Глен Хиршберг - Дети Снеговика
Спенсер въезжает на библиотечную стоянку и, перегнувшись через мое сиденье, распахивает дверь. Но выйти я не успеваю – его обтянутая перчаткой рука хватает меня и втаскивает назад.
– Скажи-ка мне вот что. Мы пытаемся разыскать Терезу? Или выяснить, что произошло с тех пор, как мы видели ее в последний раз?
На какие-то секунды мне кажется, что это очень важный вопрос, и я лихорадочно шевелю мозгами. И вдруг вся его важность тает, как снежок, который долго держали в руке.
– А есть разница?
– Ответь на вопрос.
Я вижу, как у него кривится лицо, и не понимаю, чего он добивается. Да и все утро не понимал, если честно.
– Ставь машину, – говорю я. – Идем со мной.
Спенсер открывает рот, как будто его сейчас стошнит. Он совсем тощий – словно бумажный скелет, свернувшийся на сиденье.
– Что с тобой?
– Ты шутишь?
Губы у него складываются в гримасу отвращения – как в детстве, когда он злился, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
– Хорошо, что ты приехал, – говорю я, вылезая из машины, и он загоняет ее на ближайшее свободное место.
Я боялся, что Элиза уже ушла, но, войдя в зал, сразу вижу ее фигурку, сгорбившуюся над газетным столом. Перед ней, уложенные одна на другую, высятся три толстенные папки из картона, забитые вырезками и фотокопиями. Она отрывает взгляд от стола и, увидев меня, расплывается в улыбке.
– Мне тут немного повезло, – говорит она.
Вырезки валятся на пол, Элиза бросается их собирать, и я подхожу как раз в тот момент, когда она поднимает последний листок. Это копия одного заголовка из старого номера «Свободной прессы», напечатанного крупным жирным шрифтом: «Лик дьявола?».
Я помню этот заголовок. Мало того, я могу дословно реконструировать и саму статью, которой он предпослан, со всеми кляксами, пятнами и подписями под картинками. И уж конечно – воспроизвести набросок этого дьявольского лика, сделанный полицейским художником.
– Сукин сын! – шипит за моей спиной Спенсер.
Я хочу взять у Элизы папку, но она прижимает ее к себе обеими руками.
– Это уже любопытно, – говорит она, глядя через мое плечо на Спенсера. – Пастор Франклин, если не ошибаюсь? – Спенсер моргает от удивления. – К вам ведь так полагается обращаться?
– Так, – подтверждает Спенсер, и они с Элизой обмениваются такими странными взглядами, что я чувствую себя неловко. Словно я вдруг оказался в Стране чудес, и все перестали вести себя как положено.
Элиза улыбается еще шире.
– Элиза Финдли. Библиотекарь. Вы сделали столько всего замечательного, – говорит она Спенсеру, потом берет меня за рукав пальто. – Раз ужвы нашли пастора Франклина, то, пожалуй, здесь для вас будет не слишком много нового, мистер Родс.
– Мэтти.
– Мэтти, – повторяет она, и мы усаживаемся за стол друг против друга.
– Мы лучше пойдем, – говорит Спенсер, и мы с Элизой поднимаем на него глаза. – Тебе нельзя задерживаться, Мэтти. Ты ведь сегодня уезжаешь, не так ли? К тому же она говорит, что ничего не нашла.
– Хм-м… – тянет Элиза, ее улыбка тускнеет; любопытный взгляд нацелен теперь на Спенсера. – По-моему, я ничего такого не говорила.
Спенсер плюхается на стул справа от меня. Он что-то бурчит себе под нос. Не считая нового библиотекаря за столом выдачи – очкарика лет сорока с падающими на щеки черными с проседью кудрями, похожими на распрямившиеся спирали, – мы, кажется, единственные люди в зале. Элиза берет верхнюю папку и раскрывает ее у себя на коленях.
– Послушайте, – говорит Спенсер чужим, невнятным голосом. – Там нет ничего о судебных процессах в квартале? Или о юридических спорах? Мы пытаемся вычислить нынешних владельцев дома Дорети.
Я не могу понять причину подобного изменения в его голосе. Элиза молча смотрит на него. Такое впечатление, что нижняя челюсть у него сорвалась с петель и он никак не может закрыть рот. Наконец Элиза отрывает взгляд от Спенсера и начинает перебирать страницы, затем швыряет мне небольшую подборку из груды бумаг у нее на коленях. Первая вырезка – это заметка о грозящем общине судебном разбирательстве, связанном с состоянием дома «одного из самых выдающихся врачей и общественных деятелей города, трагически погибшем два года назад. Выступая в защиту имущества, миссис Роза Дорети-Миллз, проживающая в Шейкер-Хайтс, Огайо, сказала одно: "Нам понятно беспокойство жителей по поводу содержания дома, и мы делаем все, что в наших силах. Но мой брат оставил в своем завещании наказ сохранить этот дом для его дочери, чтобы она могла распорядиться им по своему усмотрению, и мы намерены выполнить его волю"».
– И ничего о том, что было дальше? – спрашиваю я, поднимая глаза на Элизу, и вижу, что она все еще смотрит на Спенсера, а он вроде бы пытается ей что-то сказать одними губами, но, возможно, мне это только показалось.
– По-моему, это дело так и не разрешилось. Иначе при поиске что-нибудь еще да выплыло бы, – отвечает Элиза. Свет падает ей на щеки, затеняя темно-карие глаза.
– У вас есть телефон-автомат? – спрашиваю я.
– Там, – указывает она назад.
Вставая, я тянусь через стол и сгребаю ее руку. Жест не столько неожиданный, мне кажется, сколько неуклюжий.
– Спасибо вам, – говорю я.
– Рада была услужить, – отвечает она без всякой радости в голосе.
Оператор телефонной службы Кливленда набирает номер Розы Дорети-Миллз, и после единственного щелчка снова раздаются длинные гудки: телефон в доме не известных мне Дорети зазвонил. Я оборачиваюсь подать Спенсеру знак и вижу, как он что-то шепчет, наклонившись к Элизе.
– Алло! – отвечает на другом конце радостный мужской голос.
– Позовите, пожалуйста, Розу Дорети-Миллз.
– Из телемагазина?
– Что?
– Вы всегда называете людей полным именем, когда им звоните?
– Она дома? Можно с ней поговорить? Я друг Терезы.
– Тер… – Голос умолкает, и на мгновение мне кажется, что связь оборвалась. Но тут я слышу тяжелый вздох, и когда мужчина заговаривает снова, радости в его голосе уже нет. – Подождите.
Я снова оглядываюсь. Несмотря на тональный крем, видно, что Элиза покраснела.
– Кто это еще, черт возьми? – ревут мне в ухо. У меня язык присох к нёбу. – Ну?
– Миссис Миллз, мое имя – Мэтти Родс.
– И что? Зачем вы мне звоните?
– Я друг Терезы. Я звоню из Детройта.
– Что значит «друг Терезы»? С каких это пор?
– С давних.
– Точнее, пожалуйста.
– Послушайте, миссис Миллз… Простите, если я вас побеспокоил. Я знаю Терезу по начальной школе. Мне… Я тут пытаюсь разыскать кое-каких старых друзей, которые много для меня значили. Тереза – одна из них. Вы не знаете, где она?
Когда я звонил Джону Гоблину, в трубке постоянно звучали посторонние звуки – гул жизни: собаки, дети, пылесос. Но в доме Розы ДоретиМиллз стоит точно такая же тишина, как и у тех Дорети, которых я когда-то знал.
– Не думаю, что могу вам помочь. Тереза никогда вас не упоминала.
– Миссис Миллз, прошу вас. Наверняка она будет рада получить от меня весточку.
– Мистер… Родс, или как вас там? Я серьезно сомневаюсь, что Тереза может дать вам то, чего вы ищете, и если вы действительно когда-нибудь ее знали, то вам должно быть известно, что она не очень любит сюрпризы.
– Подождите! – кричу я в трубку, закрыв глаза в предощущении обрыва связи. Но, поняв, что меня еще слушают, открываю их снова. – Не подскажете ли вы тогда, как связаться с Барбарой Фокс?
– Это что, тоже кто-то из «друзей» Терезы?
– О, простите. Я имею в виду Барбару Дорети, вторую жену вашего брата.
– Если вы ее вдруг найдете, – взвивается миссис Миллз, – то скажите этой авантюристке, этой эгоцентричной, лицемерной сучке, чтобы она на пушечный выстрел не приближалась к Кливленду, иначе она будет иметь дело со мной. Ясно?
Связь оборвалась. Я стою, глядя в стену, и пережидаю, пока меня кончит трясти. Проходит довольно много времени, прежде чем я оборачиваюсь.
Спенсер и Элиза уже не разговаривают. На меня смотрит только Элиза. Щеки у нее горят, глаза сужены. То ли от решимости, то ли от волнения, то ли от бешенства. Спенсер разглядывает свои колени.
– Ну как, удачно? – спрашивает он, не поднимая головы.
– А ты не слышал? – вскидываюсь я и падаю на соседний стул.
– Я думаю, вы должны ему сказать, – говорит Элиза. Только через несколько секунд до меня доходит, что она обращается к Спенсеру. Снежные призраки проплывают за окном, встревоженные внезапным порывом ветра.
– Что сказать? – спрашиваю я.
– Это общедоступная информация, пастор Франклин. Он в любом случае все узнает, если захочет.
Но Спенсер снова обращается к Элизе:
– Вы сами не знаете, что делаете. Вносите сумбур туда, в чем ничего не смыслите. Еще навредите кому-нибудь. Или поможете Мэтти кому-нибудь навредить. Снова.
Элиза невозмутимо раскладывает на коленях массивную папку и начинает вытаскивать из нее листы. Взгляд ее по-прежнему прикован к Спенсеру.
