Карлос Сафон - Тень ветра

Карлос Руис Сафон

Тень ветра

Кладбище забытых книг

Я как сейчас помню то раннее утро, когда отец впервые повел меня на Кладбище Забытых Книг. Стояли первые дни лета 1945 года. Мы шли по улицам Барселоны, накрытой пепельным небом, и мутное солнце жидкой медью растекалось по бульвару Санта-Моника.

— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, что сегодня увидишь, — предупредил меня отец. — Даже твоему другу Томасу.

— И маме? — спросил я полушепотом.

Отец вздохнул, заслонившись от меня своей неизменной грустной улыбкой, которая делала сумрачным его лицо.

— Ну что ты, — ответил он, потупив взгляд. — От нее у нас нет секретов. Ей все можно рассказывать.

Мать умерла сразу после гражданской войны, во время вспышки холеры. Мы похоронили ее на кладбище Монтжуик, в день, когда мне исполнилось четыре года. Помню, весь день и всю ночь шел дождь, и я спросил у отца: «Небо тоже плачет?» — и он не смог мне ответить: его подвел голос. Шесть лет спустя отсутствие матери, все еще зияло в моем сердце, как беззвучный крик, который я так и не научился заглушать словами. Мы с отцом жили в небольшой квартирке на улице Санта-Ана, неподалеку от церковной площади. Квартира располагалась над унаследованным от деда магазином, торговавшим антикварными изданиями и подержанными книгами, заколдованным царством, во владение которым, как полагал мой отец, в один прекрасный день должен был вступить я. Я вырос среди книг, находя незримых друзей на рассыпавшихся от прикосновения ветхих страницах, чей запах до сих пор хранят мои руки. С того времени у меня появилась привычка: сквозь сон, в полутьме спальни, рассказывать матери о том, что произошло за день, как дела в школе, что нового я там узнал… Я не мог слышать ее голос или чувствовать прикосновение, но исходившие от нее свет и тепло пульсировали в каждом уголке дома, и с верой, естественной для человека, чьи годы можно пересчитать по пальцам рук, я представлял, что, когда, закрыв глаза, зову ее, она слышит меня оттуда, где теперь обретается ее душа. Я знал, что отец тоже порой слышал меня из гостиной и тихо плакал.

Помню, однажды июньской ночью я проснулся на рассвете от собственного крика. Сердце колотилось так, будто душа рвалась вон из груди, чтобы взбежать по какой-то неведомой лестнице. Прибежал встревоженный отец, взял меня на руки и попытался успокоить.

— Я не могу вспомнить ее лицо. Я не помню маминого лица, — задыхаясь, лепетал я.

— Не бойся, Даниель. Я буду его помнить за нас двоих.

В полусвете мы смотрели друг на друга, пытаясь найти слова, которых не существовало. Тогда я впервые понял, что отец стареет и что его затуманенные и опустошенные глаза смотрят только назад. Он потянулся к занавеске и впустил в комнату тихий утренний свет.

— Давай, Даниель, одевайся. Я должен тебе кое-что показать.

— Сейчас? В пять утра?

— Некоторые вещи видны только в сумерках, — произнес отец, улыбаясь мягкой, загадочной улыбкой, которую, возможно, позаимствовал из какой-нибудь книги Александра Дюма.

Когда мы вышли из дома, безлюдные улицы все еще тонули в тумане. Мерцающий свет фонарей на бульваре Лас-Рамблас обозначал лишь его контуры, покуда город постепенно пробуждался от сна, утрачивая акварельную размытость. Дойдя до улицы Арко-дель-Театро, мы направились к кварталу Раваль, под аркаду с небесно-голубым сводом. Я следовал за отцом по узкому проходу, скорее напоминавшему шрам, пока отсветы бульвара Лас-Рамблас не остались позади. Окна и карнизы отражали косые утренние лучи, скользившие поверх все еще темных тротуаров. Наконец отец остановился перед резным деревянным порталом, потемневшим от времени и сырости. Перед нами возвышалось строение, напоминавшее развалины заброшенного дворца, где мог бы располагаться музей отзвуков и теней.

— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, что увидишь сегодня. Даже твоему другу Томасу. Никому.

Дверь открыл человечек с седой шевелюрой и птичьими чертами лица. Его орлиный глаз неподвижно уставился на меня.

— Здравствуй, Исаак. Это мой сын, Даниель, — сказал отец. — Скоро ему исполнится одиннадцать, и рано или поздно именно он станет хозяином моей лавки. Ему пора познакомиться с этим местом.

Тот, кого звали Исааком, кивком пригласил нас войти. Во дворце царил голубоватый полумрак, в котором едва угадывалась мраморная лестница и галерея, расписанная некогда фресками, изображавшими ангелов и химер. Мы проследовали за нашим провожатым по дворцовому коридору и вошли в круглую залу, где царил церковный полумрак, из-под купола которой в окна били снопы солнечного света. От пола до самого верха вздымался лабиринт полок, забитых книгами; их расположение напоминало расположение сот в улье, с проходами, ступенями, плитами и мостиками; это было нечто вроде огромной библиотеки с хаотическим нагромождением книжных полок. Разинув рот, я посмотрел на отца. Он улыбнулся и подмигнул мне:

— Добро пожаловать на Кладбище Забытых Книг.

По этажам и переходам библиотеки бродило несколько фигур. Некоторые издали приветствовали нас, и я узнавал в них кое-кого из отцовских коллег — букинистов. В глазах десятилетнего ребенка это было похоже на тайное братство — алхимиков, участников тайного заговора, творимого за спиной ничего не подозревающего мира. Отец опустился передо мной на колени и, глядя мне прямо в глаза, тихо заговорил голосом таинственным и доверительным.

— Это заповедное место, Даниель, святилище. Каждый корешок, каждая книга из тех, что ты видишь, обладает душой. В ее душе живут души тех, кто книгу писал, тех, кто ее читал и жил ею в своих мечтах. Каждый раз, когда книга попадает в новые руки, каждый раз, когда кто-то пробегает взглядом по ее страницам, ее дух прирастает и становится сильнее. Много лет тому назад мой отец привел меня сюда, и это место уже тогда несло на себе печать времени. Может быть, оно было таким же древним, как сам город. Никому доподлинно не известно, кто и когда его создал. Скажу тебе лишь то, что мне сказал отец. Когда исчезает какая-нибудь библиотека, когда закрывается книжный магазин, теряется или предается забвению какая-нибудь книга, мы, хранители, то есть те, кто обретается в этих стенах, уверены: эта книга обязательно попадет сюда. Здесь затерявшиеся во времени страницы, о которых никто не помнит, обрели вечную жизнь в ожидании того дня, когда наконец явится читатель, который вдохнет в них новую душу. В магазине мы продаем и покупаем книги, но в действительности ни одна из них никому не принадлежит. Каждая книга, которую ты здесь видишь, когда-то была чьим-то лучшим другом. Теперь у них не осталось друзей, кроме нас, Даниель. Ну как, ты сможешь хранить эту тайну?

Мой взгляд затерялся в безграничном пространстве, наполненном волшебным светом. Я кивнул, и отец улыбнулся:

— Знаешь, что самое интересное?

Я молча покачал головой.

— Согласно обычаю, каждый, кто приходит сюда в первый раз, должен выбрать одну-единственную книгу, ту, что ему понравится, взять ее под свое покровительство и отвечать за то, чтобы она никогда не исчезла, чтобы жила вечно. Это очень важная клятва. На всю жизнь, — разъяснял отец. — Сегодня твой черед.

Около получаса я бродил по закоулкам лабиринта, пропахшего старой бумагой, пылью и волшебством. Ладонь свободно скользила по рядам корешков, каждый из которых взывал ко мне. Среди них я смутно различал изглоданные годами названия на едва угадываемых и других, вовсе неведомых мне языках. Я шел по множеству коридоров и изогнувшихся спиралью галерей, сплошь уставленных книгами, которые, казалось, знали обо мне больше, чем я о них. Мне вдруг пришло в голову, что за каждым корешком таится безбрежный непознанный мир, в то время как за этими стенами течет совсем другая жизнь, с ежевечерними футбольными матчами и радиосериалами, скромной утехой тех, кто едва ли способен разглядеть что-либо дальше собственного носа. Может быть, эта мысль, а может, случай или его более знатная родственница судьба распорядились так, что я тут же понял, какую именно книгу мне предстоит взять под свою опеку. Или сама книга изъявила готовность стать моим опекуном… Последняя в ряду, она скромно выглядывала с самого края полки, предлагая мне прочесть свое тисненное золотом на бордовой коже название, так и сиявшее в лившихся из-под купола лучах. Я подошел к ней и погладил буквы кончиками пальцев, прочитав про себя:

Хулиан Каракс. Тень ветра

Никогда прежде я не слышал ни названия, ни имени автора, но это не имело значения. Решение было принято. И мной, и книгой. Очень бережно я взял ее в руки и пролистал, высвобождая страницы из плена. Вырвавшись из своей темницы, книга подняла облачко золотистой пыли. Довольный выбором, я пустился в обратный путь по лабиринту, улыбаясь и зажав под мышкой свою находку. Должно быть, на меня подействовала колдовская атмосфера этого места, но я почему-то был уверен, что книга ждала меня здесь много лет, возможно, с тех пор, когда меня еще не было на свете.