Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла
Когда автобус проехал Кыршехир, Рыза вдруг расчувствовался — а он-то думал, что давно забыл родные края. Рядом с ним сидела Эдда; по ее лицу было видно, что она добьется того, что задумала.
У деревни вышли. Рыза шел впереди, в одной руке нес чемодан, в другой — сумочку Эдды. Их увидела проходившая по улице крестьянка, потом еще двое мужчин. Мужчины подбежали к Рызе, обнялись с ним, молча проводили до дому.
Дверь открыла Элиф.
— Разве ты не умерла?.. — только и вымолвил Рыза.
Соседи ушли, и в маленьком деревенском домике, в котором была всего одна комната, остались Рыза, женщины да дети.
Элиф начала укладывать детей спать.
Эдда, усевшись в углу, размышляла: «Что же делать? Жить здесь, в этой бедной глухой деревне, я не стану. В Стамбуле я бы еще согласилась… А что если он с ней останется?» Мысль о том, чтобы расстаться с Рызой и уехать, не приходила ей в голову.
Уложив детей, Элиф подошла к мужу, села напротив:
— Что теперь будет с этой неверной? — спросила она.
Рыза не ответил. С тех пор как он увидел Элиф живой, он, казалось, и думать разучился…
— Что теперь будет с этой неверной? — повторила свой вопрос Элиф.
— Ничего…
Эдда, словно догадавшись, что разговор шел о ней, спросила Рызу:
— Что она сказала?
Рыза, помедлив, ответил:
— Сказала: добро пожаловать в ее дом.
«Они начинают препираться», — подумала Эдда и решила действовать.
— Я устала и хочу спать. Где мы ляжем? — сказала она и начала расстегивать платье.
Элиф, взглянув на женщину, стала молча стелить на полу постель. «Мы можем жить втроем, — подумал Рыза, — только как им это объяснить?»
— Скажи этой неверной, — обратилась к мужу Элиф, — пусть станет мусульманкой — имам поженит.
Не говоря ни слова, Эдда подошла к Рызе, чтобы помочь ему снять пиджак. Элиф кинулась снимать с мужа ботинки. «Она, кажется, хочет соперничать со мной», — подумала Эдда и решительно произнесла:
— Или я, или она.
Прошла неделя. Элиф примирилась с тем, что произошло… Эдда же твердо решила уехать… Как могла, она объяснила это Элиф, та обрадовалась и даже решила поехать вместе с Рызой в Стамбул — проводить Эдду.
Но когда автобус подъезжал к Стамбулу, Элиф поняла вдруг, что ее обманывают. От этой мысли у нее потемнело в глазах. Не помня себя, она набросилась на Эдду и начала колотить ее что было мочи… Потом метнулась к дверям и выскочила бы на ходу, если бы ее не оттащили… Она сразу как-то обмякла и до самой остановки не проронила ни слова… Молчала она и в гостинице, пока жила там.
В день отъезда Рыза сказал ей:
— Элиф, я брошу ее и вернусь к тебе.
Она не реагировала. Рыза купил ей обратный билет, дал двести лир, хотел посадить в автобус.
— Нет, нет, я провожу тебя, — сказала ему Элиф.
Пока Рыза с Эддой садились в поезд, Элиф стояла сложа руки на груди и смотрела на них остекленевшими глазами. Она не двинулась с места и тогда, когда увидела их вместе в окне вагона… Она будто приросла к земле, не в силах отвести глаз от лица мужа.
Набирая скорость, поезд увозил Рызу в Германию. Он понимал, что обманул не только жену, но и свою Турцию.
Когда поезд скрылся из виду, Элиф опустилась на перрон, припала головой к холодной земле, словно совершала намаз[53], и вдруг начала бить кулаками по земле… Все, кто стоял на перроне, обратили внимание на странное поведение женщины. Ее окружили. «Германия… Германия… Что ты со мной сделала?.. Будь ты проклята, Германия!..» — прорывалось сквозь глухие рыдания.
Бекир Йилдыз
Бедрана
Перевод А. Сверчевской и С. Утургаури
С утра дул свирепый ветер: слабого гнал перед собой, немощного валил на землю. И вдруг пошел снег — лег на дорогах тонким слоем, а потом засыпал их совсем. Сравнял острые вершины Карадага и открыл волкам дорогу прямо в деревню Мечменбахар.
Бедрана откинула с колен одеяло. Помешала угли в в тандыре[54]. Огонь едва тлел.
— Пойду лягу, — сказала она.
Наиф поднял голову. Внимательно посмотрел на жену.
— Не гаси огонь. Сегодня ночью то дело распутаем, — проговорил он, губы его почему-то дрожали.
Женщина испугалась.
— Какое дело? — торопливо спросила она. — Жертвой твоей буду, не начинай все сначала.
Она побледнела. Опустила голову. Сердце билось часто-часто.
Наиф отошел от тандыра. Потер онемевшие ноги. Подняв голову, Бедрана следила глазами за мужем и чувствовала, как ее оковывает страх. Она вспомнила, что даже в их первую ночь ей не было так страшно: может, потому, что муж был с ней ласков?
— Хм, — вздохнул Наиф, — с этим спешить не надо.
Наиф отворил дверь на улицу. От снега ночь казалась светлой. Он посмотрел в ту сторону, куда неделю назад ушел человек, посланный к жандармам. Выли волки. Видно, они подошли ближе, чем в прошлую ночь.
Лицо Бедраны потемнело. Наиф, стиснув зубы, с такой силой захлопнул дверь, что у нее пропала всякая надежда. Он взял у порога несколько лепешек кизяка, подошел к печке. Тлевший огонь пополз вверх.
Пока Наиф возился у тандыра, Бедрана не спускала с него глаз, сон как рукой сняло. Взгляды их встретились. Если бы не ветер, который яростно бился о стену дома, они могли бы различить дыхание друг друга.
— Ну что уставилась? — спросил Наиф.
Бедрана обхватила руками колени и уронила на них голову.
— Я стала тебя бояться, — ответила она тихо, — меня твои глаза пугают.
— Хм… Умереть тебе надо… — пробормотал Наиф. — Не могу на улице появиться: вся деревня на меня глаза пялит. Того и гляди, набросятся. Человек, которого мы послали, не вернулся. И дороги совсем занесло…
— Подожди, вот утро наступит — придет, никуда не денется, да еще жандармов с собой приведет, — сказала Бедрана.
Наиф нахмурился.
— Дни короткие. В такой снег да стужу власть с места не тронется… А может, он и до города не дошел. Волки на дороге…
— Разве я виновата, мой ага? — вновь заговорила Бедрана. — Против моей воли это случилось. Все знают, как было дело…
Наиф вытащил из-за пояса пистолет. Положил его на край тандыра. Бедрана вскочила, забилась в угол комнаты.
— Не бойся, глупая, — сказал Наиф миролюбиво. — Я тебя не убью, даю слово. Я не Шахин Кадо. Помню, как тогда все обернулось: бросили парня в тюрьму, а говорят еще, законы в городе есть.
В душу Бедраны закралась тень надежды.
— Ну? — перебила она мужа. — Раз против моей воли — значит, меня не тронут, а того негодяя в тюрьму упекут.
— Да где же жандармы? — вдруг закричал Наиф.
Бедрана подползла к мужу:
— Вот увидишь, день наступит — они придут… Умру за тебя, пусть только день наступит…
— Придут, когда Аллах пожелает, ему виднее… Разве мои предки с властями считались? А когда Шахин Кадо попал в руки властей, мы чуть умом не тронулись… Городскими законами дела не поправишь…
Он замолчал, и они больше не смотрели друг на друга. Бедрана, съежившись, рассеянно глядела перед собой.
Наиф неторопливо потянулся за пистолетом. Женщина, увидев в руках мужа пистолет, вскочила как ужаленная. Но Наифа, видно, новая мысль осенила. Он положил пистолет на место, лицо его подобрело… Бедрана же, подумав, что муж переменил решение, вздохнула с облегчением.
Наиф поднял глаза к потолку. Потолок был уложен слоями: сначала доски, выпиленные из тополя, потом циновки, а сверху земля.
Бедрана тоже глянула вверх: этот крюк в потолке она давно уже облюбовала для люльки, в которой собиралась качать своего будущего ребенка — он зародился в ней несколько месяцев назад.
— Хочешь из этого дела мирно выпутаться? — услышала она мягкий голос мужа.
Бедрана подошла к нему:
— Разве об этом спрашивают, мой повелитель? Все для тебя сделаю, только скажи, как без крови обойтись.
Наиф прищурился.
— Послушай, жена, — начал он не спеша, — ты меня знаешь, я и в игольное ушко пролезу, по годам-то я джигит, а по уму — шах. Я такую игру с властями да с деревней сыграю — ты только ахнешь!
— Чтоб им всем провалиться! — воскликнула Бедрана.
— Ты повесишься!
Ей показалось, что холодный снег, который падает на улице, ложится ей на сердце.
— Это же смерть, — растерянно произнесла она.
Наиф покачал головой.
— Да, только понарошку, для вида…
— И на веревке буду понарошку болтаться?
Он усмехнулся.
— Аллах не дал нам света, — заговорил он. — Наша жизнь, жена, такая же пресная, как несоленый суп, сваренный в кастрюле без крышки… Женщина — что тесный башмак: если жмет — выбрасывают, ну а уж когда мужская честь задета, тут просто не отделаешься. За моей спиной твой отец и твой брат стоят. Если я прощу тебя, они не простят. Сколько дней мы с тобой взаперти сидим? Деревня от меня крови требует…
