Питер Хёг - Дети смотрителей слонов
Это та сторона мистики, которая лично мне очень симпатична. Потому что. хотя многие в футбольном клубе Финё и считают, что сын священника Питер сильно продвинулся на пути совершенствования своей личности, в нём всё-таки осталось кое-что из того, что можно назвать взрывной яростью, и именно она и вспыхивает во мне за стопками салфеток, когда я слышу, что разведывательное управление полиции прослушивает наши с Тильте телефоны.
Тут я замечаю сумку Катинки, плоскую, элегантную вещицу из блестящей чёрной кожи, которая стоит возле её ног. Большинство женщин, наверное, повесили бы сумку на спинку стула. Но Катинка работает в полиции, она держит сумочку под столом, где её никому не видно — разве что мне, находящемуся в укрытии на уровне пола — и где она носком туфельки может всё время её чувствовать и следить, чтобы её не украли.
При других обстоятельствах было бы очень трудно добраться до её сумочки. Но у меня очень выгодная позиция, мне ничего не стоит до неё дотянуться. А Катинка окутана вниманием Ларса, она отодвигает ногу от сумки, чтобы под столом коснуться ноги Ларса.
И вот я протягиваю руку, открываю сумку и засовываю руку в темноту. Мне попадаются ключи, что-то похожее на записную книжку или календарь, в специальном отделении лежит какая-то косметика, зеркальце, пилочка для ногтей. Я натыкаюсь на что-то холодное, с приятными неровностями, и чувствую, как волосы встают на голове дыбом — должно быть, это рукоятка револьвера. Порывшись ещё, я нахожу два мобильных телефона, щётку для волос и какой-то плоский кусочек пластмассы.
Нога Катинки возвращается к сумке. Я выбираю один из телефонов. Есть, конечно, в этом какое-то ветхозаветное отмщение: мобильный телефон за мобильный телефон. Но мы можем сделать только то, что можем, и, как говорят великие, не надо переделывать самих себя.
Тильте делает мне знак, ждать больше нельзя. Двое влюблённых полицейских могут полночи просидеть за двумя бутылками шампанского. А в салоне собирается всё больше народу. Так что мы обматываем Вибе тремя чёрными скатертями, собираем парочку килограммов канапе в полотенце, ждём, пока Буллимиллу позовут куда-то в другой конец салона, и тогда мы с Рикардом и Тильте катим замотанное скатертями кресло через весь зал.
Нас провожает заинтересованный взгляд Ларса и Катинки, и взгляд этот настолько пронзительный, что, наверное, мог бы разглядеть Вибе сквозь скатерти. Но, к нашему с Тильте удивлению, положение спасает Рикард.
— Я собираюсь петь, — объясняет он полицейским. — За ужином. Это моя передвижная сцена.
Мы благополучно пересекаем зал и оказываемся у двери в коридор, когда какой-то человек, шедший навстречу, отступает в сторону, чтобы дать пройти нашей маленькой процессии — оказывается, это Якоб Аквинас Бордурио Мадсен. Он не произносит ни слова. Но вы сможете представить себе, что происходит в его душе, если я скажу, что раздаётся звенящий звук, когда он роняет на пол чётки.
Последнее, что я слышу, когда мы выкатываем кресло в коридор, это слова Катинки.
— Ларс, — шепчет она. — Мы могли бы найти себе и другую работу. Например, в каком-нибудь садоводческом хозяйстве.
Я не успеваю услышать ответ, мы уже в коридоре.
♥Один из вопросов, по которым мы с Тильте, к сожалению, никак не можем прийти к согласию с мировыми религиями, это вопрос о том, насколько справедливо устроен мир.
Представьте себе: мы во весь опор несёмся к каюте Рикарда, и в тот самый момент, когда мы уже поворачиваем за угол и оказываемся в нужном нам коридоре, дверь его каюты вдруг открывается, и мы видим ламу Свена-Хельге, Гитте Грисантемум и Синдбада Аль-Блаблаба.
Нисколько не сомневаюсь, что всякому человеку приятно видеть, как Гитте, Синдбад и Свен-Хельге рука об руку идут по жизни, словно закадычные друзья — похоже, хороший настрой и сердечные взаимоотношения, которые благодаря нам с Тильте возникли во время нашей совместной поездки, по-прежнему сопутствуют им, а значит, есть все основания надеяться, что и доброжелательное отношение к нам, укреплению которого мы также способствовали, никуда не делось. Не очень понятно, правда, будут ли они так же хорошо относиться к нам минуту спустя, когда наткнутся на нас, и окажется, что мы на самом деле расхитители гробниц и осквернители праха.
Граф Рикард от ужаса застывает на месте, а Тильте, похоже, ещё не успела прийти в себя после встречи с Якобом Бордурио, так что ясно, что вся ответственность лежит на мне, в этот момент как раз и возникают сомнения во вселенской справедливости — ведь мы уже было решили, что шторм позади, а тут вдруг опять поднимается ветер.
Один из секретов крайнего нападающего состоит вот в чём: приходится много играть на грани офсайда — выжидаешь, как кот, но при внезапной разрезающей передаче следует вырываться вперёд, ещё до того, как мяч успевает оторваться от травы. Именно так я сейчас и действую. Ещё до того, как Свен-Хельге, Гитте и Синдбад закрыли за собой дверь и успели заметить нас, я тяну Тильте и Рикарда с Вибе в кресле назад, за угол, открываю ближайшую дверь, затаскиваю всех их внутрь какой-то каюты и закрываю за нами дверь.
Когда рассказываешь о столь злополучных событиях, как эти, то очень важно, чтобы тебя не заподозрили в желании просто развлечь читателей, вот почему я пользуюсь любой возможностью рассказать о нашем с Тильте изучении первоисточников высшей мистики. А тут сама собой представляется такая возможность. Ведь в комнате, где мы оказываемся, кромешная тьма, и поначалу я даже не могу найти выключатель. Как тут не вспомнить о том, что большинство духовных тяжеловесов, живших после изобретения электричества, говорили, что если тебе действительно удалось вырваться из тюрьмы, то сравнить это можно с тем, как будто к тебе в дом вдруг провели свет. Прежде ты блуждал в потёмках, теперь в любой момент можешь щёлкнуть выключателем — и будет праздник.
Я никогда не скрывал, что так далеко мы с Тильте ещё не продвинулись. Но у нас есть ощущение, что мы находимся на верном пути, чему мы и получаем сейчас подтверждение: я нахожу выключатель и включаю свет, после чего всё, что нас окружает, начинает во всех отношениях выглядеть лучше.
Мы оказываемся в гинекологической клинике, которая, как я уже говорил, была устроена на судне для гарема прежнего владельца «Белой дамы». Перед нами две кушетки, такие, как обычно стоят в кабинете врача, стальные столы с мойками, белый кафель на стенах, операционная лампа под потолком, стеклянные шкафы со сверкающими инструментами, закреплёнными чёрными резинками на случай качки, а на вешалке висит белый халат.
Граф с Тильте всё ещё не пришли в себя, а в коридоре я слышу звук приближающихся шагов. Человек, чувствующий большую уверенность в высшей справедливости, возможно, остался бы на месте, наслаждаясь всей этой атмосферой, но ко мне это не относится. Я срываю с вешалки белый халат, к счастью, он такого покроя, что застёгивается на спине, оборачиваю им Вибе, засовываю её шляпу в мусорное ведро, а волосы заправляю под маленькую белую шапочку, которая также имеется на вешалке. На столе стоит коробка с масками, которые надевают хирурги, я вытаскиваю одну из них и закрываю Вибе рот, и в довершение вешаю ей на шею стетоскоп.
В итоге получается не так уж плохо. Конечно же, трудно представить, что кому-то захочется попросить такого врача удалить ему мошоночную грыжу. Но если особенно не вглядываться, то для представительских целей Вибе вполне сгодится.
Никто особенно к ней и не приглядывается, когда, предварительно постучав в дверь, в комнату входят Свен-Хельге, Гитте и Синдбад.
Хотя мы имеем дело с тремя умнейшими и глубокими личностями, нет ничего удивительного в том, что они ошарашены. Ясно, что никто из них прежде не встречался с графом Рикардом Три Льва, и уже один его смокинг из серебряной парчи и камербанд могут заставить всякого усомниться в собственном здравом рассудке. К тому же понятно, что в нынешнем одеянии они нас с Тильте не узнают, но всё-таки им кажется, что они нас раньше где-то видели.
Неудивительно, что в этой сложной ситуации они обращаются к самому авторитетному лицу в помещении.
— Доктор, — обращается Гитте к Вибе, — вы случайно не знаете, кто занимает первую каюту по этому коридору?
Тут граф Рикард пробуждается к жизни.
— Это моя каюта, — отвечает он.
Гитте, Свен-Хельге и Синдбад пристально смотрят на графа. У них накопилось много вопросов. Гитте задаёт тот, который напрашивается в первую очередь.
— Почему там стоит гроб?
Тильте отдохнула на скамейке запасных, теперь она снова на поле.
— По совету судового врача Рикард будет играть рагу для покойной. Чтобы поддержать её в посмертном состоянии.
Теперь Свен-Хельге, Синдбад и Гитте смотрят на Рикарда с живым интересом и симпатией. Потому что если что и роднит великие религии, так это убеждённость в том, что недавно умершему необходимо протянуть руку помощи.
