Елена Сазанович - Всё хоккей

— Но зато вы, Тонечка, не во всем правы. И не все вы знаете про Максима. У нас с ним был общий друг. Может быть, вы слышали, он погиб. Я теперь пробую писать про него книгу. А на счет наших отношений с Максом, здесь вы, пожалуй, угадали. Общий друг вряд ли нас сможет сделать друзьями. Да это и не обязательно.

Тоня сморщила лобик. Изящно затянулась тоненькой сигареткой и выдохнула дым в сторону открытой фрамуги.

— Да, да. Я что-то слышала про эту нелепую смерть. Максим очень переживал. Он считает, что это именно его долг написать книгу про своего коллегу, — она запнулась и неуверенно добавила. — И друга.

— Вот видите, у нас одинаково развито чувство долга. Хоть погибший не был моим коллегой, а только другом, — уверенно заявил я и сам испугался своих уверенных слов.

Мне на секунду показалось, что Смирнов и впрямь был моим настоящим товарищем. И я периодически стал забывать о своем прямом участии в его смерти.

— Но, увы, в этом случае я вам ничем помочь не могу.

Тоня резко встала, хмель от пива прошел. Она откровенно посмотрела на часы, давая мне понять, что больше нам разговаривать не о чем.

— Я понятия не имею про этого человека. И ничего не могу вам про него рассказать.

— А ваш дядя? Если он знаком с Максом, вполне возможно он знал и Смирнова?

— А с чего вы взяли, что мой дядя знает Максима?

Я растерялся. Я бил вслепую. Мало ли какой врач мог сделать Запольскому операцию на сердце? Конечно, можно ответить, что они знакомы, только потому, что Тоня — соседка Макса, но я решил идти наугад до конца.

— А как же иначе? — я удивленно пожал плечами. — Ведь ваш дядя делал Максу операцию на сердце?

Я неотрывно смотрел на девушку. Она хладнокровно выдержала мой навязчивый взгляд.

— Вообще-то Макс предпочитал не распространяться на эту тему, но если вы знаете, — она пожала плечами. — Макс считает себя абсолютно здоровым человеком и умеет забывать прошлое, особенно, если оно столь неприятно. И потом… Не только Макс обязан дяде, тот в свою очередь тоже к нему обращался.

А вот это было для меня полной неожиданностью. Я без разрешения девушки налил себе еще бокал пива.

— Хирург к психотерапевту? Это что-то новенькое.

— Можно подумать, что у хирургов не бывает стрессов. Впрочем, я ничего не знаю об этой истории. По-моему, она слишком примитивна и попахивает любовной мелодрамой. Я от дяди не ожидала таких банальностей. Я считала его всегда незаурядной личностью. А тут… Он вдруг на грани нервного срыва. Кстати, Максу удалось ему помочь.

— Получается, что известного хирурга, э-э-э, — замычал я, словно припоминая фамилию.

— Маслов, его фамилия, если вы не знаете, но боитесь спросить. А мне скрывать нечего. Наоборот, я горжусь, что мой дядя — известный хирург Маслов.

— Известного хирурга Маслова посмела бросить девушка? — я изобразил на своем лице удивление.

Тоня в ответ на мою неудачную гримасу лишь усмехнулась.

— Во-первых, тогда он не был известным. А во-вторых, сколько я его знаю, он всегда был женат. У меня вообще такое ощущение, что он родился уже женатым, настолько привязан к своей семье. Вот и все объяснение. Любовь не всегда ко двору.

— Чаще всего не ко двору, а со двора, — я вдруг вспомнил Диану и скривился.

— Похоже, и у вас случались любовные разочарования?

— А вы можете назвать того, у кого они не случались?

Тоня звонко рассмеялась, встряхнув рыженькой челкой.

— Как ни фантастично звучит, но могу. Макс, к примеру.

Я не выдержал и зло бросил в ее разрумянившееся личико.

— А вот вы, к примеру, его безжалостно бросите, и ему даже ни капельки не станет грустно?

Румянец мгновенно пропал, Тоня побледнела, сжала кулачки и даже бросила взгляд на пепельницу. Я даже подумал, что она вот-вот ею в меня метнет. И невольно отбросил голову назад. Но девушка набрала воздух и тут же его выдохнула.

— А знаете, ему не станет грустно, если я его брошу. Но, как ни странно, и мне тоже, если он бросит меня. Удобная любовь, не правда ли? Любовь, которой не нужно бояться.

— Да, пожалуй, удобная, — я поднялся и направился к выходу. — И хотя мне тоже было чертовски удобно на вашем диване, пора и честь знать. Особенно когда ничего другого не остается.

Проходя мимо светлого комода, еще сохранившего запах сосны, я случайно задел локтем фоторамку. Фотография, как бутерброд, упала изображением вниз, я машинально поднял ее и поставил на место. С фото победоносным, слегка пренебрежительным взглядом на меня смотрел Макс, положив руку на плечо пожилому человеку с круглым, слегка румяным и крайне положительным лицом.

— Это мой дядя, — Тоня ткнула пальцем в кругленького человека.

— Симпатичный он у вас. Довольно редко лицо выдает характер.

— Напротив, довольно часто. Слыхали, наверное, лицо — зеркало души.

— Вообще-то это про глаза сказано, но смысл уловили верно. Особенно, глядя на Макса. Твой дядя знаком с ним гораздо больше, чем я думал.

— А зачем об этом вообще думать. Ну, знакомы и знакомы. Если хотите знать, дядя вообще ярый сторонник нашего брака.

— Понятно, — ответил я, хотя далеко на все понимал. — И поэтому вы их двоих и заключили в общую рамку. Два самых дорогих человека в одном кадре. Правильно. И экономно к тому же. Зачем две рамки покупать?

— Угу, и лишнее место в квартире занимать. Она у меня и так маленькая. На них хватит и одного комода.

Я внимательно посмотрел на девушку. Она стояла, небрежно облокотившись о косяк двери одной рукой, а другую держала в кармане спортивных брюк. Носик был задиристо вздернут, в глазах прыгали насмешливые огоньки. Я с облегчением подумал, что ошибался. Не любит она вовсе этого напыщенного самодовольного типа. Слишком она умна, чтобы его любить. Я вновь бросил злорадный взгляд на изображение Макса. Разве можно любить эту слащавую улыбку, это безупречное гладковыбритое лицо, этот колючий высокомерный взгляд, этого сверх благополучного человека, который уверен на все сто, что его самолеты не падают, поскольку всегда знает, когда и кому вовремя заплатить.

Я нахмурился, более внимательно вглядываясь в фото. Упиваясь уничижающими словами для Макса, я поначалу не обратил внимания на задний фон фотографии. Там, оказывается, находился еще один человек. Он опустил низко голову, словно что-то старательно искал на полу, и лица я его не мог разглядеть. Только блестящая залысина на макушке.

— А это кто, Тонечка? — тревожно спросил я.

— Понятия не имею, — девушка удивленно пожала плечами. — Я сама впервые заметила. Но какое это имеет значение? Уж мне-то поверьте. Он не самый мой дорогой человек, — она иронично улыбнулась и тут же весело воскликнула, ткнув пальчиком в незнакомца. — Ой, а у него плащ такой же, как у вас. Такой старомодный, с погончиками…Вот и даже пуговица в том же месте оторвана, извините.

— Не за что тебе извинятся, — я тепло улыбнулся, — все нормально. Ну, пока, Тонечка.

Я потрепал ее по пышным рыжеватым волосам, как маленькую, как задиристого, слегка вздорного ребенка. Не больше и не меньше. Я сегодня понял, что повзрослел окончательно. Пожалуй, я сумел безболезненно перескочить порог, разделяющий инфантильную юность от зрелости. Миновав переходный этап. Но грусть по прошлому еще меня не отпускала, совсем чуть-чуть не отпускала. И я, отдав дань своему удачному прошлому, не выдержал и уже у самых дверей спросил как можно небрежнее.

— Тонечка, а я вам никого не напоминаю?

Мы стояли в проеме двери. Яркие лучи весеннего солнца падали из окон коридора прямо на мое лицо, безжалостно его освещая. Я вызывающе смотрел на девушку, прекрасно зная, что рискую. И не боялся риска. Мне этот риск был необходим. Мне еще хотелось нравиться. Мне еще хотелось узнать, походил ли я на того шикарного парня, за которым фортуна следовала по пятам, и наступала на пятки, и подгоняла в спину. И я еще плохо осознавал, зачем мне это было нужно. Ведь меньше всего на свете я сегодня хотел любви.

Тоня недоуменно пожала плечами.

— Странный вопрос. А на кого вы можете быть похожи? Впрочем… У вас, извините за откровенность, такое незапоминающееся лицо. Но если хотите — классическое. Все классические лица довольно стандартны. Вы можете быть похожи на кого угодно, и в тоже время вас никто не сможет узнать. Еще раз прошу прощения, но про таких говорят при встрече: «Ба! Кого же ты мне напоминаешь, старик!» вместо того чтобы сказать «Ба! Это ты!»

— Ты хороший психолог, Тонечка. И милая девушка.

— Так вы пришли к психологу или девушке?

— Думай, Тонечка, думай.

— А тут и думать нечего. Как психолог я сразу же просекла, что как девушка я вас не интересую.

Мы вновь одновременно рассмеялись. Похоже, это уже входило у нас двоих в привычку.

Спускаясь по лестнице, я не мог избавиться от чувства досады, что я девушке даже издалека не напомнил известного хоккеиста Белых. Как легко забываются люди, если их уже нет. Как легко их можно заменить. Впрочем, Тоню возможно, вообще не интересовал хоккей? Разве я знаю в лицо артистов балета? Или музыкантов? Эта мысль меня слегка утешила. И уже на улице, шагая по мостовой, вдыхая теплоту весеннего воздуха и запахи набухающих почек, чувство досады покинуло меня окончательно.