Борис Черных - Есаулов сад
САДОВНИК (упорно). А по батюшке?
ПИВАКОВА. Я же сказала, Ольга. Можно Оля. Вы меня знаете. Я из редакции областного радио.
САДОВНИК. О, разумеется, я знаю вас. Вас все знают.
ПИВАКОВА. Вот видите, а грозились прогнать.
САДОВНИК. Я и прогоню. Вы пришли сказать какую-то гадость.
ПИВАКОВА. И не угадали! Вашу повесть рвут из рук. Можно, я закурю?
САДОВНИК. Ну-с, и что дальше?
Здесь он, скучая, зевнет. Ему понятен приход этой дамы.
ПИВАКОВА (разглядывая Садовника). Дальше? Ничего. Разве этого мало?
САДОВНИК. Может быть, вы примете душ?
ПИВАКОВА. Так быстро?… Журналисты лживый народ. Но я говорю вам правду и ничего кроме правды. Повесть понравилась.
САДОВНИК. Если бы к вашей правде вы принесли бы и денег.
ПИВАКОВА. Пока совершенно отнюдь. Когда мы инсценируем повесть, вы получите солидный гонорар.
САДОВНИК. В каком тысячелетии это произойдет?
ПИВАКОВА. Ах, этот мальчик в повести! Обожаю мальчиков. Скажите, вы написали о своем отрочестве? Я закурю (достает сигареты).
САДОВНИК. Мой сын студент. Он нуждается в помощи. А зарплата у меня…
ПИВАКОВА. А вы… продавайте груши! (Она надкусывает и подавляет оскомину). Прелесть груши!
САДОВНИК. Сударыня, ваш визит затянулся.
ПИВАКОВА. Но вы же умеете шить, притом дамское!
Она демонстрирует фасон своего платья, одновременно намереваясь закурить.
САДОВНИК (угрюмо). Курить у меня нельзя. Астма.
ПИВАКОВА. Что это за дом, где женщине нельзя закурить? Знаете, к вашей повести будут цензурные претензии.
Садовник молчит, но неожиданно раскатывается смехом. Смех изобличает в нем крепость и живость характера.
ПИВАКОВА (сначала теряясь, потом вспыхивая). Я не хочу сказать, что в повести торжествует аморализм. Мальчик светел, он почти ангел, хотя советский мальчик не может быть ангелом. Но он шьет дамское и шьет изысканно. Он законодатель моды в Урийске. И слепому понятно…
Пивакова садится, закидывая ногу на ногу и покачивая ногой. Садовник, подавляя смех, берет в руки посох.
ПИВАКОВА (приподнимаясь). О, я ничего не имею к мальчику. Я сама заказала бы ему платье, с гипюром, но я могу заказать и иные подробности…
Шум на дворе. Голоса.
ГОЛОС. Отец, он пришел повидать тебя и мнется у двери.
В дверях юноша, это Алексей. Он сильно похож на садовника. Он пытается зазвать или втянуть кого-то в дом.
АЛЕКСЕЙ (оценив ситуацию с Пиваковой и посохом в руке отца). Отец, ты изгоняешь бесов? (они, отец и сын, в лад хохотнули). Простите, мадам. Или собрался на прогулку?
ПИВАКОВА. Я категорически прощаюсь, Федор Иванович. Наклюнется что-то конкретное, мы сообщим вам.
Она уходит. Но в дверь входит Михаил. Михаил и Пивакова мгновенно переглядываются, и понятно, что они знакомы, но они молча минуют друг друга. Алексей выходит проводить гостью.
МИХАИЛ. Вы удалились в сад, учитель? (вслед Пиваковой). Но и здесь вас навещают инспектрисы. Они проверяют ваши уроки?
САДОВНИК. Миша? Какими судьбами?
МИХАИЛ (чуть важничая). Вакации, Федор Иванович. Малая родина. Запах полыни. Милые лица чалдонов. Вот Алеша… (возвращается Алексей). Лоб в лоб встретились на Большой. Странно, вы садовник.
АЛЕКСЕЙ. Читайте булгаковскую «Белую гвардию» (озорно глянув в глаза обоим, на память)… «У нас в России чаще всего так и бывает. Всю жизнь человек занимается правоведением, а к концу жизни оказывается, что он страстный садовник и горит любовью к цветам»…
Все трое смеются. Алексей ставит чай. Садовник мостится, опираясь на посох.
САДОВНИК. А к концу жизни страстный садовник и горит любовью к цветам…
МИХАИЛ. Догадываюсь об истинных причинах вашего ухода. Но я считаю (высокопарно) надо оставаться. Вы сами учили нас…
САДОВНИК. Я никогда не учил вас.
МИХАИЛ. Как? Вы были нашим лучшим учителем!
Садовник тоскливо смотрит в зал идет к авансцене и вновь мостится, на другой табурет.
АЛЕКСЕЙ (Михаилу). Отец скептически смотрит на педагогическое поприще (разливает чай). Сплошные неудобья, Миша. На неудобьях укоса не предвидится. К столу, папа, Миша!
Садовник остается на месте.
МИХАИЛ. Он может как угодно смотреть на собственные педагогические поиски. (В этом «Он» резанет слух отчужденность Михаила от Поскониных, его посторонностъ). Но само присутствие его в школе создавало… (ищет щегольское слово) духовную ауру, духовное поле. А ты говоришь – неудобья. Мы шли в школу и знали – там Федор Иванович. И даже когда его не было на уроках – он был. А он взял и ушел. Как просто.
АЛЕКСЕЙ.Отец не уходил из школы.
МИХАИЛ. Ну так я что-то не понимаю. Ребят расспрашиваю – отмалчиваются. Значит, и они не понимают. Да и трудно понять, Леша (он встает). А здесь, что же, ваша дача? Или летнее опрощение интеллигента?
Садовник боком, незаметно покидает дом.
МИХАИЛ (вслед Садовнику). Из принципа не остался историком? Или просил директорство – а не дали?
АЛЕКСЕЙ. Да что ты, право, так высоко. (Вдохновенно лжет). Просто отец влюбился.
МИХАИЛ. О, если так, это потрясающе! И кто она? Знатная особа?
АЛЕКСЕЙ. Ее мать окончила наш институт благородных девиц.
МИХАИЛ. Он простой учитель губернской гимназии, да? Неразделенное чувство?
Алексей кивает согласно.
МИХАИЛ. Бедный Федор Иванович! Он, наверное, забросил Урийскую свою дидактику.
АЛЕКСЕЙ. Он ушел в жуткий загул, дом и школу оставил (сейчас Алексей не лжет, и потому Михаил слушает его с тревогой). Я отыскал его в Шанхае… Если бы это было возможно – показать район типичной Нахаловки, дома-засыпушки, дымы из труб, кривоколенные переулки, белье на проволоке, шаткую походку двух мужиков и бабу подвыпившую, орущую на мальчишек.
АЛЕКСЕЙ. Как ребенка я взял его за руку, привел сюда. А тут сирень цветет, пчелы жужжат, теплая земля. Да ты же помнишь, как мы в Ботаническом саду на летних каникулах…
МИХАИЛ. Еще бы, сказочная пора. Я спрашивал себя тогда – почему нам, именно нам, фатально повезло. И что это за Дидактика, при которой нет скукоты, а восторг в горле и, главное, в сердце, да-а. А как он бывал привередлив и строг!
АЛЕКСЕЙ. Ты сейчас напридумываешь, затосковал в привилегированном своем институте.
МИХАИЛ. Затоскуешь. Дети одних прохиндеев, маленькие такие прохиндейчики. (Вспоминая снова). А Федор Иванович нас вел! К большой, открытой площади. Вьюга слепит очи… Женщины прощально машут…
АЛЕКСЕЙ. Экая чушь. Единственное, что он вселил в меня – музыку…
Пауза. Они вслушиваются в дальнюю мелодию.
МИХАИЛ. Озноб по спине! И тревога.
АЛЕКСЕЙ.Не вижу, что озноб и тревога остались с тобой.
МИХАИЛ (вспыхивая). А с тобой?
САДОВНИК (внезапно появляясь в окне). Алексей, не засиживайся с гостем. Надо корчевать сливовый участок.
МИХАИЛ. Учитель выпроваживает ученика.
САДОВНИК. Те сорок старинных монет, что подняли мы вчера в корневище, ты куда положил, Алеша?
АЛЕКСЕЙ. А… я унес их в новые посадки (глядит с легкой усмешкой на Михаила), подальше от соблазна.
МИХАИЛ. Богато живете. Что ж, я пошел, Федор Иванович, надумаете в Москву…
САДОВНИК.Не надумаю.
МИХАИЛ. А вдруг… рукопись повезете…
АЛЕКСЕЙ. У отца нет никаких рукописей.
МИХАИЛ. Как знаете.
САДОВНИК. Сын, догоняй. Жара спала, солнце пошло на закат. Надо поработать (уходит).
МИХАИЛ. Изгоняет. Странно.
АЛЕКСЕЙ. Не сердись. Он не в себе.
МИХАИЛ. Не надо, Алексей Федорович. Он слишком в себе. Апостол. Праведник.
АЛЕКСЕЙ. Перестань, Миша. Забредай погодя. Он отойдет, смягчится. Лучше в субботу, к вечеру. По субботам мы дома, и приходят наши… Миша. Ваши… приходят. Заходи и ты, Мишель. Чужак.
Они выходят, скрипнет дверь веранды или калитка. В окно вновь показался Садовник, он вслушивается и перекидывает ногу через подоконник. Сидит на подоконнике.
САДОВНИК. Жизнь отжита, дружок. Будем бежать легкомысленных взоров. Таить клады. Молчать. (Выкриком). Я устал. Хочу молчать.
Он несколько странно посмотрел в верхний угол комнаты и сказал диковинную фразу: «Мы договорились. Я соблюдаю договор, а вы?…»
Садовник перебирается в комнату, стоит перед портретом бородатого человека.
АЛЕКСЕЙ (тоже внезапно появившись в окне). Я так и понял, отец. Но зря ты пересолил. Миша благоговейно к тебе…
САДОВНИК. Благоговейно… Не верю я в ваше поколение, Алешка. На корню захилело.
АЛЕКСЕЙ (в окне). А в свое ты веришь?! (Вспылив). Не трогай мое поколение, суди свое.
