Сергей Алексеев - Игры с хищником
– Ты посмотри, ведь так похож!
– Можно я буду звать вас «папа»?
– Можно...
– Должен сказать тебе, папа... – Он вдруг растерялся. – Я хотел не только познакомиться... Сегодня узнал, что ты в Ельне, и ушел из дома... Насовсем. Возьми меня к себе жить?
Едва появившись на родине, Сергей Борисович ощутил, что его тянет лишь в два памятных места – к дому Жулиных и на Выселки. Он не хотел никому показываться на глаза, поэтому на Риту посмотрел сквозь окно, а когда пришел на Выселки, то вместо избы Махоркиных обнаружил ресторан – большой каменный особняк с широкой крытой верандой, где гулял народ. Смутное время пошло на пользу, они отстроились, завели свой кооператив и, по слухам, разбогатели: Никита держал в руках местный рынок и, говорят, разъезжал теперь с бандитами на иномарке.
– Плохо ему там, – добавила мать. – Федору учиться надо, а мать в школу не пускает. Заставляет в ресторане работать.
Сергей Борисович вернулся в переднюю, снял пальто и в это время услышал грохот на кухне. Федор упал со стула и теперь крутился на полу, выгибался, хрипел, изо рта текла пена. Ошеломленный этой картиной, он на мгновение замер, после чего кинулся к сыну, а мать уже толкала в руки ложку.
– Разожми зубы! Задохнуться может...
Кое-как он разжал стиснутые челюсти, прижал язык; Федор сделал судорожный вдох и потом уже задышал часто и коротко.
Через минуту он уснул на руках Сергея Борисовича, и лишь тело изредка подрагивало, словно от всхлипов.
– Это припадок, падучая, – объяснила мать. – Еще лунной болезнью называют. Не хотела тебе говорить... Уже года три как мучается. Без присмотра оставить нельзя, а Евдокия умерла. Поэтому в школу не ходит, смеются над ним, а мальчик он умный, его бы выучить. Ваш грех с Антониной... Ты забери-ка его к себе, может, в Москве вылечат.
Сергей Борисович отнес Федора в спальню, однако через несколько минут он проснулся, вышел на кухню и как ни в чем не бывало повторил свой вопрос:
– Ты возьмешь меня жить к себе? Если возьмешь, я напишу маме письмо. Чтобы не искала...
– Возьму, – сказал Сергей Борисович и посадил мальчика к себе на колени.
Вероятно, Федор не привык к таким ласкам, вежливо отстранился и, глянув с затаенной надеждой, спросил:
– В Москве есть такое место?.. Чтоб стояли высокие стены, за ними купола, и чтоб на улице весна и бегут ручьи?
Он тогда подумал о Кремле и сказал, что есть.
– Ну тогда я поеду. Мне это место во сне снится.
А тогда, возле кладбища, получив срочный вызов в Москву и не оттерев с ног могильной земли, Сергей Борисович заскочил домой, наскоро переоделся, однако в суете вновь надел те же ботинки. Хватился лишь в обкоме, куда забежал взять необходимые документы, но возвращаться было поздно.
Избавиться от глины он попробовал в подъезде здания ЦК на Старой площади, где стояла машина для чистки обуви, но в углублениях возле подошв все равно остались ее желтоватые следы.
Он с детства помнил, что уносить с собой кладбищенскую землю – плохая примета, к покойнику, и, едва войдя в здание, тотчас убедился в ее справедливости.
Несколько часов назад скончался Брежнев.
После короткого траурного заседания Сергей Борисович хотел поехать в гостиницу, однако неожиданно был приглашен к Баланову. Это могло означать все, что угодно: конец провинциальной обкатки и новое назначение, но не исключена была и неприятность, например, связанная с его личной жизнью.
И только переступил порог его кабинета, как тут же получил отеческое замечание:
– Почему у тебя ботинки грязные? Ты что, приехал сразу со стройки?
– Со стройки, – соврал Сергей Борисович.
– Жена должна следить... За внешним видом. А ты все еще холостой.
– Исправлюсь, – заверил он.
– Сам исправлю, – вдруг заявил Баланов. – Женить тебя хочу. Сейчас езжай невесту смотреть. Это моя племянница, Ангелина.
– Время очень неподходящее, – попытался мягко увернуться он. – Похороны...
– А ты что, так безутешно скорбишь?.. Езжай на мою дачу, знакомься. Я подъеду позже. Как только похороним нашего покойника, свадьбу сыграем.
Этого Сергей Борисович никак не ожидал и не нашелся что ответить, да и приказы тут, как в армии, не обсуждались. Он вышел из здания в некотором ошеломлении и сначала с горечью подумал, что сам виноват, дотянул до того, что его теперь женить будут. Да еще и на родственнице ответственного работника ЦК! А что их отпрыски собой представляют, он помнил еще с тех пор, как сопровождал одну такую девицу по столичным «Березкам», ювелирным магазинам и тихо шалел от ее капризов и вздорного нрава.
И потом, даже при малейшей опасности подобного поручения, шарахался в сторону и находил причины, чтоб избегнуть участи сопровождающего: считалось, что, кроме охраны, при таких дочках непременно должен быть молодой симпатичный мужчина.
Ощущая внутренний протест, он постоял на тротуаре, тупо глядя по сторонам, и только здесь вспомнил, что не имеет представления, где у Баланова дача. Однако водитель «Волги» из гаража ЦК, на которых первые секретари обкомов ездили по столице, знал все и, включив проблесковый маячок, через час домчал его до шлагбаума, установленного на пустой дороге среди густого соснового бора. Офицеры проверили документы, козырнули и пропустили за высокий зеленый забор.
Типовых каменных особняков в бору оказалось десятка два, однако все они выглядели пустыми – ни единого человека, хотя в палисадниках с коваными заборчиками виднелись ухоженные клумбы, а посередине дачного поселка оказалась пестро раскрашенная детская площадка с качелями и даже каруселью.
Машина остановилась возле одного из домов, водитель выскочил и открыл дверцу.
– Прошу вас. Я буду стоять за шлагбаумом.
Сел за руль, развернулся и уехал.
Сергей Борисович огляделся – особняк показался ему безлюдным, причем, несмотря на ранний и светлый вечер, шторы на окнах были задернуты. Он взошел на высокое крыльцо и надавил кнопку звонка, в полной уверенности, что в доме никого нет. Но дверь отворилась, и перед ним оказалась девушка лет двадцати пяти, в бежевом халате с белым воротничком и фартучке. На невесту, то есть на племянницу Баланова, она никак не тянула – слишком простовата, открыта и, как прислуга, учтива и безымянна.
И смотрела без особого интереса, с дежурной улыбкой.
Она проводила в гостиную, заученно спросила, что подавать – кофе или чай, и исчезла. Сергей Борисович ощутил неловкость: судя по всему, здесь его ждали, однако спрашивать о невесте было несолидно. К тому же не очень-то нравилась роль жениха, которого привезли сюда знакомиться с невестой по воле начальника. От всего этого отдавало какими-то литературными купеческими нравами, но деваться было некуда, не встанешь и не уйдешь. А тут он еще заметил желтоватую кладбищенскую глину на своих ботинках и ощутил нечто вроде тоскливого уныния, однако в дверном проеме гостиной показалась еще одна служанка, только раза в два постарше, с сервировочным столиком.
– Ваш чай, Сергей Борисович, – пропела она.
Чай в этом доме представлял собой легкий обед с салями, ветчиной, огромной вазой с фруктами и коньяком. Причем чашек, рюмок и фужеров было с запасом. В последний раз он ел рано утром, да и то наскоро, в животе давно урчало, однако сидеть и есть сейчас в одиночку, да еще в чужом доме, куда приехал вроде бы свататься, было совсем неуместно. Поэтому он налил себе чаю из керамического чайника и, даже сахару не положив, отошел к окну и отвел в сторону тяжелую занавеску.
На улице был промозглый осенний вечер, серые сумерки поднимались из сосновых крон и таяли в мрачном, низком небе. И вдруг так захотелось уйти отсюда! Хотя бы на улицу – в конце концов, его никто не обязывал сидеть в этих стенах...
И ушел бы, но в это время за спиной открылась дверь.
– Вы не заскучали, Сергей Борисович?
Он обернулся: в гостиной стояла та самая молодая служанка, только сейчас уже в светлом брючном костюме, с распущенными волосами и в позе, отражающей достоинство – без дежурной улыбки и с горделиво приподнятой головой. В ней было меньше природной красоты и больше шарма – ухоженности, макияжа и умения показать себя.
– Не заскучал, но убежать отсюда хочется, – признался он.
– Меня зовут Ангелина. Можно просто Геля. Простите за маскарад... Но я должна была вначале посмотреть на вас. Вдруг бы вы мне вовсе не понравились?
Он вспомнил дочку партийного начальника, которую когда-то возил по ювелирным магазинам, и тот час воспрял.
– Посмотрели? – спросил он с усмешкой. – И что, нравлюсь?
– Ничего, подходите, – спокойно сказала Ангелина, словно покупала в магазине самоцвет. – Мне недавно показали вашу фотографию. Но в натуральном виде у вас лицо более мужественное. И особенно... волосы, прическа.
Наблюдения директора катайской школы годились на все случаи жизни.
Похоже, она тоже старалась хамить, чтобы удерживать равновесие, и это означало похожесть ситуации, в которую они попали.
