Брендан Кили - Евангелие зимы
У начала подъездной аллеи стояло облепленное снегом дерево, на коре которого я когда-то увидел наше с Джози отражение. Я протянул руку к снежному наносу и оставил отпечаток руки. К утру отпечаток покроется ледяной коркой, оставшись признаком и утверждением жизни, как наскальные рисунки.
Мать и отец Джози были приглашены на ту самую коктейльную вечеринку, на которую уехала и моя мать. Меня беспокоило только, как бы меня не увидела Руби. Но она не увидела. Я обошел дом. Джози за кухонным столом делала уроки. Тихий стук в стекло ее напугал; сперва я подумал, она позовет Руби, но Джози справилась с собой и, узнав меня, указала на кухонную дверь.
Открыв, она обхватила себя руками. На ней были те же самые спортивные брюки, как в нашу последнюю встречу, в глазах стояла все та же тревога.
– Прости, – сказал я ей. – Ты права, мне нужна помощь. Мне нужна твоя помощь.
Больше я ничего не добавил – не смог. У меня задрожал подбородок, поэтому я отвернулся и уставился на двор и дом у бассейна выше по склону. Все вокруг расплывалось от слез. Джози вышла на холод и обняла меня – и больше ничего не понадобилось. Как могло быть, чтобы настолько простой жест вернул мне уверенность в себе, о существовании которой я и не подозревал, и придал смелости произнести: «Я сейчас расскажу то, что больно и тяжело слушать»? Все-таки что же, получается, нас окрыляет?
Джози стряхнула снег с моих плеч и спины и тайком провела меня наверх, в свою комнату. У нее у окна тоже стояло кресло, куда Джози меня усадила, пока бегала вниз прибрать. «Верь мне», – сказал я ей в прошлый раз. Тогда я этого хотел, но теперь язык не поворачивался повторить. Ведь это говорил отец Грег: «Любовь, любовь, любовь, верь мне, Эйден, верь мне, это любовь, любовь, любовь». Это во мне уже выгорело. Джози права, мне ничего не оставалось, как рассказать ей всю правду.
Вернувшись, она закрыла дверь и нажала кнопочку замка.
– Я пожелала Руби спокойной ночи, – сказала она, – так что родители не станут подниматься, когда вернутся. Но все равно придется говорить тихо, вдруг Руби пройдет по коридору.
– Да, конечно, – откликнулся я. – Мне очень нужно поговорить.
Она обняла меня – не как любовница, а так, как всех нас надо обнимать хоть раз в жизни, показывая, что мы не одни. Отпущение грехов человеком.
От близости к Джози во мне рождалась сила, и наконец я начал. Я сидел рядом с ней на кровати, борясь с дрожью и дурнотой, но крепился, слыша ее голос – успокаивающий, поддерживающий. Она задавала вопросы, но от ее вопросов не становилось больно, они помогали вытащить на поверхность то, что я должен был сказать. Джози держала меня за руку, пока я не рассказал ей все.
Глава 15
Шли часы. Вернулись родители Джози, и хотя мать как организатор уйдет последней, но и она тоже скоро будет дома. Я позвонил домой и оставил сообщение, что у Джози, чтобы мать не подумала, будто я снова сбежал к Елене. Мне казалось важным поставить в известность и мать – я знал, что очень скоро я расскажу ей все, что рассказал Джози. Я попытался представить, как откроюсь Доновану-старшему – по телефону или сидя за белой льняной скатертью в ресторане в центре Манхэттена, когда он в следующий раз приедет в Нью-Йорк по делам. «Я боялся, – скажу я им обоим, – и до сих пор боюсь, так что выслушайте меня».
– Я не хочу идти домой, – сказал я Джози.
– Тебе необязательно возвращаться, – ответила она. – Оставайся здесь.
И я оставил матери второе сообщение – что не буду сегодня ночевать дома, но Джози звонить не надо, потому что ее родители не в курсе. Я обещал все объяснить.
– Со мной все в порядке, – добавил я, – я в безопасности.
Джози ждала, пока я наговаривал сообщение, потом встала и снова меня обняла. Сбросив тапочки, она легла под одеяло и позвала меня:
– Забирайся!
Когда я лег, она выключила свет и прижалась ко мне. Мы молчали, но вскоре она взяла меня за руку.
– Это все моя вина, – сказал я. – Что Марк…
– Неправда.
Мои глаза привыкли к темноте, и я начал различать силуэты знаменитостей на постерах и очертания мебели. В доме было очень тихо. Джози лежала сзади, обнимая меня поперек груди. Ее дыхание согревало мне спину. Она задышала ровнее, медленнее и наконец заснула. Вскоре и я успокоился настолько, чтобы поддаться сну.
Когда утром зазвонил ее будильник, мы медленно оторвались друг от друга. Я выбрался из постели, пытаясь расправить мятые брюки. Джози включила телевизор и занялась своими утренними делами.
– Не волнуйся, – сказала она, – по утрам меня никто не трогает. Спустимся и выйдем через главный ход, пока в кухне тихо. Должно получиться. Все будет о’кей.
Вчерашние низкие облака рассеялись, и я, сидя в кресле, чувствовал, как солнце припекает мне спину. Джози за дверью напевала под душем. Ее переполняла энергия счастья, подпитываемого не какой-то радостью, а сознанием причастности, личного участия, которое, в свою очередь, питалось из неиссякаемого источника неравнодушия и готовности помочь. Я восхищался ею, удивляясь, отчего почти не замечал в ней этого раньше. Наконец Джози распахнула дверь ванной, и в спальню вырвались клубы пара. Она завернулась в фиолетовое полотенце, а из другого соорудила тюрбан. Улыбнувшись мне, она начала чистить зубы, приподнявшись на носочки. Дежурный макияж, нанесенный двумя-тремя легкими прикосновениями, был просто частью ежеутренних счастливых хлопот.
Мне хотелось приготовить ей кофе и яичницу, а потом подтянуть узел галстука, поцеловать Джози в лоб и сказать: «Хорошего дня, дорогая». Выйдя в ванную, чтобы она могла одеться, я думал, что на самом деле означает создать семью. Я не грузился сексом – всему свое время; все, чего мне сейчас хотелось, – дружеского плеча и теплоты. Подлинная свобода и безопасность, которые мы могли предложить друг другу, – это и была настоящая любовь и жизнь без маски.
Наскоро умываясь, я думал только об этом. Я вымыл шею и почистил зубы пальцем, вымазанным в зубной пасте. Пока Джози была в душе, я включил утренние новости. Дикторы отбарабанивали сюжет за сюжетом: начато правительственное расследование банкротства «Энрона», первая леди проводит кампанию для учителей и родителей, желая заверить детей, что они в безопасности; новая система антитеррористической обороны получила одобрительные отзывы некоторых членов конгресса, накануне мэр Нью-Йорка начал выпускать бесплатные билеты, чтобы как-то упорядочить толпы туристов, рвавшихся увидеть «Граунд-Зиро». Я чувствовал, что пережил эту ночь благодаря маленькому храброму акту доброты со стороны Джози. Она тоже заслуживала быть упомянутой в новостях, но такое в заголовки не попадает.
И тут Джози велела мне скорее выходить. Она стояла перед телевизором в школьной форме, прижимая к груди меховой сапожок. С экрана на нас смотрел Марк. Я сразу же подбежал. Снимок был из школьного альбома. Марк смотрел на мир с безрадостной скептической улыбкой, которую я прежде принимал за снобизм, но теперь знал, что это была единственная маска, за которой он мог спрятать свой страх. Последовали фотографии академии, бассейна, медалей за победы в соревнованиях по плаванию. В сюжете говорилось, что Марк принимал наркотики и, находясь в измененном состоянии сознания, перелез через перила моста в Стоунбруке и бросился в воду. Обыск его комнаты позволил сделать вывод о длительном употреблении наркотических веществ втайне от родителей. Джози плакала у меня на груди. Обнимая ее, я посмотрел Марку в глаза, когда снова показали его фотографию, жалея, что не могу обнять и его. Очень жалея, что не обнял его тогда.
Пока я был в ванной, национальные новости закончились и начались местные, где попытка самоубийства Марка попала в сенсации. Я прижимал к себе рыдающую Джози.
– Это я виноват, – сказал я. Джози пыталась меня разубедить, но я повторял: – Это я виноват.
– Перестань!
За ее плечом на экране диктор оживил грозовые тучи на побережье и движением руки отправил их через Атлантику. Сюжет о Марке закончился. Мы с Джози так и стояли обнявшись.
– Они не все знают, – сказал я. – Я тебе говорил.
В ушах эхом отдавалось слово «злоупотребление», которым был пересыпан сюжет: складывалось впечатление, что, по мнению дикторов, Марк и травка вообще ни при чем, а виновато «злоупотребление». Их не интересовало, почему он вдруг подсел на наркоту; они мусолили это слово, не задаваясь самоочевидными вопросами, словно Марк сознательно решил злоупотреблять наркотиками и такой выбор был обусловлен поведенческими отклонениями, а не невыносимо тяжелым грузом, лежавшим у него на душе.
– Я должен его увидеть, – сказал я. – Мне страшно, но, по-моему, я должен к нему пойти.
– Я с тобой, – заявила Джози. – Тебе необязательно идти одному.
Я вызвал машину, попросив ожидать на улице. Когда машина приехала, мы тихо спустились по главной лестнице и без проблем вышли с парадного хода, как и обещала Джози. Мы были одеты для школы, но поехали в окружную больницу, надеясь, что Марка еще не успели никуда перевести.
