Валерий Иванов - Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер

— И весь Новый Завет написан на греческом языке?

— Весь. Но, что с тобой случилось? Ты никогда не интересовалась такими вопросами. Я смотрю, встреча с Воландом и его шайкой… Ты очень изменилась, Марго. Ты стала….

— Не смей называть этих замечательных…, - женщина задумалась, подбирая определение, но не нашла, — … людей шайкой! На самом деле, это искренние и открытые… люди, и они по-своему творят добро!

— И ты никогда со мной так не говорила, — печально произнес Мастер, — ты стала очень агрессивной.

— Прошу тебя, милый. Давай больше не будем об этом. Я многое пережила… Я так хотела тебя вернуть. И я тебя по-прежнему люблю. Нет, не по-прежнему, а еще больше. И по другому. Разве ты не рад, что мы снова вместе?

— Рад, — Мастер нежно поцеловал ее в губы, — я очень рад.

— Ну, вот, — Маргарита ответила на поцелуй, — и ты можешь вновь вернуться к своей книге….

— Я не хочу к ней возвращаться. Я не хочу ее заканчивать. Она изломала мою душу. И, потом, ее все равно никогда не напечатают. Кто ее будет читать?

— Я. Разве тебе этого мало? Мне кажется, что Воланд ее тоже внимательно прочел….

— Опять этот Воланд! — с упреком вскричал Мастер, — при чем здесь он?

— Он есть в твоей книге всюду. Возможно, ты этого не осознаешь, но я ощущаю его присутствие. Особенно в решении Понтия Пилата об участи человека по имени Иешуа. И в эпизоде об убийстве Иуды. Ведь, в действительности Иуду никто не убивал — он сам повесился. И почему его объявили святым? Ведь он предал своего учителя.

— Но я не хочу, чтобы Иешуа умирал….

— Это необходимо! Кто он без трагического конца? Представь себе, что вражды между семьями Монтекки и Капулетти не было. Ромео и Джульетта благополучно поженились. Он успешно освоил бы ремесло портного, а она стирала бы ему рубашки, штопала носки и каждый год рожала детей. Кому они были бы интересны? Кто написал бы историю их любви? Да, и была ли она? И были бы счастливы они сами? А, так — они умерли вместе и счастливыми.

— Значит, по-твоему, настоящей любви вне трагедии не бывает? Это же абсурд! Если люди не страдают и не умирают, повинуясь своим чувствам, значит, это серая проза жизни и настоящее счастье им недоступно?

— Я бы сказала иначе — чувства ярки и прекрасны только на фоне их недоступности. Когда они умирают, оставаясь не до конца осуществленной мечтой…. И только тогда человек обретает полную свободу от всего.

Мастер со страхом смотрел на свою возлюбленную. Он не узнавал ее. Глаза фанатично горели. Лицо исказила гримаса, выражающая смесь ненависти и упрямства. Ногти вонзились в его обнаженное плечо.

— Получается, что счастье недоступно и нам с тобой?

Маргарита ничего не ответила, лишь прерывисто вздохнула и провела ладошкой по колючим щекам мастера.

— Ты должен закончить свою рукопись, — женщина понемногу успокаивалась, — я этого хочу.

— Но там не о чем больше писать. Главный герой погиб….

— А, кто у тебя главный герой? — тихо, почти шепотом спросила Маргарита, — человек, по имени Иешуа? Или Понтий Пилат? Или еще кто-то, присутствующий незримо?

Мастер задумался. И признался себе, что не может ответить на эти вопросы.

— И, что победило — Добро? Или Зло? — шелестяще произнес ее, ставший незнакомым голос. — Или Кто победил?

И опять Мастер не нашелся, что ответить — ни ей, ни себе. Он этого не знал….

Глава двадцать вторая

Что-то в ней изменилось, после бала, устроенного Воландом. Она по-прежнему любила Мастера и физически принадлежала ему. Искренне продолжала ненавидеть людей, причинивших ему зло.

Но душа ее рвалась к Воланду. Или нет. Даже не к Воланду. Правильнее будет сказать — в его мир. Она хотела быть наравне со свирепым с виду, но очень добрым и справедливым Азазелло. Творить чудеса рядом с Коровьевым-Фаготом, с его длинной нескладной фигурой и козлиным дребезжащим тенорком. И уж, совсем по душе ей был простецкий и компанейский кот Бегемот. И даже с Геллой она могла подружиться. Лишь бы получить право на почтительное — «мессир».

А, еще она стала свободной. Никакие условности, в виде совести, стыда, жалости, раскаяния ее больше уже не связывали. Оставаясь внешне красивой и эффектной женщиной, она чувствовала в себе зарождение некоего мужского начала. Мужественность, бесстрашие, жесткость, гневливость — ее женская натура обрела, именно, эти черты.

Маргарита не лгала, когда говорила о своей любви к человеку, голова которого доверчиво покоилась на ее обнаженной груди. Но и полной правды бедный Мастер не знал. Его возлюбленная не была уже прежней Маргаритой со всеми ее слабостями и очаровательной простотой. Это была совсем другая женщина. Да, и женщиной ее можно было назвать с большой натяжкой.

Оставаясь прекрасной телом, Маргарита сутью человеческой уже не обладала. Душа ее принадлежала темным силам и блуждала теперь по мрачным закоулкам необъятного чертога того, кого люди обрисовывали и называли по-разному. Он и был во многих лицах, но един в своей дьявольской сущности….

… Итак, пришла пора расстаться с нашей королевой, — произнес медленно Воланд, — она была хороша?

— Мессир! — воскликнул своим скрипучим голосом Коровьев, — лучшей королевы бала у нас еще не было. Она прекрасно справилась со своей ролью.

— Она не играла роль, — одновременно отрицая слова сподвижника и подтверждая заслуги Маргариты, — сказал Азазелло, — она была настоящей королевой.

Кот лишь в молчаливом восхищении воздел лапы вверх и закатил глаза.

— Значит, она заслужила большее, — раздумчиво, как бы про себя, отметил Воланд.

— Я дал по твоей просьбе прощение Фриде, освободил Мастера, — продолжил он, обращаясь уже к Маргарите, — но, — он пристально заглянул ей в глаза, — у тебя ведь есть и сугубо личное желание. Я не ошибаюсь?

— Да, — едва слышно сказала Маргарита, — да, — ее голос стал увереннее, — оставь мне умение летать. Это прекрасно, — она умолкла, с мольбой вглядываясь в черный пустой глаз Воланда.

— И? — тот ждал продолжения.

— И сохрани мне сущность ведьмы, — Маргарита зарделась, — я…, я чувствую себя ведьмой — так, пусть же ею и останусь.

— Ура, ура, ура, — тотчас затрещал Коровьев, — я же говорил тебе, дружище Азазелло, — она наша, она полностью наша.

— Да, — низким голосом проголосовал в пользу Маргариты клыкастый Азазелло, — я — за, мессир.

Кот опустился на одно колено и прижал лапы к груди, — смею ли я просить мессира об этом? Если, да — то я прошу.

Воланд поднял вверх правую руку, сжал ее в кулак и просто сказал, — будет так.

От костяшек пальцев оторвалась ослепительная беззвучная молния и ушла косым зигзагом в чернеющее небо.

В глазах Маргариты блеснул фиолетовый свет. Она пружинисто вскочила на ноги и сбросила с плеч накидку, белея в полумраке прекрасной наготой. Склонившись перед Воландом в полупоклоне, женщина выпрямилась, крутнулась на месте и свечой взмыла в небо. Сделав круг над Воландом и его свитой, и, покачав раскинутыми вширь руками, как обычно самолет качает крыльями в приветствии встречного, она полетела на юго-западную оконечность Москвы….

Глава двадцать вторая

Над Москвой опускался тихий летний вечер. Городской гул постепенно стихал, отдавая суету бурлящей жизни столичного центра домашнему уюту и редким, по западным меркам, вечерним заведениям. Лишь резкие трели трамвайных звонков, да редкие гудки, не заполонивших еще улицы, автомобилей, нарушали покой жильцов многоэтажек.

— Почему ты не написал о Нем?

— Я бы написал… Но я не могу иначе — чья-то неведомая сила водит моим пером….

— Как ты считаешь, существовал ли Иисус Христос на самом деле? Жил ли такой человек в древней Иудее? — Маргарита потерлась подбородком о плечо Мастера.

— Ты в это не веришь? — он удивленно посмотрел ей в глаза, — но ведь раньше….

— Раньше все было по-другому, — она упорно отводила взгляд, — Воланд считает….

— Как? — гневно вскричал он, — разве ты, по-прежнему, с ним видишься? Но, когда? Мы же договорились….

Глаза Маргариты, смотревшие в окно, внезапно расширились, зрачки же сузились, как у кошки, глядящей на яркий свет. Мастер машинально проследил за ее взглядом.

В западной стороне над Москвой безоблачное темнеющее небо расчертила бесшумная зарница сверкнувшей молнии.

Маргарита вздрогнула и вскочила на ноги.

— Я скоро вернусь, — прошептала она, поглаживая ладонью его пальцы и глядя мимо далеким взглядом.

Он тихо покачал головой, но женщина на него уже не смотрела. Она бросилась к двери и вышла, даже не закрыв ее, и Мастер увидел, как она на ходу лихорадочно сбрасывает свою одежду.

Горькая понимающая усмешка скривила его губы. Он достал из-под подушки свою истрепанную рукопись и медленно, комкая листок за листком, стал бросать их на пол, возле стены, под окном. Крохотная слезинка застряла, почему-то, на его реснице и он досадливо дернул веком, пытаясь ее стряхнуть. Это сделать не удалось, он пошарил рукой по кровати, по столу и, ничего не найдя, стянул с головы свою маленькую шапочку. Слезинка растворилась в мягкой шелковистой ткани.