Светлозар Игов - Олени
Весь последний месяц, когда она не приезжала ко мне домой сразу, мы встречались в одном новом кафе. Обычно я приходил заранее и, поджидая ее, просматривал газеты.
В день, когда всё это произошло, она приехала сюда всё такая же спокойная и улыбчивая, как обычно, но уезжала — совсем другой.
Когда официантка поставила перед ней кофе, Дели вдруг нервно оттолкнула чашку, взглянула на девушку и зло, голосом, которого я никогда у нее не слышал и даже не предполагал услышать, прошипела:
— Я же сказала — капучино!
Девушка испуганно опустила глаза («извините, госпожа!») и осторожно взяла чашку с пролившимся на блюдце кофе. А когда отошла, Дели проводила ее ненавидящим взглядом и прошипела ей вслед: «Сучка!»
Я, действительно, не помнил, что именно она заказывала, но даже если официантка и ошиблась, это не могло стать поводом к всплеску подобной злости.
Вскоре девушка принесла капучино, осторожно поставила его на стол и снова проговорила: «Извините, госпожа!», а я улыбнулся ей смущенно, извиняясь.
Дели, ничего не сказав в этот раз, к капучино не притронулась, а потом сказала уже более спокойным, но все еще напряженным голосом, вставая:
— Пойдем отсюда, здесь мы больше не будем встречаться.
Я молча положил на стол банкноту и пошел за нею. Догнал уже на улице и попытался успокоить:
— Что ты злишься из-за каких-то пустяков?
Она смерила меня тем же злым взглядом, который я видел только что.
— Пустяки, говоришь? Да пошел ты!..
И захлопнув гневным движением дверцу, рванула с места так стремительно, что даже ее машина приняла злобный вид и сердито прошипела, удаляясь.
А я вернулся домой, весьма озадаченный ее внезапной истерикой.
Мы не договаривались о встрече, и весь следующий день я ждал ее звонка. Но она так и не позвонила.
Нет, ну что, в самом деле, стало причиной ее гневной вспышки?
Может быть, я чего-то не заметил?
И пошел в кафе с намерением узнать у официантки, что же все-таки случилось. Но девушки на месте не было.
На следующий день я снова был там.
В этот раз девушка была на работе и, заметив меня, подошла.
— Извините, пожалуйста, за тот скандал, но я так и не понял, что же случилось, — начал я.
Девушка тоже была смущена:
— Ну что вы, вам нечего извиняться. Но госпожа в самом деле заказала кофе, а не капучино.
Я не знал, что еще добавить, и заказал себе кофе, взглядом проводив девушку, отошедшую к бару.
И лишь теперь мне пришло в голову, что, возможно, Дели просто ревновала меня, заподозрив в каком-то тайном флирте с незнакомой девушкой — она заметила, как я смотрел на нее, хотя это было совсем невинно, почти автоматически. Но — тогда, а не сейчас, сейчас я и вправду откровенно разглядывал девушку. И когда она отходила, и когда подошла ко мне с кофе.
Это была молодая (не старше восемнадцати), красивая девушка. Стройная и изящная, гибкая, с чистой и нежной кожей, большими карими глазами и правильными чертами лица. И с той свежестью и чистотой, которой обладают лишь совсем юные создания и которую мало кому удается сохранить надолго. Никакой косметики, ничего вызывающего в одежде, ничего нахального в поведении.
Что же в ней так взбесило Дели? Или она увидела что-то, чего не видел я? А может быть, разглядела в этой еще совсем хрупкой и юной девушке будущую расцветающую красоту, инстинктивно воспринимая ее как угрозу для себя?
И чем больше я смотрел на девушку — а я и последующие дни продолжал ходить в это кафе, — тем все более красивой она мне казалась. Уж не начал ли я влюбляться? К тому же — с помощью Дели, усмехнулся я про себя.
Ей я не звонил.
Позвонила она, дней через десять после того случая.
— Значит, не сучка, а? — прокричала Дели. — А продолжаешь встречаться с ней!
И швырнула трубку.
Господи, какие встречи, какая паранойя ее трясет, подумал я. Но потом сообразил, что она имеет в виду мои посещения кафе. А вдруг она подослала кого-нибудь из своих сотрудников за мной следить? Или сама пряталась где-нибудь рядом, чтобы высматривать, бываю ли я в кафе или же кто-то уже ходит ко мне домой? Мне стало смешно, когда я представил самоуверенную деловую даму и сексуальную волчицу в роли истерзанной ревностью женщины.
Но по-прежнему продолжал ходить в кафе.
И любоваться девушкой, с которой мы по умолчанию определили даже особый ритуал наших отношений. Обычно я садился, и вскоре она сама, не дожидаясь моего заказа (потому что уже знала мои вкусы), приносила мне кофе с содовой. Потом я просматривал газеты, издали наслаждаясь ее присутствием, а через полчаса расплачивался и уходил. Иногда мы обменивались парой слов, но — и только.
Прошло уже почти две недели, наш молчаливый ритуал неизменно повторялся. И вдруг я сообразил, что даже не знаю ее имени.
В день, когда, подходя к кафе, я решился спросить ее об имени, я испытал странное, необычное волнение.
А когда она подошла ко мне и я произнес: «Мы давно знакомы, а я так и не знаю вашего имени», — то еще до ее ответа мне стало как-то не по себе.
— Елена, — ответила девушка.
«Елена» — это имя отозвалось во мне эхом, что-то сильное и даже страшное обрушилось на меня… но потом отпустило, и меня охватило спокойное предчувствие счастья.
Я никогда не был суеверным, хотя всегда ощущал что-то мистическое в неожиданных совпадениях. И мне показалось, что я ожидал услышать это имя, что, может быть, совсем не случайно приходил сюда и что даже необъяснимая ревность Дели — всё это было судьбоносным предчувствием.
— Что-то не так? — девушка как-то странно посмотрела на меня, хотя, наверное, странным выглядел как раз я.
— Нет-нет, все в порядке.
Но я уже знал — всё так.
Ко мне снова пришла любовь.
Мне не сиделось на месте, и я ушел из кафе раньше обычного.
Елена («Елена!»), очевидно, удивилась, что был нарушен установившийся ритуал нашего приветливого взаимного молчания.
И действительно — на следующий день я понял, что она искренне рада моему приходу, что вчера, наверное, расстроилась из-за моего более раннего, чем обычно, ухода — как какого-то знака опасности. Это и в самом деле был знак. Только не опасности.
Но и ее молчаливая радость при моем появлении (одно совсем легкое озарение — словно днем зажглась лампа под абажуром) была знаком — уже для меня.
В тот день я решился предложить ей где-нибудь встретиться, когда она освободится.
Но она объяснила, что сегодня вечером после работы (а работает до пяти) занята, ходит на курсы.
И сегодня занята, и завтра.
— А когда же, — спросил я.
— В субботу я свободна весь день.
И в субботу весь день мы были вместе.
Так началась моя новая — не первая, а, я уже уверен, последняя — любовь.
С тобой, Елена.
Потому что я пишу это для тебя.
Я хочу рассказать тебе о своей жизни и исповедаться в своей прежней любви, которой я переболел благодаря тебе, поделиться с тобой самым сокровенным, что таит в себе человек.
Я хочу — для тебя и для себя — осмыслить пережитое.
Прости, что рассказываю тебе о той, прежней, Елене и моей любви к ней. Не хочу скрывать, как сильно я любил ее. Но когда появилась ты, мне уже кажется, что та любовь была лишь прекрасным сном, который сейчас я буду проживать наяву.
С тобой, Елена.
Я долго, с болью в сердце, бродил по прошлому, по воспоминаниям о любви, которая ушла. Я думал, что любовь исчезает вместе с женщиной, которой уже нет. Но любовь не уходит, а появляется в ее отсутствие. И не потому, что женщина, которую ты любил, заменима. А потому что — незаменима.
Я думал, что с уехавшей в никуда Еленой мы были одним целым, что в нашей любви Елена — то же, что и я. Но любовь — это не исчезновение меня в другом и другого — во мне, а разлука и встреча с другим, встреча двух, а не их слияние в одном целом.
Сейчас я уже знаю, что даже первая любовь может повториться, что, в сущности, нет первой и последней любви, она одна — та, что озаряет нашу жизнь и без которой любое бытие неполноценно.
Лишь теперь я чувствую, что живу вновь, живу по-настоящему, хаос окружающего мира уже не кажется мне нелепым и враждебным, если смотреть на него с безопасного расстояния, которое дает счастье, и я переживаю его в сопричастности с тобой.
И я верю, что такая сильная и красивая любовь, которая поможет нам пройти по жизни со всеми ее радостями и бедами, с подъемами и падениями, существует — и это любовь до гроба.
Эпилог
Я получил эту рукопись довольно странным образом. Обычно авторы сами предлагают свои книги издательствам, а эту мне принес один приятель, которого я знал немного по разным коктейлям и премьерам. Назовем его X или Y — не имеет значения, читатели легко его узнают, он довольно часто появляется в телевизоре. На мой вкус — скорее остроумный, нежели глубокий литератор, несколько излишне увлекающийся своими собственными речами, впрочем, довольно занятный комментатор. Он сказал, что эту рукопись обнаружил в своем почтовом ящике, посылка была анонимной, непонятно — кому, от кого, без какой-либо пояснительной записки.