Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла
Бедрана с трепетом слушала мужа. Когда он умолк, она вздохнула… Наиф взял пистолет с тандыра и засунул его за пояс.
— Послушай, жена, — проговорил он. — Деревня — не город. Все подступы к нам закрыты горами — не прийти, не уйти. Что в деревне живые люди живут, вспоминают лишь когда кто-нибудь богу душу отдаст… Что сказали власти Шахину Кадо? Что по новому закону убивать нельзя. Ему сказали: «Ты не должен был шуметь, когда узнал, что твоя жена с другим спала. Нам бы сказал, мы бы пришли и накрыли их…» Вот чудаки! Про горы-то они забыли. День, неделя, а то и месяц пройдет, пока сюда жандармы доберутся…
Наиф замолчал. Встал, сделал несколько шагов, остановился под крюком в потолке.
— У нас толстая веревка есть? — обратился он к жене.
Женщину охватила дрожь: хоть и понарошку, а все равно страшно.
— Есть, — еле выдавила она, — ты же сам прошлой осенью длинную веревку для ишака купил…
— Неси какая есть. Надо приготовиться. Как солнце взойдет, так и повесишься… Понарошку… А сейчас прикинем…
Бедрана припала к ногам мужа.
— Я боюсь, — проговорила она сквозь слезы. — А по-другому никак нельзя, мой повелитель? Ты ведь знаешь, вины за мной нет. И все знают…
Наиф отстранил жену.
— Знаю, — проговорил он. — Можно и по-другому: сам я должен порешить тебя. Ты вот что пойми: как бы там ни было, а отец твой и брат не хотят, чтобы ты жила. Еще несколько дней назад они мне сказали об этом. Вся деревня гудит. Не попади Шахин Кадо в руки властей, я бы давно тебя прикончил. Жандарм ему сказал: «Ваши обычаи только истории помеха». А Шахин Кадо ответил, что о законах мы и ведать не ведаем — грамотеев в деревне нету, а ежели, мол, хотите, чтобы мы узнали о законах, то надо всю деревню с глашатаем обойти…
— А жандарм что? — нетерпеливо спросила Бедрана.
— А жандарм ответил, что незнание не есть оправдание.
— Что же с Шахином будет, мой ага, дай бог тебе здоровья?
— Его отец подсчитал, что он выйдет из тюрьмы, лишь когда состарится.
— Э-э-э…
— Что э-э-э?..
— Ничего. А не возьмем ли мы грех на душу — я, ты, брат, отец?.. Хорошо ли вешаться понарошку? Ох, чтоб этот город сквозь землю провалился! Его законы не для нас писаны… Ну повешусь я понарошку… А чего мы этим добьемся, джигит мой?
Волки выли совсем близко. Казалось, откройся дверь — и они ворвутся в дом.
Приближалось утро. Тандыр совсем остыл. Не отрывая глаз от мужа, Бедрана повторила свой вопрос.
— Послушай, — сказал наконец Наиф, — я хочу одним махом двух зайцев убить: и власть обмануть, и черное пятно с себя смыть. Едва солнце взойдет, ты накинешь на шею петлю и сделаешь вид, будто повесилась. Я начну кричать: «Бедрана повесилась!» — и тут же выну тебя из петли. На полу ты начнешь потихоньку шевелиться — оживаешь, вроде… Наши, когда тебя увидят, скажут: молодец женщина, сама решила из жизни уйти, да бог не допустил… И перестанут требовать твоей смерти…
Наиф замолчал.
— А если власти явятся? — спросила Бедрана.
— Об этом подумаем, а сейчас принеси веревку — прикинем разок…
Бедрана не тронулась с места.
— Ну вот, и понарошку умереть не хочешь, — начал выговаривать ей Наиф, — упрашивать тебя надо. А что уж теперь?.. Снявши голову, по волосам не плачут…
— Ох, злая моя судьба, — вздохнула Бедрана и пошла за веревкой.
Наиф тем временем сложил на полу под крюком все подушки, какие были в доме.
Бедрана вернулась.
— Ну, давай жена, — обратился к ней Наиф, — один конец веревки зацепи за крюк, только сначала сделай петлю, чтоб голова пролезла.
Женщина словно приросла к полу, руки ее тряслись, сердце так колотилось, будто хотело выскочить.
— Жизнь-то, оказывается, сладка, — сказала она тихо, — хоть и для вида, а все равно боязно. Сделай ты петлю и веревку за крюк зацепи.
— Э-э-э, нельзя мне, ты сама должна, своими руками. В этом все дело…
Бедрана с трудом сделала петлю и, подняв голову к потолку, посмотрела на крюк. Наиф подхватил молодое, сильное тело жены и подсадил ее на сложенные под крюком подушки. Ей ничего не оставалось, как протянуть руки и зацепить веревку за крюк. Сделав это, она собралась было спрыгнуть, но Наиф остановил ее:
— Погоди, еще не все. Теперь завяжи.
Он приподнял жену, и она завязала веревку.
— Вот и все, — тихо проговорила Бедрана. — Как рассветет, я повешусь, да? А потом…
Наиф не дал ей договорить. Теперь и его била дрожь, но женщина не заметила никакой перемены в нем и переспросила:
— Как рассветет, я повешусь, да?
— Да, да, — торопливо ответил Наиф, — а сейчас давай прикинем разок, чтобы утром все прошло без сучка, без задоринки, газель моя черноокая…
Глаза женщины и в самом деле напоминали глаза газели. Ох, как недолго суждено им было смотреть на белый свет…
Бедрана просунула голову в петлю.
— Так хорошо, мой ага?
— Просунь голову чуть подальше, — сказал Наиф. — А теперь поправь веревку на шее…
Бедрана поправила.
— Вот так…
Ее черные глаза были устремлены на мужа. Их взгляды встретились…
Вой волков постепенно удалялся…
Наиф все давно решил для себя и сейчас торопился покончить с этим делом до первых петухов. Сильным ударом он вышиб подушки из-под ног жены. Бедрана судорожно забилась. Не выдержав, Наиф задул лампу…
Закон отцов
Перевод А. Сверчевской и С. Утургаури
Деревня Хыйям только просыпалась.
Солнце палило немилосердно. Едва завидев его, степь начинала дрожать как в лихорадке, а потом пылала огнем под его лучами.
Фенкли Султан проснулась, но продолжала лежать с опущенными веками. Лишь услышав, как заголосил первый петух, она медленно открыла глаза навстречу новому дню.
Их было двое в маленькой комнатке: она и ее сын Заро.
Женщина приподнялась, посмотрела на спящего юношу:
— Эй, сынок, вставай, тебя молотилка ждет.
Еще не все петухи пропели, а Фенкли Султан была уже на ногах. Сквозь открытую дверь она видела, что солнце озарило деревенскую площадь и внезапно почувствовала, как в сердце ей начал закрадываться страх. Она подошла к сыну и стала тормошить его:
— Вставай, сирота моя.
Заро проснулся.
— Быстро, быстро, уж утро давно.
Юноша оделся и, обернувшись к матери, произнес:
— Мать, дай мне с собой поесть.
Фенкли Султан присела на корточки и принялась собирать еду. Выспавшийся, сильный, Заро смотрел на маленькую скрюченную фигурку матери: земля ее иссушила, хотя к себе еще не призывала.
— Ох-ох-ох, сынок, старость — не радость, — простонала она, тяжело поднимаясь на ноги, — ох, судьба, судьба…
Заро взял приготовленный узелок с едой и поцеловал матери руку.
— Что-то ты от меня скрываешь, мать, — сказал он. — Чего ты на судьбу сетуешь?
Фенкли Султан вытерла кончиком платка выступившие на глазах слезы.
— Огонь жжет мне душу… А ты еще мал…
Заро не терпелось уйти на молотилку. Он шагнул было к двери, но вернулся. Уже несколько дней мать жаловалась на жизнь и тяжело вздыхала. «Что это с ней?» — подумал он про себя, а вслух произнес:
— Не скрывай от меня ничего. Скажи, что тебе надо, — я сделаю.
Женщина прослезилась.
— Да хранит тебя Аллах, не я это придумала, таков закон наших отцов…
— Я и сам уже могу быть отцом, — сказал Заро и притопнул ногой. — Ты все меня за маленького считаешь! А кто на молотилке работает? Кто на верблюда на ходу вскакивает? Твой сын Заро!
Фенкли Султан только слабо улыбнулась в ответ.
— Вот и до тебя очередь дошла. Вырос… — начала было она и умолкла.
— Э-э-э, пока не скажешь, в чем дело, никуда не пойду, — решительно сказал юноша, — пусть ага провалится со своей молотилкой!
Мать прильнула к сыну. Потом взяла его за руку, потянула к двери.
— Иди, иди, сынок, не серди агу. Не приведи Аллах, еще сюда явится. Не играй с огнем…
— Это мое дело, — пробурчал он. — Захочу — пойду, не захочу — не пойду!
— Думаешь, уже вырос, — продолжала она, — а для меня ты все равно дитя малое.
— Пусть будет по-твоему, мать. Но разве это тебя заботит?
Фенкли Султан припала головой к груди сына. Заплакала. Заро никогда не видел, чтобы мать плакала. Он стоял как вкопанный.
Мимо дома процокали лошади. Фенкли Султан взяла себя в руки.
— Опаздываешь, сынок, — сказала она. — Что было, то было, моя печаль со мной останется… — И в отчаянии ударила себя кулаком в грудь, будто по горю своему била.
Мать чего-то не договаривала… Заро не знал что делать: то ли идти, то ли остаться.
Перед мысленным взором Фенкли Султан возникло окровавленное тело мужа. Его убили много лет назад. Перед тем как навсегда закрыть глаза, он пожелал, чтобы его сын, который тогда в пеленках лежал, отомстил за него…
