Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Ехать в Грузию предложил Марат, он бывал там и раньше. Видимо, следуя примеру двух величайших русских гениев-поэтов, Марат просто обожал Кавказ, считал Кавказ красивейшим местом на земле и даже, помню, написал поэму, из которой в мою память запали лишь четыре строки:
Кура бушует и грохочет,Играя, валуны ворочитИ сокрушает берега,Да, ничего себе игра!
Уже в те времена по Москве ползли слухи, что обстановка в Грузии и на всем Кавказе неспокойная, однако Марат над этим только смеялся. Он так горячо и с таким невероятным энтузиазмом агитировал всех нас за путешествие к Зикарскому перевалу, описывая поразительные красоты местной природы и потрясающее гостеприимство горцев, что, наконец, убедил и своего добился.
Мама Марата через свою работу достала нам четыре путевки в санаторий-профилакторий. В необычайно приподнятом, шутливом и веселом настроении мы все вместе отправились под Боржоми в четырехместном купе одного из до инфернального ужаса душных поездов южного направления, где, как всегда, не хватало воды в титанах, а проводник большую часть следования пребывал пьян «в сосиску». Однако какие это все были пустяки по сравнению с нашим беспредельно счастливым состоянием после непереносимо продолжительного, длиною почти в два месяца расставания, молодой любовью, собственной юностью и взрывами веселого хохота, когда веселит буквально все: и удушливая жара, и недостаток питьевой воды, а тем более время от времени затягивающий какую-либо народную песню или романс вечно пьяный проводник, вдобавок сумевший себя украсить фингалом под опухшим глазом в благородных пурпурово-сизых тонах. Мы действительно в поезде чуть со смеху не умерли.
Наконец в заоконных пейзажах замелькали воспетые в поэмах снежные вершины.
«Горы притягательны своим величием, незыблемостью, отрешенностью от мелкой человеческой суеты и бесконечного круга обыденных житейских проблем, – с грандиозным воодушевлением принялся повествовать горячий энтузиаст Кавказа Марат Ковалевский: – Их ледники питали стремительные горные реки и сто, и двести, и двести миллионов лет назад и будут точно так же питать в будущие века и тысячелетия».
Хребты Кавказа привлекают своей мужественной контрастностью, четкостью границ, определенностью и суровостью; здесь нет и не может быть полуформ, половинчатых или незаконченных решений: если это гора – ее алмазная вершина решительно и величественно поднимается выше облаков, если это обрыв – то сразу пропасть, бездна, черная дыра, и малейший шаг в сторону чреват падением. Если увидишь реку, то она сокрушает все, что попадается на пути, ревет, гремит в неостановимом стремлении сойти, нет, не сойти, а бушуя скатиться вниз, в зеленые долины и на цветущие пастбища. Если встретишь горное озеро, то оно всегда необычайно глубокое, холодное и кристально чистое, а если перед глазами встал ледник, то он действительно массивен и мощен и во времени, и в пространстве.
А люди в горах особенные: у горцев все делится на плохое и хорошее, на да и нет, на черное и белое. Если ты пошел по тропе, обязательно дойди до цели, не сворачивай, не меняй решение посередине пути, не будь малодушен, потому что вернуться (сойти вниз по узкому и крутому, грозящему вот-вот обвалиться склону) даже тяжелее, чем продолжать подниматься вверх. Твердость должна быть в человеке, твердость и непреклонная решимость идти до конца – так считают все горцы, стар и млад, за это человека и уважают.
О гордых горцах, легендарных характерах, ледяных озерах, запредельных вершинах и грохочущих реках Марат без устали разглагольствовал всю дорогу.
Наконец-то на стареньком дребезжащем автобусе «ЛИАЗ» по крутобоким горным серпантинам мы добрались до санатория «Лермонтов», и это уже само по себе показалось мне чудом.
– Чтобы узнать настоящую цену джигиту – спроси семерых, так утверждают сами горцы. Спроси беду, потом спроси радость; спроси вино, саблю и золото; спроси о нем его женщину и лишь в конце спроси его самого, – все так же восторженно продолжал восхищаться характером горцев наш веселый Маратик.
Пансионат совершенно ничем не отличался от большинства подобных же. То было совершенно стандартное и типовое здравоохранительное здание, а в нем: абсолютно обшарпанные от долговременного употребления ковровые дорожки (зато везде и повсюду, и еще я где-то читала, что настоящие ковры только лучше и дороже становятся, если по ним ходят ослы и верблюды); невероятно жилистые, как у чемпионок тенниса, мускулистые и всегда несколько облезлые в неизменном курином бульоне на обед куриные же ноги; частые проблемы с водой в туалетах и питьевой водой; влажные и сырые (верно, чтобы отдыхающим пансионерам не было бы слишком жарко) постельные принадлежности с крупными синими штампами имени великого поэта. Синие штампы с очертаниями горных хребтов на простынях смешили больше всего и, по нашему общему мнению, навевали некую чувственную романтику перед уложением в постель, заставляя каждый раз вспоминать вечные дивные стихи о синих вершинах Кавказа, спящих во мгле. В такой чудной обстановке голый бездушный секс между отдыхающими совсем не мог пройти, а лишь неземная и возвышенная романтика, как наверняка изначально задумывалось руководством санатория имени гениального поэта.
Перед вселением администрация отказалась вселять нас супружескими парами, а хотели девочку с девочкой, а мальчика с мальчиком. Невероятно сложно оказалось им доказать, что в общем-то мы – молодожены и сюда приехали праздновать свой медовый месяц. Дело в том, что перед отъездом мы с Майей так и не успели поменять наши паспорта на новые семейные фамилии, хотя сдали все необходимые справки в свой паспортный стол даже заблаговременно, но в итоге все, как всегда, как-то уладилось, и мы получили семейные номера. В тот, навсегда памятный, четвертый день нашего пребывания в санатории, включая день приезда, мы с Вадимом только вылезали из кровати со штампами автора «Демона» и «Мцыри» и лишь с тем, чтобы часа через два-три залечь в нее обратно после некоторого необходимого променада. Естественно, санаторно-курортный режим нами здорово нарушался, но было совершенно на него наплевать, а еду приносили друзья.
В тот самый последний августовский день друзья с закусоном к нам почему-то не казали носа; завтрак вкупе с обедом как-то незаметно пролетели мимо, и мы весьма основательно проголодались за требующими хорошей физической формы занятиями искренней любовью. Дотоле весьма дисциплинированная по натуре Майя стабильно являлась в корпус во все режимные часы работы столовой, несмотря на тот факт, что Марат, по нашему мнению, ее просто затаскал по узким горным тропам и крутым пыльным перевалам, стараясь побольше впечатлить любимую окружающей их природной экзотикой и гулкостью горного эха, когда он выкрикивал собственноручно сочиненные стихи. Их обоих подобные прогулки просто невероятно воодушевляли, а местные красоты приводили в полный восторг, и нам они очень-очень советовали, однако Вадим за себя и за меня тоже пообещал ребятам присоединиться к компании где-нибудь дней через десять.
Мы не успели как следует одеться, как вдруг в дверь сильно, торопливо и несколько истерически постучали. Вадим встал, открыл, и возбужденная, ярко-красная, как заход солнца над Красным морем, зареванная, растрепанная и слегка как бы растерзанная Майка со стонами, всхлипами и какими-то тряпочками в руках влетела к нам в комнату и лицом вниз упала на смятую неубранную постель. Мы просто оторопели, не зная, что и думать. Захлебываясь потоками слез, сотрясаясь в диких рыданиях, содрогаясь от какой-то непоправимой беды, Майка в конце концов выдала заикающуюся речь, что, по-видимому, ее любимый умер, утонул, никогда не вернется и его больше в жизни никто никогда не увидит.
Еще до завтрака Марат предложил ей сходить искупаться на местную речку. Речка та была достаточно бурной и каменистой, однако местные ребятишки в ней вовсю плескались. Сходить с ним она согласилась, но сама купаться побоялась. Итак, Марат лихо скинул одежду и обувь: майку, шорты и сандалии, поцеловал молодую жену и, по обыкновению своему, чуть-чуть рисуясь фигурой, лихо прыгнул в этот чертов омут, и больше его не видели. Ошалелая подруга уговорила аварских мальчишек искать его. Они честно ныряли почти весь день, но в итоге пришли к выводу, что Марата на глубине, видимо, сильно ударило о валуны и понесло дальше вниз по порогам. Майя сбегала и в соседний, вниз по реке аул, а потом, естественно, совершенно обезумела, заголосила дурным голосом, заломила белы рученьки, рьяно обцеловала одежду любимого и с ней прибежала назад к нам в санаторий. Дело было действительно серьезное, я жутко испугалась. Майечка так безутешно-горестно причитала по молодому мужу, так клялась в вечной к нему любви и верности, так умывалась горькими вдовьими слезами, что, ей-богу, сама чуть было не испустила дух, в горе обесточив всю свою жизненную энергию.
