Хосе Сампедро - Река, что нас несет
Неумолчная болтовня благочестивой монашки нашла горячий отклик у Четырехпалого, Паула предпочитала идти молча; так они незаметно добрались до селения и теперь шествовали среди убогих домишек землистого цвета, который еще больше подчеркивали пестрые занавески. Па площади дети, сопровождаемые кармелиткой, присоединились к другим, и большинстве своем одетым намного лучше. За ними следили какие-то девицы с медальонами на шее.
Зазвонили колокола, детей ввели в церковь, построив рядами. Сложив руки крестом на груди, впереди стояли девочки в белом, за ними остальные девочки и уже потом — мальчики. Началось причастие. Когда появился священник, Паула все внимание обратила на него, с волнением вспоминая священника из Отерона.
Но она ожидала услышать совсем другие слова, хотя девицы с медальонами таяли от умиления. Чтобы дети поняли его и впечатлились как следует, священник из кожи лез вон, пытаясь объяснить, как важен день, когда Иисус, весь пропитанный любовью, нисходит к нам, людям. «А знаете ли вы, дорогие детки, что такое «пропитанный»? Кусок сахара, коснувшись жидкости, например, кофе или простой воды — прозрачной, чистой водички — едва-едва, самым кончиком, вдруг всасывает эту жидкость, и она входит в него, заполняет его, а он ее впитывает с жадностью до тех пор, пока они не сольются воедино, и уже невозможно будет их разделить. Кто из вас не видел этого, дорогие детки? Кто не видел простого, будничного явления природы, созданного всевышним? Так вот, дорогие детки, этот пример послужит мне для того, чтобы вы лучше поняли, что сегодня произойдет с вами. Господь бог войдет, как вода, как прозрачный сок, как океан, в этот кусочек сахара — ваше сердце…»
Слова его не нашли отклика в душе Паулы. Мальчишки откровенно скучали. Один из них, не выдержав, лягнул под лавкой своего соседа. Тот, не поворачиваясь, ткнул кулаком, но угодил в невиновного, который не замедлил ответить должным образом. Началась возня, как и бывает в подобных случаях, ее быстро пресек учитель, влепив одному из зачинщиков подзатыльник. Ото живо угомонило маленькое стадо, и взгляды обратились к алтарю. Один принялся пересчитывать свечи; другой прикидывал, сможет ли меткий удар камня сбить золотистый шарик, самый верхний, если, конечно, швырнуть посильнее; третий обнаружил, что дядюшка Сепас как две капли воды похож на злого разбойника, распятого вместе с Христом, и лишь немногие пытались вникнуть в слова о сахарных сердцах.
Но тут случилось непредвиденное. Одна из девочек в белом, сидевших в первом ряду, — та, что пришла с другого берега, — свалилась на пол.
— Потеряла сознание! — взволнованно воскликнула какая-то девица и вместе с другими поспешила на помощь. Однако девочка встала сама и, кривясь от злости, в съехавшей набок вуали, ткнула пальцем в обломившуюся трухлявую ножку скамьи. Столь прозаическое объяснение раздосадовало девиц, но они успокоились, когда другая девочка призналась, что у нее кружится голова, и им пришлось увести ее в ризницу. Священник завершил проповедь лирическим пассажем о невинности, чей белый цвет с этой поры должны хранить незапятнанным и мальчики, и девочки. «Лучше умереть, чем запятнать свою невинность».
Сеньора в кармелитском одеянии, стоявшая рядом с Паулой, громко высморкалась, изливая в платок свои слезы, текущие, по-видимому, через пос. Сзади понеслись ввысь чистые звуки органа. Под скрип и скрежет деревянных педалей зазвучала церковная музыка, послужившая вступлением для певчих. Мальчишки обернулись при первых же звуках, не обращая внимания на угрожающие жесты учителя. Голоса запели о том, как дивно предаться Христу и ого божественной любви. Наконец звон маленького колокольчика возвестил, что настал долгожданный миг. Лица у некоторых детей сосредоточились: не всякий помнил, сразу глотать облатку или сначала дать ей раствориться, и можно ли ее коснуться зубами или это грех, а если грех, то тяжелый или легкий.
После мессы детей отвели в школу, уже по соблюдая особого порядка. Скамейки отодвинули к стенам, чтобы освободить место для накрытых столов. Заглянув в дверь, парнишка в голубовато-зеленом галстуке торжествующе воскликнул:
— Есть булки!
— Верно! — подтвердил его товарищ. — По по одной!
Все ринулись к столам. При виде разноцветных бумажных салфеток, кто-то удивленно крикнул:
— Шик-блеск, а по салфетки!
— Тс-с, не шуми! — цыкнула на него девица. — Разве не видишь — сеньор священник благословляет трапезу.
— А когда завтракать дадут?
Вскоре завтрак начался. От горячего шоколада исходил такой аромат, что одна девочка не выдержала и в восторге прокричала:
— Да здравствует учитель!
— Милая моя, надо говорить «сеньор учитель»!
Никакими силами нельзя было унять шумного ликования, хотя какая-то старуха углядела даже в этом буйстве причину национальных бедствий. Паула же и Четырехпалый ужо ничего этого не видели, сразу же после мессы они отправились в обратный путь. Паула была опустошена и разочарована, Четырехпалый воодушевлен и взволнован. К тому же он смыл свои грехи в Иордане покаяния, и сердце его было полно.
Почти у самой реки им повстречался Двужильный, Направлявшийся в селение за провизией. Обычно за продуктами ходил Горбун, но Каналехас занозил себе ногу и прихрамывал, поэтому Американец послал Двужильного с рюкзаком.
— Там все закрыто, — предупредил его Четырехпалый.
— Ну и что, — невозмутимо ответил Двужильный.
Американец отправил за продуктами именно его, зная, что такой спокойный человек в конце концов всего добьется. Двужильный собирался перекусить в селении и вернуться к вечеру, поскольку в полдень стволы связывают, и вполне можно обойтись без него.
Паула и Четырехпалый отправились дальше, к реке. Двужильный проследовал своей дорогой. Дойдя до окраины, он подошел к новому дому, чтобы узнать, где лавка. Над большими воротами была вывеска: «X. Альмасан. Мастерская по производству ящиков». Ворота были распахнуты.
Двужильный заглянул во двор и услышал радостные возгласы людей, одетых по-праздничному. Девушка в нарядном платье поспешила ему навстречу.
— Вы не здешний, верно?
— Нет, я…
Но она уже устремилась к дому, крича на бегу нечто такое, что не могло не озадачить Двужильного.
— Отец, отец! Божий человек явился!
На ее крик сбежал по лестнице мужчина в городском костюме, при галстуке. Копчики накрахмаленного воротничка, стоявшие торчком, нервно подрагивали у его шеи, но он улыбался. Это был хозяин дома, выдававший замуж свою дочь. Они уже собирались идти в церковь, а в округе существовало поверье: если на свадьбу случайно попадал чужак, то кем бы он ни был, он становился самым почетным гостем. «Божий человек» приносил счастье будущим супругам.
— Я ничего не знаю! Мне надо закупить продукты, — упирался Двужильный.
— Вы обязательно должны присутствовать на свадьбе, — упрашивал мужчина, — С провизией мы все уладим. Я только-только наладил производство ящиков, надеясь, что в скором будущем на этой плодородной земле можно будет делать консервы, как вдруг дочь надумала выйти замуж за моего управляющего. Он родом из Риохи. Вы принесете им счастье, друг.
— Но я должен вернуться к реке…
— Тогда пойдемте с нами хотя бы в церковь, — настаивал хозяин, которого дружно поддерживали остальные.
«Наверное, еще никогда в жизни так не встречали сплавщика», — подумал Двужильный, поднимаясь по узкой лестнице. Дело принимало занятный оборот. Проходя мимо веселых девушек, он снова подумал: «Сюда бы Сухопарого!»
— Можно войти? — спросил отец невесты, подойдя к двери. — Божий человек явился!
— Конечно! — ответили изнутри. — Я уже одета.
Они вошли, громко хлопнув дверью. Из мужчин только отцу да, пожалуй, еще «божьему человеку» разрешалось видеть невесту до свадьбы. В спальне стояла металлическая кровать, пестрая занавеска прикрывала одежду. В окошко заглядывало солнце, куст бальзамина благоухал. Полная женщина, раскупорив флакон с духами, щедро опрыскивала ими невесту, на которой не было только фаты. «А она хорошенькая!» — отметил про себя Двужильный. На девушке было плотно облегающее белое платье; смуглое ее лицо сильно раскраснелось. Кроме толстухи, в комнате, несмотря на тесноту, суетились еще три женщины.
Отец невесты и Двужильный остановились у двери; дальше пройти было невозможно. Девушка взглянула на них.
— Добро пожаловать, сеньор! — приветствовала она его взволнованно.
— Видишь, как тебе повезло! — воскликнула одна из женщин. — Со свадьбы Кресенсии другого такого случая не было в селе.
Толстуха держала в руках фату, кружева светились на солнце. Прежде чем набросить ее на невесту, толстуха остановилась, и в комнате воцарилась торжественная тишина. Толстуха подтолкнула девушку вперед; та сразу стала серьезной, побледнела и приблизилась к отцу.
