Фуксия Данлоп - Суп из акульего плавника

Фуксия Данлоп

Суп из акульего плавника

Пролог

Всеядные китайцы

На закуску в модном ресторане Гонконга подали разрезанные пополам консервированные утиные яйца в имбирном и уксусном соусе. Я первый раз оказалась в Азии, и мне редко доводилось видеть на обеденном столе нечто столь же отвратительное. Казалось, эти яйца — темные, угрожающие — злобно взирали на меня с тарелки, подобно глазам чудовища из ночных кошмаров. Белки представляли собой омерзительную полупрозрачную субстанцию коричневатого оттенка, а желтки влажно поблескивали черным в обрамлении зеленоватой, напоминающей плесень, каймы. Яйца источали приторный аромат тухлятины. Из вежливости я решила попробовать одно из них, но от неприятного запаха меня охватил приступ дурноты, поэтому довольствовалась лишь половинкой яйца. При этом часть гадкой черной жижи, в которую превратился желток, пристала к моим палочкам, угрожая загубить любое из блюд, которые я намеревалась попробовать. Тайком я попыталась вытереть палочки о край скатерти.

Мой двоюродный брат Себастьян, у которого я остановилась на несколько дней, прежде чем отправиться путешествовать по континентальному Китаю, и который, собственно, и заказал эти злополучные яйца, без всякой задней мысли с аппетитом уплетал их в компании с друзьями-европейцами. Я не могла позволить, чтобы кто-нибудь заметил мое замешательство. Это был вопрос чести. Ведь именно я собиралась отправиться в путешествие, чтобы познать тайны китайской кухни.

Мои изыскания на ниве кулинарии начались еще в раннем возрасте. Я выросла в доме, который вечно наполняли самые экзотические запахи. Моя мать преподавала в Оксфорде иностранцам английский язык, и, когда я была маленькой, наша кухня нередко предоставлялась в распоряжение ее студентам, среди которых были выходцы из Турции, Сицилии, Судана, Колумбии, Ливии и Японии, — там они готовили блюда, напоминавшие им о далеком доме. Одна девушка из Японии, которая помогала по хозяйству и одновременно учила английский, готовила нам на завтрак шарики риса, а юноша из Испании, приехавший по той же программе, звонил на родину маме, чтобы уточнить рецепт плова, которым она так славилась. Что же касается моей мамы, то она обильно приправляла блюда карри — этому ее научил мой неофициальный крестный отец, индус по имени Виджай, тогда как папа пускался в кулинарные эксперименты, в результате которых на свет появлялись сюрреалистические блюда, например пурпурное картофельное пюре с зеленым омлетом. Когда приезжал погостить мой дедушка-австриец, он готовил то, чему научился во время войны, служа в десантных войсках в Бирме и на Цейлоне. В то время как большинство англичан довольствовалось бифштексами, мясом в кляре, хлебом из рубленой соленой говядины и макаронами, обжаренными стертым сыром, мы лакомились пюре из нута, чечевицей с карри, джаджиком[1] и капонатой[2]. И я, разумеется, была не из тех девочек, которые бледнели от одного вида готовящихся улиток или почек.

И несмотря на все это, с блюдами китайской кухни дело обстояло иначе. Конечно же, в детстве я покупала в китайских забегаловках обеды на вынос, пробовала и свиные тефтели глубокой прожарки в кисло-сладком соусе ярко-красного цвета, курятину с молодыми побегами бамбука и рис, обжаренный с яйцом. Не обошла я вниманием и несколько китайских ресторанов Лондона. Однако так и не смогла подготовиться к гастрономическому шоку, который мне довелось испытать в ту самую первую поездку в Гонконг и Китай осенью 1992 года.

Я отправилась туда по делам — в то время я работала в отделе мониторинга Би-би-си и занималась редактированием новостных репортажей из тихоокеанского региона. Погрузившись в странный, окутанный полусумраком мир китайской политики, я пришла к выводу, что мне хочется взглянуть на эту страну собственными глазами. Первую остановку я сделала в Гонконге, где проживали несколько моих друзей. Мое внимание немедленно привлекла местная кухня. Себастьян, работавший в Гонконге художником-оформителем, сводил меня на пропитанные влагой рынки Ваньчая[3]. Другие приятели, оказавшиеся вдали от родины, таскали меня по ресторанам, где заказывали полюбившиеся им блюда. Многие из этих блюд оказались приятным сюрпризом: мне довелось отведать изумительную на вкус жареную гусятину, самые свежие морепродукты и мириады нежнейших пельменей дим сум. Даже в самых дешевых и непритязательных закусочных подавалось жаркое и супы, казавшиеся гораздо вкуснее всего того, что мне доводилось пробовать в Англии, а от разнообразия выбора голова шла кругом. Однако пришлось столкнуться и с обилием новых продуктов, которые либо приводили меня в замешательство, либо просто казались омерзительными.

Вскоре после ужина с Себастьяном и его друзьями я пересекла границу с материковым Китаем и села на пассажирский поезд, направлявшийся в Гуанчжоу. Там я посетила знаменитый рынок Цинпин, где в мясных рядах стояли клетки, в которых томились барсуки, кошки и тапиры, а медицинские ряды были завалены мешками с сушеными змеями, ящерицами, скорпионами и мухами. На ужин мне предложили блюдо под названием «жареный поросенок», которое на самом деле представляло собой запеканку из лягушатины и жареной змеи, причем мясо в некоторых местах все еще хранило остатки кожи рептилий. От вкуса и вида других блюд, например от консервированных утиных яиц (на Западе их называют «тысячелетними яйцами»), меня била дрожь.

При этом надо сказать, что я никогда не принадлежала к людям, наотрез отказывающимся пробовать нечто новое. И хотя в известной степени я человек осторожный, мне не чуждо и безрассудство, в результате чего подчас приходилось оказываться в не слишком приятном для меня положении. К моменту поездки в Китай я уже успела изрядно попутешествовать по Европе и Турции и привыкнуть к состоянию шока или таким ситуациям, когда мне требовалось проявить силу воли. Да и родители меня приучили есть то, что дают, — вежливо, по-английски. Вот и в Китае мне казалось непростительной грубостью оставлять нечто в пиале для риса, пусть даже у этого нечто имелось шесть ног или оно источало неприятный запах. Так что еще в самом начале путешествия, даже особо не задумываясь, я решила есть все, что только китайцы ни поставят передо мной.

С самых первых заметок, написанных европейскими купцами и миссионерами о жизни в Китае, в них из раза в раз отражается то потрясение, которое испытывал всякий западный человек от знакомства с китайской кухней. В конце тринадцатого века Марко Поло с отвращением отмечал, что китайцы любят есть змей и собак, а в некоторых областях, по его словам, лакомятся и человечиной. Французский историк-иезуит Жан-Батист дю Альд в 1736 году с изумлением описывал экзотический рацион китайцев: «Члены оленей… медвежьи лапы… не гнушаются они также есть кошек, крыс и прочих подобных тварей».