Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
В том последнем дне уходящего от нас навсегда лета я почему-то очень настаивала, чтобы Вадим шел срочно звонить в Москву родителям Марата. Почему тот звонок казался таким важным, уже и не вспомнить, но, наверное, мне, глупенькой и наивной в свои девятнадцать лет, по-прежнему еще чудилось, что родители всегда могут что-то предпринять, поделать, решить, вернуть и повернуть все вспять, что-то исправить, изменить и предотвратить в судьбах своих детей. Как же я слепо ошибалась!
Майя валялась на кровати в истерике, и я боялась оставить ее одну, а Вадим упрямо отказывался идти разговаривать с администрацией лечебно-профилактического заведения, которая владела единственной на весь санаторий телефонной линией, однако упорно и упрямо не допускала к ней лечащихся и отдыхающих курортников, как если бы она была особо сверхсекретной.
– Это был особый, трагический и страшный случай. Конечно же, они поймут и пойдут навстречу. Ты им только хорошенечко объясни… Да чего же тут выжидать-то?! – горячо убеждала я мужа.
В ответ он первый раз в моем присутствии выругался, но в конце концов был готов тащиться в горы два часа в одну сторону на местное почтовое отделение и телеграф: наверное, самый высокогорный в мире. Вадиму причем надо было уложиться всего в час до закрытия, чтобы с гор дать телеграмму родителям друга, но поговорить с администратором он отказался наотрез. Кому-либо другому звонить, идти или вступать в контакт он также мрачно и сурово отказывался, так что на после его возвращения из почтовой сакли я запланировала наш уже совместный поход к дежурному участковому местного аульного отделения милиции, по виду усатому, быстроглазому и жгучему джигиту. Его я два раза видела возле стойки регистрации прибывающих и убывающих из пансионата. В конце концов ведь должен кто-то организовать масштабные поиски тела в горных озерах и прибрежных районах и расспросить нас о приметах пропавшего.
Когда Вадим отправился в дальний поход, мне все же удалось улучить минутку Майиного полузабытья и спуститься на первый этаж к дежурной администраторше в переливчатом злато-серебро-платиновом шиньоне на голове. (Надо же, даже в затерянное в горных долинах селенье дошли столичные моды и вкусы. В Москве достать такой итальянский парик стоило неимоверных усилий и ресурсозатрат.) Ее я попросила как можно быстрее сообщить мою трагическую весть о пропаже молодого мужа подруги в отделение дежурному, чтобы организовать его скорейшие поиски. Надо было спешить, пока еще милиция не закрылась до утра, если вообще сегодня открывалась. Здесь, в живописных кавказских окрестностях, все всегда работало в свободном режиме, но если уж очень надо, то работников можно было запросто разыскать в их личных, довольно фешенебельных даже по столичным меркам саклях. Платиноволосая дежурная дама, сразу заахав и заохав, весьма и весьма прониклась историей несчастья, так что Вадим оказался абсолютно не прав в оценке моральных качеств работников санаторного сервиса. Позже выяснилось, что местная администрация сработала на диво четко и оперативно: поиски Марата велись всю ночь. И все, кто мог и не мог, были подняты на ноги по тысячелетним законам горского гостеприимства. Вот так нетерпеливая и не всегда разумная Вероника развила повсеместную суперактивность и воспламенила трескучий шорох, в котором потом и оказалась одна целиком виноватая. Да, спокойная женская мудрость никогда не являлась сильной стороной моей супердеятельной натуры! Но я была первой, кому Майечка призналась в ту злополучную ночь в своих подозрениях на беременность будущим Петенькой.
– Хоть младенчик мне от него, дай-то бог, останется. Хоть что-то от моего ненаглядного Маратика. Ох, как я жить-то буду?! Скажи, как мне жить дальше? – совсем тихонечко стонала моя лучшая подруга. Я ласково прижимала ее чернокосую, в подражание прическам местных женщин, но сильно разлохмаченную в безутешном горе голову к своим теплым груди и животу и просто молчала, не зная, что же можно и нужно делать и говорить в подобной, ну совершенно не укладывающейся в юные мозги, слишком мало реальной, даже мифической ситуации. Несмотря ни на что, происходящее по-прежнему воспринималось моей внутренней сущностью как уже слишком затянувшаяся киномелодрама, и, кстати сказать, я-то сама здорово ошиблась, но моя интуиция – нет.
Вадим испарился, он более шести часов не возращался с почты. Как оказалось впоследствии, супруг на обратном пути заблудился и, следуя вовсе не той межгорной тропой, чертыхаясь и слегка матерясь, попал в гости к какому-то очень доброму и радушному, к тому же обожающему посетителей чабану. Да лучше бы он заблудился по пути на аульную почту или хотя бы туда не успел до закрытия, но, к сожалению и по закону подлого бутерброда, Вадим успел и злополучную телеграмму Нине Васильевне, матери Марата, отбил. Текст той телеграммы сочинила, конечно, я; дословно его помню, но воспроизводить в памяти совершенно нет никакого желания.
Предутреннее известие об исчезновении второго мужа та же платиново-шиньонная администраторша курортного местечка встретила со скептической ухмылкой, даже не попытавшись скрыть явного подозрения, что эти молодые мужья просто сговорились сбежать тайком от своих вконец осточертевших, прилипчивых и приставучих, хотя и совсем молодых жен. Перед самым наступлением неласкового рассвета мы с Майей, сами того не заметя, слегка задремали в нашей с Вадимом кровати, а открыв еще туманные глазки от странных, гортанно-чавкающих звуков, обе решили, что мерещится. Перед нами, смачно жуя яблоко, предстал чумазый, взъерошенный, в кровь ободранный, запыленный с головы до ног чем-то белым сам Марат в одних узеньких плавках. Помню, я вскрикнула, а Майка, наоборот, впала в бесчувственный столбняк, но помог тампон со спиртом. Жадно съев все припасы шоколада, фруктов, черного хлеба и сухарей, он принялся за долгожданный рассказ о своих приключениях. При этом порозовевшая Майка радостно звенела смехом, сидя у мужа на коленях, тесно прижималась к нему всем своим послесонным ожившим телом и нежно поглаживала по драгоценному лицу, не в состоянии на него налюбоваться и еще не веря в его реальность.
Мне не было так весело, как этой парочке. Вадим все не приходил с высокогорного телеграфа и уже отсутствовал всю ночь.
Увидя, что местные парнишки вовсю прыгают в речку, Марат решил «тряхнуть стариной», как он сам выразился. Речка оказалась бурной, каменистой, порожистой, но в том месте, где купаются – глубокой и узкой. Мой друг и муж подруги на глубине почувствовал, что его довольно быстро понесло прочь. Наконец он сумел вынырнуть и поплыть под собственным контролем, но чуть дальше по течению начинались большие камни, а повернуть назад уже было невозможно. Ему удалось перед самыми камнями выбраться на противоположный берег, перед тем собрав в кулак всю волю и все силы. В полном изнеможении лежа на каменистом берегу, Марат понял, что, оказывается, для того, чтобы вернуться обратно на тот берег, где остались жена и одежда, ему необходимо нырнуть в небольшой водопадик-водоворотик. Для этого надо было вернуться вверх по течению и начать заплыв именно оттуда.
Марат клялся, что если бы заранее знал, в какой ад придется попасть, он и близко не подошел бы к зловредной речушке. Оказывается у местных подростков это было своеобразное место развлечения, своего рода аттракцион. То, что Марат по простоте душевной принял за обычный пляж, на деле являлось чем-то вроде трамплина или парашютных вышек, где юные кавказские джигиты ковали и испытывали свое мужество перед друзьями. Они-то все об особенностях родной реки были осведомлены, не то что бедный Маратик, промахнувшийся с нужным потоком и попавший в самую стремнину, как кур в ощип. После трехчасовой прогулки по берегу реки в обе стороны от злосчастного места наш дорогой товарищ понял, что другой переправы нигде нет. Поговорив со старожилами и узнав, что ближайший мост находится километров за пятьдесят, он все же решил прыгать в тартарары еще раз. Весь фокус и ужас состоял в том, что чуть выше по течению (оттуда и следовало начинать обратный заплыв) лежали невообразимо колоссальные массивы древних валунов, и река там бесновалась адски: с грохотом, воем, ревом, пеной и туманами мелких брызг; бурлила гибельными водоворотами и создавала непреодолимые преграды для пловцов.
Марат отметил, что вода в реке стала ему казаться страшно холодной, но к этому времени он уже так продрог в плавках и спортивной шапочке и так измаялся, что стало в общем-то все равно. Закрыв глаза и мысленно помолившись высшим силам о спасении, наш друг сиганул в свирепую стремнину.
Короче, Склифосовский. Марат в итоге опять ошибся берегами и пришел к нам пешком, отыскав и перейдя тот самый подвесной мост, что располагался примерно в пятидесяти километрах и от него, и от нашего пансионата на противоположном берегу местного бушующего Стикса. Он похудел, страшно оголодал и абсолютно был измотан, но, увидев нас, по его собственному определению, испытал внезапный эйфорический прилив сил.
