бессильном семени? О семени, которое никогда никого не оплодотворяет?

Паланкин вздрагивал и раскачивался в разные стороны. Я пыталась держаться стойко, однако это было невозможно: китайский император не привык себя сдерживать. Головные носильщики и главный евнух Сым начали переговариваться. Мне показалось, что один из носильщиков обеспокоен, не грозит ли Его Величеству какая-нибудь опасность. Он собрался остановиться и проверить, что происходит в паланкине. Сым между тем прекрасно знал, что там происходит. Они с носильщиком начали спорить.

Из паланкина выпала моя туфля. Главный евнух Сым ее поднял и поднес к самым глазам носильщика, который наконец все понял. Все препирательства между ними прекратились. Именно в этот момент Его Величество достиг кульминации. Паланкин затрясся с новой силой. Сым деликатно надел туфлю на мою ногу.

Я радовалась тому, что эта выходка вывела Его Величество из депрессии. После нее он наговорил мне кучу комплиментов. Но они не показались мне убедительными. Внешне я действительно казалась очаровательной, сильной и самоуверенной, но за этой маской скрывались чувства одиночества, беспомощности и — как ни странно это звучит — неудовлетворенности. Страх не покидал меня ни на минуту, присутствие многочисленных соперниц я чувствовала рядом с собой постоянно. Сколько еще продлятся наши отношения с императором, прежде чем мое место займет другая? Ревнивые лица других наложниц всплывали передо мной, как лягушки в зимнем пруду.