Фредерик Тристан - Героические злоключения Бальтазара Кобера

Бальтазар разразился рыданиями. Значит, один из самых великих умов Европы пожертвовал собой ради того, чтобы спасти от смерти его, жалкого и никому не нужного подростка?

– Но откуда у Франкенберга столько ненависти к нам? – спросил он наконец.

– Мой дорогой мальчик, чтобы вы поняли причины этой беспощадной борьбы, вы должны знать, что Франкенберг всегда подозревал Каммершульце в том, что он распространяет идеи Томаса Мюнцера. Этот Мюнцер был послан Лютером в Цюрих проповедовать Евангелие. Но он подружился там с неким Николаем Сторхом, купцом-суконщиком, с которым основал секту, вскоре взбунтовавшуюся против Лютера. Пребывая в состоянии крайней экзальтации, эти братья принялись проповедовать превосходство Святого Духа над Христом, критиковать Реформацию и ее вождя, которого они поставили на одну доску с папой. К тому же Мюнцер и его ученики присоединились к восставшим крестьянам Тюрингии, называя Лютера «доктор Ложь», «язычник душой и телом», «жирный и сластолюбивый тюк духовности»… Было бы странно, если бы после этого они смогли найти общий язык!

– Но Каммершульце никогда не говорил мне ничего подобного! – воскликнул Бальтазар.

– Безусловно, – ответил дон Баттиста, – но Франкенберг и его ректоры вбили себе в голову, что братство вестников – это ответвление секты Мюнцера и таборитов. Для них Паппагалло, Каммершульце, Циммерманн – это бунтовщики, которые прячут свой замысел опрокинуть Церковь под философической наружностью. Разве Мюнцер не писал, что надо, чтобы пришел новый Иоанн и, согласно завету Илии, заставил гудеть и звенеть все трубы, чтобы они запели пламенным чувством, которое дает познание Бога? Разве не добавил он, что каждому, кто чинит препятствия Слову Божьему, не будет пощады? С той поры, как вестники поддержали оказавшихся в тяжелом положении ткачей, их обвинили в желании оказать сопротивление лютеранству…

Дон Баттиста продолжал:

– Чего больше всего в действительности боятся Франкенберги и Шедели, так это возвращения от христианства к иудаизму. И правда, если устраняется Христос, замененный Духом, то мы оказываемся лицом к лицу с Шехиной.[42] Так же и мы, католики, полагаем, что если устранить Богородицу, то мы оказываемся перед Софией гностиков. Хорошенько задумайтесь над тем фактом, что когда реальное присутствие Христа в святом причастии было оспорено, обратились к алхимии, объясняющей превращение материи принципом компенсации. А теперь вспомним, кто такой Фридрих Каммершульце? Алхимик, каббалист и один из трех великих магистров братства вестников. Как же его не подозревать?

– Но вы сами, – спросил Бальтазар, глубоко встревоженный, – вы, монах обители Сан-Ладдзаро, что об этом думаете вы?

Дон Баттиста улыбнулся.

– О, мой дорогой мальчик, если бы святая инквизиция могла заглянуть на дно моего сознания, меня уже отправили бы на костер! Я считаю, что ошибка Рима берет свое начало от filioque.[43] С той поры, как решили, что Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына, возникли две взаимообратимые ошибки: одна, которая давала превосходство Сыну над Духом, а значит, Церкви из Камня над духом пророчества; и другая, которая помещала исторически Дух после Сына, а значит, определяла его как новое откровение, имеющее отношение к Иисусу! Насколько мудрее были византийцы, для которых Сын и Дух равно происходили от Отца!

– Что будет с Каммершульце? – спросил Бальтазар.

– Над ним попытаются устроить судебный процесс, присоединив его к тому, который был устроен, когда он прятался под именем Франка Мюллера. Что я могу вам еще сказать?

Молодой человек проглотил слезы и, поднявшись на ноги, сказал:

– Я хочу увидеться с Розой… Где она?

– Ее уже предупредили, что вы здесь, в этом доме. Скоро она придет сюда, к нам. И конечно же, я понимаю ваше волнение, мой дорогой мальчик, но очень важно, чтобы вы взяли себя в руки и подумали о своем самом ближайшем будущем. Роза поможет вам решить, что для вас самое лучшее. Естественно, я тоже буду здесь и всегда готов помочь вам советом, если вы пожелаете. Но никогда не забывайте, что если в пределах территории Венецианской республики вы находитесь в относительной безопасности, то за ее границами все может, к несчастью, случиться…

Бальтазар спросил:

– А что это за дамы? И что это за дом?

Дон Баттиста улыбнулся снисходительной улыбкой.

– Это не совсем подходящее место для молодого человека и еще менее подходящее для монаха, но синьора Гарганелла покровительствует вестникам. Ее дом – это последнее место, где святая инквизиция догадается нас искать. В то время как эти дамы занимаются своим делом на первом и других этажах, мы совещаемся на чердаке.

– Неужели люди не удивляются, что монах заходит в такое место? – спросил Бальтазар, объятый ужасом.

– Здесь уже все так разложилось, что никто не удивился бы, если бы сюда вошел сам папа, – серьезно ответил дон Баттиста.

22

Когда пришла девушка, Кобер ее не узнал. Кто эта барышня, немного застенчивая, немного покрасневшая, которая подходит к нему?

– Роза!

Это имя сорвалось с его губ, прежде чем он успел понять, что это подруга Паппагалло. Плача навзрыд, они упали друг другу в объятия и так оставались, словно окаменевшие, в течение нескольких секунд; потом отодвинулись и посмотрели друг на друга с радостью, смешанной с изумлением. Ибо после того, как они расстались, так мало будучи знакомы, эти два существа сохранили образ друг друга, который они теперь сопоставляли с реальностью. И эта реальность, по-видимому, не очень отличалась от той, которую они себе представляли, потому что, подчиняясь чисто юношескому порыву, они снова бросились друг к другу, чтобы крепко обняться.

– Вот и хорошо, – сказал дон Баттиста, предварительно кашлянув, – вот вы и вместе, мои дорогие дети. Подобно народу иудейскому вы покинули Египет. И теперь вам предстоит идти вместе к земле обетованной. Простите монаху, напичканному Святым Писанием, что я обращаюсь к вам с такими торжественными словами, но, может быть, причиной тому волнение, ведь так приятно убедиться, что посреди всех катаклизмов нашего тревожного века любовь продолжает жить… Потому что, как вам известно, Дух – это Святая Любовь. Она остается животворящей и в бездне нашего грехопадения. Бог – это сила, преобразующая мир…

Он умолк, взволнованный и почти застеснявшийся высоких слов, которые только что произнес. Потом, что-то неловко пробормотав, он попрощался и ушел.

Двое молодых людей, оставшись одни в комнате, не осмеливались больше поднять глаза. Роза сохранила воспоминание о мальчике. Теперь она видела перед собой мужчину и именно такого, какого не раз просила Бога дать ей в супруги. Бальтазар, отдаваясь своим грезам, вспоминал чудесную девушку, прекрасную, но недостижимую. Теперь он встретил Урсулу, но более человечную и более близкую, нежели дочь мастера-лютниста из Нюрнберга. Урсула была дочерью лютниста, Роза играла на лютне – в этом совпадении Бальтазар видел знак и даже печать судьбы, которая отныне навеки соединяла его с Розой. То, что он искал, путешествуя по дорогам Германии не было ни философией, ни религией. Это была любовь. Теперь он это понял.

Таким образом, Роза и Бальтазар долго сидели, не смея ни шелохнуться, ни заговорить. Невероятная и почти пугающая очевидность их союза наполнила их изумлением и таким ослепительным счастьем, что они не могли сказать ни слова – и даже наверняка об этом не думали. Наконец оба разразились смехом – они смеялись над удивительной шуткой, которую сыграл с ними Бог. Бальтазар полагал, что ищет Паппагалло, а это Роза его звала! Теперь все стало ясно и понятно, включая то ужасное чувство одиночества, которое побудило его написать страницы своей книги.

Они оставили дом синьоры Гарганеллы под растроганными взглядами девиц и, так же молча, отправились на остров Джудекка, где жила Роза. Пересекая Венецию, они, казалось, видели сон, в котором прошлое восстанавливалось из отдельных фрагментов, но в каком-то обратном порядке. Возле церкви Сан Апональ суд ректоров Франкенберга и Шеделя превратился в кукольный театр, возле которого собралась смеющаяся толпа ребятишек. Люди, которые обменивались мнениями, любуясь видом, открывающимся с моста Риальто, вдруг показались Бальтазару участниками бесплодных диспутов в университетах или крытых рынках. Уличные торговцы, которые перекликались, выглядывая из своих лавок, где громоздились мешки с восточными пряностями и плодами, тоже были ему хорошо знакомы.

После того как они прошли мимо Башни с Часами, и изумленный Бальтазар осмотрел интерьер собора, они наняли гондолу, чтобы добраться до острова. Их сопровождала целая флотилия, где были и нежная Валентина, и Гертруда, и дорогой Иоганн Сигизмунд, и целая орава детей, которые образовали вокруг них эскорт, с пальмовыми ветвями в руках. А кто встречал их под вывеской с Гусем и Рашпером? Разве не мать и братья плотники из Кобурга?