Халед Хоссейни - И эхо летит по горам
— Здорово было бы ее знать, — говорит она. — Такая эффектная, — говорит она. — Мне кажется, мы бы с ней подружились. Как думаешь? Читали бы одни и те же книги. Я бы играла ей на виолончели.
— Она бы оценила, — говорит Пари. — В этом я уверена.
Пари не рассказывала детям о самоубийстве. Однажды они, возможно, узнают — да почти наверняка. Но не от нее. Она не заронит в их умы семя мысли, что родитель способен бросить своих детей, сказать им: Тебя недостаточно. Пари ее детей и Эрика всегда хватало. И всегда будет хватать.
Летом 1994-го Пари и Эрик везут детей на Майорку. Каникулы им устроили Коллетт и ее ныне процветающее турагентство. Коллетт и Дидье ожидают их на Майорке, и они вместе проводят две недели в снятом доме прямо у пляжа. У Коллетт и Дидье нет детей — не по биологической неудаче, а потому что они не хотят. Для Пари все происходит вовремя. Ее ревматоидный артрит к тому времени взят под контроль. Она принимает еженедельную дозу метатрексата, его она переносит нормально. К счастью, в последнее время не пила никакие стероиды и не страдает сопровождающей их бессонницей.
— Не говоря уже о лишнем весе, — говорит она Коллетт. — Зная, что в Испании придется влезть в купальник? — Смеется. — Ах, пустяки.
Целыми днями они ездят по острову, добираются до северо-западного берега, к горам Серра-де-Трамунтана, останавливаются прогуляться по оливковым рощам и сосновому бору. Пробуют порселлу, восхитительное блюдо из морского окуня под названием лубина и жаркое из баклажанов и кабачков — тумбет. Тьери отказывается все это есть, и в каждом ресторане Пари вынуждена просить повара приготовить тарелку спагетти с томатным соусом, без мяса, без сыра. По просьбе Изабель — та недавно открыла для себя оперу — они однажды вечером идут на «Тоску» Пуччини. Чтобы пережить это испытание, Коллетт и Пари втихаря передают друг другу серебряную фляжку с дешевой водкой. К середине второго акта они в стельку и никак не могут угомониться и не хихикать, как школьницы, над ухватками актера, играющего Скарпиа.
В другой раз Пари, Коллетт, Изабель и Тьери берут с собой обед и отправляются на пляж; Дидье, Ален и Эрик еще утром ушли в поход вдоль бухты Сойе. По дороге на пляж они заходят в магазин — купить Изабель приглянувшийся купальник. Заходя. Пари ловит свое отражение в зеркальном стекле. Обычно, особенно последнее время, когда Пари оказывается перед зеркалом, у нее автоматически включается некий ментальный процесс, который готовит ее к встрече с постаревшей собой. Это защищает ее, смягчает потрясение. Но в витрине она застала себя врасплох — уязвимой перед реальностью, не искаженной самообманом. Она видит женщину средних лет в неряшливой широкой рубахе и пляжной юбке, не до конца скрывающей вислые складки кожи над коленями. Солнце высвечивает седину. И. несмотря ни на какой контур для глаз и ни на какую помаду, что очерчивает губы, у нее теперь такое лицо, на котором взгляд прохожего остановится и отскочит, будто это дорожный знак или почтовый ящик. Миг встречи с собой краток, едва хватит, чтоб чуть затрепетал пульс, но достаточно, чтобы Пари-воображаемая получила представление о реальности той женщины, что смотрит на нее из витринного стекла. Чуточку убийственно. Вот оно, старение, думает она, следуя за Изабель в магазин, — эти случайные недобрые мгновения, подлавливают тебя, когда их менее всего ожидаешь.
Потом они возвращаются в дом, а мужчины уже там.
— Папа стареет, — говорит Ален.
Стоя за баром, где он мешает в графине сангрию, Эрик закатывает глаза и добродушно жмет плечами.
— Дай мне год. На следующее лето вернемся сюда, и я тебя загоняю по всему острову, mon pote[14].
Они не вернутся на Майорку никогда. Через неделю после их возвращения в Париж у Эрика случается инфаркт. Прямо на работе, за разговором с осветителем. От этого Эрик оправляется, но за следующие два года у него их будет еще два, и последний окажется смертельным. И вот в сорок восемь Пари, как и ее маман, становится вдовой.
Как-то в 2010 году, в самом начале весны, Пари звонят издалека. Звонок этот отнюдь не неожиданность. Более того, Пари к нему все утро готовилась. Перед разговором Пари делает все для того, чтобы остаться в доме одной. Это означает, что пришлось попросить Изабель уйти раньше обычного. Изабель с мужем Альбером живут к северу от Иль-Сен-Дени, всего в нескольких кварталах от двухкомнатной квартиры Пари. Изабель навещает Пари по утрам через день — после того, как отвезет детей в школу. Она привозит Пари багет, свежие фрукты. Пари еще не в инвалидном кресле, но готовит себя к нему. Хоть болезнь и вынудила ее год назад уйти на пенсию, она все еще полностью в состоянии сама ходить на рынок и ежедневно гулять. Руки — уродливые, скрюченные руки — подводят ее сильнее всего, в плохие дни в суставах будто пересыпаются осколки хрусталя. Пари носит перчатки, куда бы ни шла, чтобы руки не мерзли, но в основном потому, что она их стыдится — этих шишек на костяшках, этих отвратительных пальцев, пораженных деформацией лебединой шеи, как это называет ее врач, этого постоянно согнутого левого мизинца.
Ах, пустяки, — говорит она Коллетт.
В то утро Изабель принесла ей фиги, несколько кусков мыла, зубную пасту и полный пластмассовый контейнер с каштановым супом. Альбер подумывает предложить это хозяевам ресторана, где он помощник шеф-повара, как новинку в меню. Разгружая сумки, Изабель рассказывает Пари о своем новом заказе. Она сочиняет музыку для телепрограмм и рекламы и надеется, что ей скоро закажут музыку для фильма. Говорит, что начала писать для мини-сериала, который сейчас снимают в Мадриде.
— Ты поедешь туда? — спрашивает Пари. — В Мадрид?
— Non. Бюджет слишком маленький. Им не хватит мне на билеты.
— Жалко. Могла бы остановиться у Алена.
— Ой, да какое там, маман? Бедный Ален. Он там и ноги-то еле может вытянуть.
Ален — финансовый консультант. Живет в крошечной мадридской квартирке с женой Аной и их четырьмя детьми. Регулярно шлет Пари по электронной почте фотографии и короткие видеоролики про детей.
Пари спрашивает Изабель, не было ли вестей от Тьери, Изабель говорит, что нет. Тьери в Африке, где-то в Восточном Чаде — он там работает в лагере беженцев из Дарфура. Пари знает об этом, потому что Тьери спорадически выходит на связь с Изабель. Только с ней и общается. Так Пари знает, в общих чертах, о жизни сына, — к примеру, что он провел некоторое время во Вьетнаме. И что был однажды женат на вьетнамке, недолго, когда ему было двадцать.
Изабель ставит чайник, достает из буфета две кружки.
— Сегодня не будем, Изабель. Более того, я бы попросила тебя уйти.
У Изабель обиженный вид, и Пари ругает себя, что не подобрала слов получше. Изабель всегда была натурой ранимой.
— Я просто жду звонка, и мне нужно быть одной.
— Звонка? От кого?
— Я тебе потом расскажу, — отвечает Пари.
Изабель скрещивает руки на груди и улыбается:
— Ты нашла себе любовника, маман?
— Любовника. Ты слепая, что ли? Ты вообще смотрела на меня последнее время?
— Все в тебе как надо.
— Тебе лучше уйти. Я все потом объясню, честно.
— D'accord, d'accord. — Изабель вскидывает сумочку на плечо, сгребает пальто и ключи. — Но имей в виду, я сил нет как заинтригована.
Имя человека, звонящего ей в 9.30 утра, — Маркос Варварис. Он нашел Пари в «Фейсбуке» и написал ей личное сообщение на английском: «Вы — дочь поэта Нилы Вахдати? Если да, я бы очень желал поговорить с вами кое о чем интересном для вас». Пари поискала в интернете его имя и выяснила, что он был пластическим хирургом и работал на некоммерческую организацию в Кабуле. Сейчас в разговоре он приветствует ее на фарси и продолжает на нем говорить, но Пари вынуждена прервать его:
— Месье Варварис, простите, но, может, поговорим на английском?
— Ах, ну конечно. Простите. Я решил… Хотя, конечно, оно и понятно — вы уехали совсем юной, верно?
— Да, верно.
— Я сам выучил фарси здесь. Более-менее получается общаться. Я живу здесь с 2002-го, сразу после ухода талибов. Оптимистичные дни тогда были. Да, все готовы к стройке, к демократии и все такое. Сейчас все иначе. Естественно, мы готовимся к президентским выборам, но это другое дело. Увы, другое.
Пари терпеливо слушает пространные рассуждения Маркоса Варвариса о логистических трудностях, стоящих перед афганскими выборами, которые, по его словам, Карзай выиграет, а потом о набегах талибов на севере, об усилении исламистского влияния на новостные СМИ, пару замечаний о перенаселенности Кабула и стоимости жилья, покуда он наконец не возвращается к основной теме и не говорит:
— Я прожил в этом доме много лет. Насколько я знаю, вы тоже в нем жили.
