Юрий Герт - Солнце и кошка
Впрочем, только ли отступлением это было? Огородников меньше всего чувствовал себя кабинетным ученым. Его увлекала возможность широкого эксперимента, возможность создать — вместо примитивного, огрубленного ионизатора, над которым в давние годы работал Чижевский,— современные, мощные образцы, способные превращать в целебный горный воздух атмосферу классной комнаты, заводского цеха или шоферской кабины,..
Он понемногу продолжал заниматься своими лучами, но временами казалось, что только инерция и упрямство не дают окончательно угаснуть его прежним замыслам. Те, кто знал Огородникова раньше, со злорадством называли его «несостоявшимся гением», более снисходительные — просто неудачником.
И однако в эти годы Владимир Андреевич Огородников мало походил на неудачника. То, что его прежние товарищи, начинавшие куда менее блестяще, давно обогнали его, ушли в гору и при встречах, предупредительно избегая разговора о зета-лучах, как бы подчеркивали дружеское сочувствие, не слишком задевало Огородникова. Но Лиля терзалась за мужа. Она начинала ненавидеть бывших друзей дома, их жен, срывалась, говорила грубости. Похвалы, которые отпускали в ее присутствии таланту и упорству Огородникова, выводили ее из себя. Ей хотелось помочь Володе, к тому времени она закончила институт, работала врачом... Но она не понимала языка математических формул, с трудом вникала в рассуждения мужа о биополях, о физической структуре организма, единственное, что у нее было — это вера, и она-то — нематериальная, никакой формулой не обозначаемая, слепая вера любящей женщины — была для Огородникова в те годы важнее всего.
Это могло показаться странным. Внешне Огородников не производил впечатления слабого, нуждающегося в чьей-то помощи человека. Напротив, его скорее можно было уподобить мощному механизму, хорошо отлаженному, способному непрерывно работать восемнадцать часов в сутки, от раннего утра, которое он встречал получасовой зарядкой, с гантелями и эспандером, до глубокой ночи, настигавшей его за письменным столом. Он тяжело валился в постель, заполняв ее своим большим телом, Лиля сонно прижималась К нему, он будил ее своими ласками, жадными и короткими, и засыпал — до утра. Если бы не эти вспышки среди ночи, Лиле казалось бы, что Огородников никогда не ложится: утром она видела его за книгами, вечером уходила спать, когда он располагался у себя в кабинете.
Но иногда она просто подходила, подкрадывалась к нему сзади — он, случалось, не замечал, как открывается, пропуская ее, дверь кабинета,— и, перегнувшись через высокую спинку кресла, обхватывала его шею руками. Иногда, протиснувшись между его грудью и краем стола, она устраивалась у него на коленях. Иногда засыпала тут же, в кабинете, в пол-прищура глядя на его лицо, открытое лишь ей и лишь в эти поздние часы... Все это было нужно ему, необходимо, она знала. И знала, что бывали моменты, когда не к чистому листу бумаги, не к журналу или книге тянуло его, а к собеседнику, хотя бы просто слушателю,— она умела слушать, не задавая ненужных вопросов, кивая там, где ничего не понимала, повторяя: «Ты прав!..»
Был случай, которым она гордилась втайне, никогда не напоминая о нем Огородникову.
У него в те годы укоренилась привычка — не сообщать о своих неприятностях сразу, не обрушивать их на нее в первый же момент,— не то из самолюбия, нежелания проявить свою слабость, не то из жалости, стремления уберечь ее хоть на время от неизбежных волнений. Так случилось, когда вновь — и который раз! — в институте не утвердили в качестве основной его тему. Есть более насущные, более важные задачи, сказали ему, на них и следует сосредоточить свои силы, на них, а не на прожектерских, утопических планах...
Разговор вышел крутой, резкий, но не привел ни к чему. Работа Огородникова опять обрекалась на черепашьи темпы, хотя экспериментов теперь было проведено достаточно, чтобы перенести ее в лечебные стационары, специализированные диспансеры, клиники...
По вечерам — чуть ли не впервые за много лет — Огородников не уходил к себе в кабинет, смотрел с Андреем телевизор, валялся на тахте, листал детективы.
Лиля исподтишка наблюдала за ним и терпеливо ждала.
А когда, наконец, он заговорил, она сказала, что всегда — ив этом она была права — всегда думала, что его, Огородникова, пригласили в институт, чтобы директор за его счет нажил себе авторитет, и он его на-жил, нажил, вот зачем ему понадобился Огородников! И теперь, когда тема по ионизаторам исчерпана, ему предлагают новую!..
— Но ионизаторы, в конце-концов, это тоже неплохо,— буркнул Огородников.
— В конце концов?
И тут что-то в ней вспыхнуло...— «Полячка гордая»?״ Или та Лиля, которой он еще не знал, стояла сейчас перед ним?.. Она впервые видела его таким растерянным, а он... Вдруг он увидел — не кухню, не послеобеденный стол в хлебных крошках, не раковину, полную немытых тарелок, а — огни, багряный бархат, пылание рампы... Гневная, презрительная, испепеляющая, стояла она, повернувшись к нему горящим лицом, и за спиной у нее, как фонтан, летели брызги от бьющей в тарелки водяной струи — она ничего не замечала.
«В конце-концов...» И это говорит Огородников, тот самый, за которого она когда-то выходила замуж?.. Который замышлял переворот в науке?.. Протягивал руку Солнцу?.. «Ты остыл, Огородников, ты погас, ты смирился,— говорила она,— тебе больше не нужны ни твои лучи, ни твои надежды!.. Директор института — вот кто тебе заменил его! — сказала она, приведя Огородникова в кабинет и тыча пальцем в фотографию Чижевского, которая висела здесь на прежнем месте.
Она немножко играла, чуть-чуть,— зная, что бьет в самое больное место.
Он слушал ее молча, не возражая. Отвечать ему было нечем.
Рядом с нею он чувствовал себя в ту минуту Самозванцем...
Он что-то проворчал, в том смысле, что критиковать всегда просто, а вот что ему делать?..
— Что делать?
В тот вечер они долго сидела в кабинете, но уже не он, а она выдвигала проекты — один безумнее другого. Он усмехался, глядя куда-то на кончик пылавшего Лилиного уха, и в глаза ей взглянуть не осмеливался.
На другой день — Огородников этого не знал и не узнал никогда — Лиля отправилась к его бывшему студенту, который в свое время деятельно участвовал в жизни маленькой лаборатории при мединституте. Теперь Саша Щеглов заведовал отделением в одной из городских больниц. Он, как и раньше, был в курсе исканий своего учителя, в его отделении впервые применялось лечение по методу Огородникова. Биостимуляторы отлично себя проявили, но это был пока лишь частный эпизод внедрения их в медицинскую практику.
Спустя неделю Огородников с удивлением рассказывал Лиле, что к нему в лабораторию съехались его прежние студенты, его ученики, обсудить возможности применения нового вида лечения в больницах и поликлиниках города. Правда, необходимо еще согласие министерства, но такая встреча сама по себе — это уже кое-что!
Он был обрадован, терялся в догадках : чья это была инициатива?.. Щеглова?.. Или...
Лиля охотно подсказывала фамилии. В первый раз ого заблуждение не сердило, а потешало ее, хотя, разумеется, она стремилась это скрыть.
Вскоре Огородников покинул институт, перейдя в больницу к Щеглову, под начало к своему прежнему ученику. Но дело не в амбиции: здесь был организован специальный кабинет, где он мог по-настоящему испытать свои силы...
Да, она любила его, жалела и восхищалась им. Она не отделяла от него себя, так было долго, вплоть до пустякового, казалось бы, случая, но именно теперь, когда в жизни Огородникова произошел перелом и он снова был полон веры в себя, когда уже не кучка энтузиастов, а большая группа врачей применяла новый способ лечения, когда Огородникову стали писать, ездить к нему из других городов, когда им заинтересовались в центре и несколько серьезных журналов заказали ему развернутые, не стесненные объемом статьи, когда выяснилось, что в том же направлении движется мысль еще нескольких ученых, но Володины успехи оказались для них неожиданностью и откровением, — именно теперь произошел случай, который заставил ее взглянуть на себя и на Огородникова новыми глазами.
Они были в одной компании, среди которой оказался журналист, все время подбивавший Володю на спор. Наконец, подвыпив и разгорячась, Огородников заговорил об отдаленных, но все же вполне мыслимых перспективах науки, открываемых взаимосвязями между человеческой психикой и биополем. По его словам, лазер, моделирующий свойственное организму биоизлучение, лазер, обладающий колоссальной проникающей способностью, может безболезненно, не повреждая промежуточных тканей, воздействовать на любые участки головного мозга, возбуждая их или приводя в состояние торможения. Такое облучение способно привести человека в состояние веселья, радости, благорасположенности к окружающим, стимулировать его труд, повысить работоспособность. То есть, в конечном счете, помочь человеку достигнуть совершенства и, следовательно, счастья.
