Михаил Логинов - Право на выбор
Савушкин направился к пикету. Инка не смогла его удержать и лишь шепнула что-то одному из охранников, тот пошел следом, догоняя напарника, который держался на полкорпуса слева от объекта.
Когда до пикета осталось два шага, он расступился и в центре оказалась бабка в платочке в горошек.
— Бей фашистов, — крикнула она и в упор кинула в Савушкина яйцом. Оно попало прямо в лоб, заливая лицо желтком.
По инерции Савушкин сделал еще шаг вперед и тут бабка схватила второе яйцо, намереваясь то ли швырнуть его, то ли ударить. Савушкин выкинул руку вперед, бабка с визгом повалилась на газон.
— Ой, спасите, — раздалось рядом. — Людей убивают!
— Камера, — четко крикнула стоящая рядом Елкова. Охранник, которому она дала указание, одним движение сорвал пиджак с плеч и набросил его на телекамеру, снимавшую происходящее.
***— Яйцо хотя бы было свежим?
— Да. Тухлое они не нашли. А все остальное очень плохо. Информация уже попала в областное агентство. Было сообщение по проводному радио: кандидат на пост мэра Иван Савушкин избил пенсионерку Катерину Борисовну. Радио для нас ничего не значит, его тут почти не слушают. Но надо ждать телепередачи, тут они раскрутят по полной.
Работа если не остановилась, то не клеилась. Телевизор был включен и, разумеется, на местный канал. Все бродили по штабу, и только несчастный Олег строчил листовки в писательской комнате.
Основную активность проявил Толик. Он обзванивал всех знакомых журналистов, требуя, чтобы они, в свою очередь, как можно скорее связались со своими знакомыми, и вышли на работников телеканала. После очередного звонка он обернулся к коллегам.
— Так. Наша любительница яиц — Катерина Борисовна Лукейко. Ее недавно привезли в студию, записали интервью Перед этим нанесли макияж. Пока изменений в сетку передач не внесли, значит, еще не решили когда давать.
Зазвонил мобильник Гулина. Тот отошел, поговорил, вернулся.
— Новые данные. Звонила моя агитаторша, дежурный врач в больнице. Час назад туда эту Катерину Борисовну привезли, но она, даже не зная про эту провокацию, отказалась регистрировать телесные повреждения, по причине стопроцентного отсутствия. Ее еще удивило — привезли два настоящих братка, ругались, требовали. В другом случае, может быть и продавили бы, но наш врач, Елена Николаевна, осмелела уже, она ведь на агитационной работе. Отказалась. Слышала, когда братки с этой теткой уходили, один матюгнулся и сказал: «Не догадались ее об угол приложить, чтобы было видно».
— Нечего радоваться, — заметил Куклинс. — Вполне могут так и сделать, а потом поехать в другой травмпункт. Что ж, будем отыгрывать. Толик, написал заявление о провокации?
Толик, оторванный на полчаса от народной программы, уже написал заявление, причем в двух вариантах: мягком и жестком.
В комнату вошел Игорь Вилорович. То ли он долго стоял под дождем, то ли дождь усилился — с его костюма текло как с водосточной трубы. Его лицо без особого преувеличения можно было назвать убитым; Куклинс, вглядевшись в него, вспомнил, что этот человек когда-то дал погибнуть собственному предприятию.
— Чего еще стряслось, Игорь Вилорович? — спросил он.
— Иван Дмитриевич на встречу не поехал. Вернулся в офис, заперся, никого видеть не хочет. Ваш Котелков сидит в приемной, а он его не пускает. Говорит — разрываю контракт!
Все на несколько секунд замолчали. Возможно, из этого состояния их вывел отчаянный стук Олеговых клавиш в соседней комнате.
— Разрывает или разорвал, — спросил Куклинс.
— Сказал, что разрывает, — мертвым голосом ответил Гордеев.
— Ну, разрывает — не разорвал. Значит работаем. Игорь Вилорович, вспомните, кто из нашей службы безопасности отвечает за связь с милицией. Это всего лишь информационная работа.
***— Ну, давай заходи, не сиди как нищий у храма.
— Успокоился?
Вместо ответа, Савушкин показал Котелкову второй спецвыпуск.
— Вот, смотри…
— В чем проблема?
— «Встретился с Мариной»… «Решил связать с ней жизнь»… Это же моя первая жена. Было же по-русски сказано — о ней не слова! Почему такое прошло. Почему ваши ТАКОЕ пропустили? Теперь они меня и этим будут гасить!
— Наша вина, не спорю, — спокойно, почти беспечно сказал Котелков. Все ошибаются. — Кстати, а что это за история с китайцами?
— Какими китайцами?!
— О которых ты упомянул на одной из встреч. Пиночета тебе зря навязали, я проверил, а вот насчет опыта Китая у тебя была одна оговорка, насчет того, как там все пенсии отменили. «Уж не знаю, назвать ли это положительным опытом китайских реформаторов или нет». Я это к тому говорю, что ошибаются все.
Савушкин его не слушал. Он принял и явно не мало. Он просто орал.
— Во что ты меня втравил? Почему меня не послушался? Была бы чистая кампания, ничего бы этого не было. А теперь меня просто в г.вне искупают. А тут еще эта баба!
— Иван Дмитрич, — столь же спокойно сказал Котелков, — но бабе ты сам двинул по мордасам. Или нет?
Вот тут Савушкин сорвался по полной.
— А где были твои аналитики?! Почему не предупредили? — («предупреждали», — вставил Котелков). — Вы меня подставили! Вы! Видел ваши замеры — где мой рейтинг?! На вас все деньги потрачу и весь город ржать будет.
— Иван Дмитрич…
— Все! Вон! Разрываю контракт!
***Котелков вошел в штаб привычной, уверенной походкой. Там были те же, только еще Любовь Ивановна.
— Что там стряслось? — подскочила Елкова.
— Чемоданы паковать? — спросил Капитан.
— Зачем? — Искренне удивился Котелков. У клиента легкая депрессия, с кем не бывает.
— Что же такое тяжелая депрессия? — искренне спросил Игорь Вилорович, только что вышедший из кабинета особых совещаний.
— Тяжелая депрессия… Это… Как бы объяснить, — сказал Гречин. — Помню, мы работали в Саратове, на кандидата Димочкина. Так вот, на мой день рожденья, коллеги сделали газетку, а там — поздравленье от имени кандидата. Сочинили, конечно, но стиль кандидата был выдержан. Суть сводилась к тому, что в случае поражения, технологам полагается покинуть офис через окно, а господину имениннику, в знак особой признательности, тоже через окно, но спустившись этажом ниже. Для сведения: офис был на двенадцатом этаже. Представляете, что такое тяжелая депрессия у такого клиента?
— Что же мы будем делать?
— Любовь Ивановна, — сказал Котелков, глядя ей прямо в глаза, своим мягким, успокаивающим взглядом. — Вы должны сейчас поехать к Ване и просто его утешить. Не надо говорить ему, прав он или не прав. Говорите, что он хороший и все будет хорошо. Говорите уверенно — все это правда. Поезжайте быстрее, пока он не поехал к жене. Все что я знаю о его семье, там он утешения не получит.
— Не поедет, — сказала Любовь Ивановна (в глазах — слезинки). Она у него куколка, ну, вы, наверное, сами видели. Все накручивала его, чтобы на выборы не ходил. «Ну что, — говорит тебе еще нужно, — зачем тебе город?»
— А он?
— Со всем соглашался, но все равно пошел. Так он с ней во всем остальном. Она же не хотела, и чтобы он в город возвращался — тебя, же здесь съедят или просто убьют. «Хорошо, хорошо». А в итоге все по своему, любит и не слушает.
— Настоящий мужик, — сказал Гречин.
— Потому и сорвался, — сказал Котелков.
Все замолчали. Наступившая тишина показалась странной и все поняли почему: прекратился стук клавиш Олега. Через несколько секунд, на пороге показался он сам.
— Владимир Геннадьевич, — сказал он, — все готово. Даже с дополнением.
— Каким? — спросил удивленный Куклинс.
— Письмо впервые голосующему, написано в двух вариантах. Уж, извините, иначе не смог, иначе голова поехала бы кругом.
Обращение к впервые голосующему.
Уважаемый Вася Пупкин!
Тебе исполнилось 18 лет и ты впервые в жизни получил право придти на избирательный участок, чтобы засунуть бюллетень в щель избирательной урны.
Могу заверить тебя: это очень приятно. Это так же приятно, как и аналогичное событие в твоей жизни, которое, надеюсь, в ней уже произошло.
Не торопись засунуть. Помни, без предварительных размышлений, поглаживания бюллетеня, разглядывания его, сам процесс засовывания будет не таким приятным. Тебе будет предоставлена возможность уединиться в кабине для голосования, где в интимной обстановке принять окончательное решение, в чью пользу ты намерен засунуть.
Перед входом на избирательный участок тебе могут встретиться извращенцы, которые будут подсказывать тебе, ради кого ты должен засунуть. Тебе могут предложить отдать им бюллетень. Не поддавайся на уговоры, это твоя личная радость и ее не надо делить неизвестно с кем.
Дорогой Вася Пупкин. Я помню те времена, когда каждому юноше предлагали только одну политическую позицию, а все остальное считалось развратом и преследовалось в уголовном порядке; фригидные же тетки утверждали, что политики у нас нет. Эти времена прошли. Ты сам выбираешь за кого засунуть. Так иди же смело и суй.
