Маргарет Джордж - Елена Троянская
Я не могла произнести ни слова. Наконец мне удалось совладать с собой.
— Елена, — сказала я.
— Елена Бессмертная, — ответил Парис.
Кожа на его лице отливала золотом.
— Нет, не бессмертная. Я сойду в могилу, как все.
— Никогда этому не бывать.
Обмен словами занял несколько мгновений, да слова и не имели значения. Мы продолжали смотреть друг на друга, не отводя глаз. Сначала я хотела рассказать Парису свой сон и спросить, что он об этом думает, но потом забыла об этом. Удивительный покой снизошел на меня. Я смотрела на него — и была счастлива.
— Мы прибыли во имя мира между нашими народами, — объявил Парис своим чудесным голосом. — Нас огорчило, что просьба Приама вернуть сестру была так грубо отвергнута.
— Но она довольна своей жизнью… — сказала я.
— Елена не имеет права голоса в политических делах, — резко перебил меня Агамемнон. — Только я и мой брат уполномочены вести переговоры, отнюдь не его жена.
— Я женщина и потому лучше понимаю чувства женщины, — возразила я.
— Чувства тут ни при чем! — заревел Агамемнон.
Парис и Эней хранили молчание. Я по-прежнему не сводила глаз с Париса и впервые за всю свою жизнь почувствовала, как желание пронизывает мое тело. Я хотела коснуться его, присвоить, посадить на цепь и не отпускать ни на минуту. И в то же время я не пожалела бы для него ничего, с готовностью отдала бы даже свою жизнь, если б он попросил. А между тем мы с ним еще ни словом не обменялись наедине.
О Афродита! Воистину ты самая могущественная из обитателей Олимпа. Ты поработила мои мысли, чувства, разум.
Но назад, на свободу, я не хотела. Став бесправной рабой, я почувствовала себя живой, как никогда.
Я шла к себе в комнату походкой легкой, как у нимфы. Куда подевалась усталость? Ее будто рукой сняло. Я готова была взлететь, как в день состязаний на берегу Еврота, только теперь я хотела лететь не навстречу финишу, а навстречу Парису.
Не переставая мечтать, я позволила служанкам раздеть меня. Я послушно поднимала руки вверх, чтобы они сняли платье, опускала голову, чтобы они расплели волосы.
— Дорогая царица, постель готова!
Моя служанка взяла сосуд с розовым маслом, вылила несколько капель и коснулась моей шеи.
— К сожалению, розы еще не расцвели, — сказала она.
«Расцвели, уже расцвели», — хотела сказать я, но вместо этого пожала ей руку и поблагодарила:
— Спасибо тебе.
Я легла, накрылась льняным покрывалом. Мне хотелось поскорее остаться наедине со своими чувствами. Закрыв глаза, я вспоминала пещеру, мириады роз, морскую пену. Потом свой сонвидение, пастуха. Пастуха, которого встретила здесь. Но из пастуха он превратился в троянского царевича. Как все это понять? Голова моя шла кругом.
Парис… Его зовут Парис. Что-то я слышала о нем не так давно. О нем ли? Да-да. Рассказывали, якобы его бросили в горах умирать, а он спустя время вернулся к Приаму, своему отцу.
Но почему его обрекли на смерть? Он здоров, у него нет физических недостатков. Почему родители приговорили сына к смерти? Такой участи могут подвергнуть дочь, которая виновата уже тем, что она девочка. Но чтобы царского сына… Конечно, у Приама столько сыновей, что ему, наверное, все равно: одним больше или меньше… Вспомнила. Кажется, речь шла о дурном предзнаменовании.
Подумать только — Парис мог умереть. Эта мысль была мне нестерпима. Он чудом остался жив, чудом приехал в Спарту.
Парис. Почему меня так влекло к нему, а не к Энею, который не менее красив? Не знаю, не могу объяснить. От одного взгляда на Париса кровь загорелась у меня в жилах — вот и все объяснение.
Шум заставил меня открыть глаза. Менелай бросил плащ с тяжелой брошью на сундук. Он решил навестить меня этой ночью. Служанки не погасили лампу, и в ее свете я могла видеть его широкую грудь, покрытую туникой, мускулистые руки, которые он поднял, чтобы снять одежду.
После встречи с Афродитой изменилось ли мое отношение к мужу? Смогу ли я наконец взглянуть на него глазами, полными желания? Как я стремилась к этому! Больше всего на свете я хотела стать одной из тех счастливых жен, которые питают к мужу и уважение, и страсть!
Он подошел ближе. Я закрыла глаза. Было страшно открыть их.
Он сел на кровать, которая подалась под его тяжестью.
— Ты совершила дальнее путешествие. Надеюсь, оно было интересным?
Его голос был теплым и мягким.
— Да, очень. Я принесла тебе моллюсков, как ты просил.
Я открыла глаза.
Он протянул руку, чтобы погладить меня по щеке.
Я отпрянула, с трудом сдерживая дрожь отвращения.
Так, значит, обновленными глазами я смотрела только на Париса! Вот в чем заключалась скрытая жестокость Афродиты. Я едва не заплакала и отвернулась к стене.
Мы лежали рядом друг с другом, лежали тихо, как много ночей прежде. Я ненадолго соскальзывала в сон и снова возвращалась в реальность: так луна плывет по небу, исчезая за облаками и выныривая вновь. В конце концов, поняв, что уснуть не удастся, я встала и накинула плащ.
Я не знала, что делать, куда идти. Но я не желала оставаться в комнате из опасения разбудить неосторожным движением Менелая. Дворец спал, погруженный в темноту. Охранники дежурили на улице. Все было тихо.
Мои пальцы дрожали, когда я открывала дверь. Едва выйдя из комнаты, я почувствовала себя спокойнее. Мне действительно нужно было остаться одной, совершенно одной, на какое-то время. Я хотела обдумать все, но ни с кем не могла говорить. Геланор — очень близкий друг, но он всегда докапывается до глубин и задает вопросы. Менелай — нет, ему я никогда не скажу.
Возможно, мне следует сходить в храм. Нет, ведь своими переживаниями я обязана богам. Значит, мне нужно обратиться к семейному алтарю, где живет священная змейка, которую я привезла из храма Асклепия. Да, это будет правильно: в этом святилище обитают не боги, а духи нашего рода.
Я прошла через портик. Восходящая луна отбрасывала длинные тени на колонны. Я шла мимо них, как через лес, где деревья, окутанные тенью, сменяются освещенными полянками.
Маленькая круглая комната, отделанная мрамором, с алтарем в центре, была освещена лунным светом и двумя лампадами. Я присела на скамью у стены и положила руки на колени.
На полу лежал принесенный для змейки медовый пирог. Я держала данное слово и заботилась о ней. За восемь лет, прошедших после посещения храма Асклепия, она выросла до приличных размеров и привязалась ко мне — по крайней мере, мне хотелось в это верить. Трудно понять, что чувствует змея. Но она всегда выползала мне навстречу, когда я приходила. Куда она запропастилась сегодня? Наверное, спит — как и все в этот час.
Наконец-то я принадлежала себе, впервые после встречи с Афродитой в пещере. Мне хотелось уйти подальше — от себя, от Менелая, даже от Афродиты. «Только ты, моя змейка, нужна мне сейчас, только с тобой я могу говорить» — так думала я. И, словно услышав мой призыв, она выползла из-за алтаря.
Я встала и пошла к ней, стараясь двигаться плавно, без резких движений: змеи не любят их. Я наклонилась и погладила ее по блестящей головке.
— Моя подружка, — шепнула я. — Я пришла повидать тебя.
Она подняла голову и высунула язык.
— Ты — защитница нашего семейного алтаря.
Она ничего не ответила, только обвилась вокруг моей ноги.
— Я даже тебе не могу сказать, что со мной случилось, — прошептала я. — Но я знаю, что ты стоишь на страже нашего семейного очага и спасешь его, если ему будет угрожать опасность.
Она сжала мою лодыжку с неожиданной силой.
— Ты не могла бы выразиться яснее? Ты хочешь предупредить меня?
Я наклонилась и попыталась снять ее с ноги, но кольца сжимались все туже. Мне стало больно.
— Я не понимаю тебя. Но прошу, отпусти мою ногу. Ты делаешь мне больно.
Я еще раз попыталась разжать кольца, не причиняя ей вреда, но безуспешно. Ее сила поразила меня.
Вдруг из сумрака раздался голос:
— Она хочет тебе что-то сказать.
Даже здесь я не могу побыть одна. Я обернулась.
— Кто тут? — спросила я темноту.
Змея по-прежнему обвивала ногу.
Темнота ничего не ответила; послышался шум шагов, и в слабом свете лампады показался Парис.
— О! — вырвалось у меня, руки взмыли к губам.
Он подошел ближе. У меня перехватило дыхание.
— О! — бессмысленно повторила я.
— Позволь, я помогу тебе справиться со змеей.
Он опустился на колени и осторожно дотронулся до змеи, но она сразу соскользнула с ноги и уползла. Парис наклонился и поцеловал мне лодыжку, которую только что сжимала змея. Я отдернула ногу.
— Она уползла.
Это все, что я могла сказать.
Парис медленно поднялся с колен и распрямился в полный рост, которым он мог помериться с богами. Он смотрел на меня сверху вниз.
