Александр Покровский - Калямбра
Меня вдруг осенило.
– Лис! Вот это да! Ты же мне только что рассказал, как строиться человеческая судьба. Значит, независимо от длительности пути. Простым сложением цифр… а результат предрешен… а путь может быть любым. Цифры! А если по пути встретится 0.
Я посмотрел на Лиса с восторгом. Тот все ковырял свое зерно.
– Ну, не всегда же мы только движемся. – Лис ткнул в зерно еще несколько раз и продолжил. – Некоторые усилия на каком-то этапе могут быть тщетными.
– Конечно! Вот оно: пути, или цифры, могут быть разными.
– Пути разные, – задумчиво тянул Лис, – а принцип один. Понятно?
– Вроде да!
– Наконец-то дошло! Теперь тебе ясно, что по самому началу роста этого зерна я уже могу сказать, какое это зерно?
Я улыбнулся Лису, и сейчас же веки мои смазались самым восхитительным клеем на свете – клеем сна, и я повернулся в постели на другой бок.
Сквозь наползающую дремоту какое-то время я слышал, как Лис все еще пристает к своему зерну: «Ну! Будем расти или же нет?» – а потом уже все.
6Я лежал и думал, что в прошлый раз, с тем зерном, Лис был какой-то не такой.
Какой-то маленький, что ли.
И тут я понял: Лис был ребенком. А до этого он был взрослым.
Это я понял из речи. Из того, как он строил предложения и какие употреблял слова.
Значит, Лис может менять свой возраст. Если у него вообще есть возраст.
«Надо бы его об этом спросить!» – подумал я, и в это мгновение на меня уставился глаз.
Желтый с черным зрачком. Он приблизился. Это был глаз совы. Но он не мигал. А потом из-под него высунулся раздвоенный язык.
Змея!
Я немедленно отпрянул, волосы встали дыбом, и я бросился бежать.
Эта тварь легко двинулась за мной.
– Лис!!! – орал я, и звук не шел из моей груди. – Лис!!!
Рот открывался, но крика не было. Я бежал по коридору. Длинному, узкому. И все время сворачивал в бесчисленные двери.
Она гналась за мной.
И по дороге росла. Это была уже большущая гадина. Двери она просто вышибала: бах! – и дверь в щепки. Бах! – веером в стороны.
– Лис!!! – кричал я, потому что уже задыхался, не в силах бежать. Я обернулся и увидел голову этой дряни.
Нет! Не одну голову – этих голов уже было много. Я ударил кулаком по ближайшей, и кулак мой стал пластилиновым. А потом и вовсе отвалился.
И змея ринулась мне в лицо, я. я закрылся остатками руки и почувствовал укус – боль пронзила меня всего. Еще и еще укусы – и кровь уже течет по рукам и по телу.
Тут и появился Лис.
– За мной! – крикнул Лис и поволок меня за собой. Мы прошли стену насквозь, а потом еще и еще сквозь стену.
– Лис!!! – кричал я, а может, мне это только мерещилось.
Все! Змея отстала, а мы упали с ним на траву, шумно дыша.
– Что это было, Лис? – спросил я, когда речь моя стала связной.
– Ничего особенного. Просто шутки Саиба, – Лис казался абсолютно спокойным. – Как-то я про него забыл. А он нападает тогда, когда меньше всего ожидаешь.
Теперь Лис занялся моей рукой. Вернее тем, что от нее осталось. Он провел по ней лапой. Боль исчезла, кровь перестала течь, а потом… рука отросла.
– Как это?
– Так! – сказал Лис. – В этом измерении вы дома, и вас тут легко восстанавливать.
– То есть ты хочешь сказать, что сон – это и есть наше настоящее?
– Сон, – улыбнулся Лис, – это настоящее, прошлое, будущее. В нем все существует так, как и должно существовать – одновременно. Тут не надо ждать завтра, можно в нем находиться. И для создания плоти очень удобно.
– А почему я кричал, а крика не было слышно?
– И не обязательно, чтоб было слышно. Важно, чтоб ты только подумал.
– А как же мы прошли сквозь стены?
– Как обычно. Вытянули все свои атомы с одну линию и прошли в межатомном пространстве сначала штукатурки, потом кирпича.
– И я. тоже вытянул все свои атомы?
– Иначе бы Саиб тебя сожрал.
– То есть, все это было на самом деле?
– Да! – Лис, казалось, уже устал от моей несообразительности. – Сон – это на самом деле. Ты никогда не слышал про смерть во сне? Люди ее еще называют легкой. В ее легкости мы сейчас чуть-чуть не убедились.
– И что теперь?
– Теперь, – сказал Лис, – ты снова заснешь. И никто тебя не тронет. Я послежу за этим.
С этими словами он провел лапой по моему лицу, и я немедленно стал совсем маленьким, оказался в постели, веки мои сейчас же сомкнулись, чьи-то заботливые руки подоткнули мое одеяло, и кто-то, напевая, наклонился надо мной и поцеловал в щеку.
– Как там твое зерно? – спросил я Лиса сразу же, как только он появился.
– Зерно? Какое зерно? – Лис, казалось, ничего не помнил.
– То, которое должно было прорасти?
– Ах, это! – равнодушно протянул он и добавил, зевнув: – Проросло, бедняжечка! Куда ж ему деться! Сначала оно, конечно же, немножечко повоображало себе Бог весть что, а потом и проросло. Зерна иногда такие манерные!
– А если б оно не проросло?
– Как это? Есть же закон: если что-то не получается сразу, а ты старался изо всех своих сил, то надо оставить это в покое – оно само сделается. Вот! А видел бы ты, как я подкладывал это зерно одному зерновому академику! И как он потом скакал от радости! Просто как бушмен вокруг костра! Кстати! Давно подозревал, что в изъявлении радости академики очень похожи на бушменов! Ах, какое верное наблюдение!
Лис вдруг замолчал. Казалось, он к чему-то прислушивается.
– А хочешь, сейчас побываем на суде над правителями? – спросил он неожиданно.
– А что это будет Страшный суд?
– Ну, для правителей он, может быть, и страшный.
– А почему этот суд только для правителей?
– Остальных судить – только время тратить. Так что, полетели?
– Полетели, – сказал я.
Не знаю, что на языке Лиса значило «полетели», но только в ту же минуту мы оказались за шторой в большой зале старинного замка. Было зябко и очень не по себе, а сводчатые потолки там так высоки, что могли бы поспорить с потолками в соборе. Я огляделся. А может, это и был собор.
– Это собор? – спросил я у Лиса шепотом. Я почему-то стал говорить шепотом.
– Это судный замок! – так же шепотом проговорил Лис. – Тут и происходит суд. Сейчас начнут.
Зал между тем наполнялся народом. Люди входили молча и молча выстраивались вдоль стен. Мрачные высокие своды ловили на себя блики от огромного камина, а тысячи свечей освещали те закоулки, до которых свету от огня в камине было не добраться.
Я тихонечко разглядывал людей, стоящих в зале. То были мужчины и женщины в богатых старинных одеждах, украшенных драгоценностями. Их головы венчали короны.
– Юлий Цезарь! – воскликнул кто-то громовым голосом. – Сын Филиппа Александр! Эдуард Четвертый! Герцог Глостер, Ричард Третий!
– Кто это? – спросил я шепотом у Лиса.
– Городор! – прошипел он. – Главный судья!
Я высунулся из-за шторы и увидел высокого сурового старца. Он сидел за огромным столом на возвышении. Седые волосы его разметались по плечам, а от его голоса шли мурашки по коже.
– Ричард Второй!
– Зачем он произносит их имена? – спросил я тихонечко у Лиса.
– Это перекличка! У них сначала всегда перекличка, а потом суд над новеньким. Все должны быть, – прошелестел Лис.
– Екатерина Первая!
Я выглянул из-за шторы. Екатерину Первую я не увидел, зато мне вдруг показалось, что лица всех этих королей и правителей то приближаются ко мне, то удаляются, и по мере приближения они меняются, начинают обрастать шерстью или чешуей, и вот уже из королевского воротничка торчит голова кабана, рыло свиньи или голова гадюки.
А потом они удаляются, и чешуя и шерсть снова становятся лицом. Жуткий холод пронзил меня.
– Что это? – спросил я у Лиса изменившимся голосом.
– У них меняется сущность! Близок суд, и сущность это чувствует! – сказал он мне.
– Уинстон Черчилль, благородный граф Мальборо!
– А вот и новенький! – сказал Лис.
– Как это новенький? Он же давно умер! – едва вымолвил я от нахлынувшего ужаса.
– Ничего подобного! Он умер сегодня! Умер – и сразу на суд! Эка, знаете ли, незадача! Вот так мучаешься, правишь, правишь, думаешь, что тебе все можно, а потом – пожалуйте с потрошками! Тут все вспомнят – и мысли, и чувства! Вон, кстати, полетела мысль! – Лис указал на какую-то беленькую веточку. – Да какая глубокая, раскидистая мысль! – продолжал он, сопровождая ее полет взглядом.
– Это мысль?
– А что же еще? Мысль, конечно! Мысли летают. Правда, иногда их воспринимает кто-либо, и тогда они кажутся ему его мыслями, а потом он их снова выпускает, и мысль находит еще кого-нибудь. Мысли – бродяги. От мыслей некуда деться. Просто бульон из мыслей! Так и живем, в бульоне.
– Но как же так, Лис, он же умер давно!
– Кто умер? Он умер? Нет! Это у вас он умер давно! – не унимался Лис – А у нас он еще свеженький! Ишь, какой гладенький, беленький! Не стать ли нам сейчас черненьким?
Я выглянул из-за шторы и увидел стройного светловолосого человека. Он стоял прямо перед судьей. Он совершенно не напоминал Черчилля.
