Джулия Стюарт - Тауэр, зоопарк и черепаха
С птицами потребовалось все его терпение. Потратив немало сил, Бальтазар Джонс убедил йомена Гаолера пожертвовать ради этого дела немного нутряного жира. Тот сходил домой и вернулся с кусками хлеба, скупо намазанными салом, которые Бальтазар Джонс разбросал на земле под деревьями. Первым не выдержал один из туканов, которого быстренько поймали рыболовной сетью. Даже самка неразлучника поддалась искушению и слетела вниз к угощению, описав напоследок еще один победный круг над Белой башней.
Зато висячий попугайчик, залитый лунным светом, наотрез отказался покидать платан, на ветке которого болтался вниз головой с непринужденностью воздушного гимнаста. Когда все остальные обитатели Тауэра в изнеможении разбрелись по домам, Бальтазар Джонс испробовал одну за другой несколько соблазнительных приманок, пытаясь спустить попугая на землю. Когда ничто не помогло, он сунул руку в карман и пожертвовал печенье с инжиром, которое похитил из пачки в кухне йомена Гаолера, навещая этрусскую землеройку. Но даже печенье с начинкой из созревших на солнце турецких фиг не заставило маленькую птичку покинуть свой незаконный насест.
В итоге бифитер махнул рукой на гастрономические ловушки и приставил к дереву лестницу. Птичка одним глазом наблюдала, как он поднимается по перекладинам — с ловкостью накачанного ромом матроса, который лезет на мачту. Когда Бальтазар Джонс оказался на расстоянии вытянутой руки от птицы, попугайчик совершил впечатляющее двойное сальто и упал на ветку пониже. Бифитер спустился на несколько перекладин и протянул к попугаю свои тонкие пальцы. Однако птичка закрыла глаза и шмякнулась вниз, словно мертвое тело. Но за миг до столкновения с землей она схватила печенье с инжиром и взлетела на крышу Белой башни, где уселась на золоченый флюгер, поворачивающийся на ветру, и принялась осыпать Бальтазара Джонса крошками.
Бифитер не помнил, как выключил будильник, который зазвонил через несколько часов после того, как он наконец-то лег. Первое, что он осознал, проснувшись, — это что на столике рядом с кроватью звонит телефон. Сначала Бальтазар Джонс отмахнулся, накрывшись с головой одеялом. Телефон умолк, но через секунду зазвонил снова. Бальтазар Джонс вытянул руку из-под старенького одеяла и поднял трубку.
— Алло? — прохрипел он.
— Доброе утро. Это Освин Филдинг. Я в «Джине и дыбе». Вы уже опоздали на двадцать минут. Вы должны были прийти в девять.
Заверив конюшего, что он уже в пути, бифитер откинул одеяло и побрел в ванную. Мучаясь от запора, он вспомнил жалкие тельца кольцехвостых кускусов, не зная, как будет объяснять причину их смерти королевскому конюшему.
Он нисколько не сомневался, что открыл клетки тот самый человек, чья майка висит у него в сушилке. И снова рассердился, вспомнив, как смотритель воронов прижал его к стене Белой башни. Он не доверял этому человеку с тех пор, как восемь лет назад Миссис Кук лишилась хвоста. К тому же Бальтазару Джонсу не нравилось, как этот человек обращается со своей женой, прозрачной, как пергамент, которая лишь изредка появлялась в таверне «Джин и дыба», — Геба Джонс даже заметила однажды: «Он запирает ее в ореховой скорлупе».
Выходя из спальни, Бальтазар Джонс увидел в зеркале свою мятую форму и пожалел, что не снял ее перед тем, как лечь. Он нахлобучил шляпу на всклокоченные волосы и пошел вниз по лестнице, чувствуя, как пустой желудок сжимается от тревожного предчувствия.
По дороге к таверне он прикрывал глаза рукой от сияния алебастровых облаков, а открыв дверь «Джина и дыбы», даже обрадовался пропахшему пивными парами сумраку. Он заказал у хозяйки чашку чая, поскольку алкоголя она не подавала до десяти утра — традиция, заведенная одним из ее предков, чтобы все обитатели Тауэра отдавали отчет в своих действиях, целясь в ночной горшок. Пробормотав слова благодарности за то, что Руби Дор взяла на себя заботы о декоративных крысах, он пошел со своим чаем мимо свободных столов к Освину Филдингу, внимательно просматривавшему бумаги в папке.
— Ага, вот и вы, — сказала придворный, поднимая голову. — Я слышал, вчера ночью здесь кое-что произошло.
Бифитер молча сел напротив него.
— Когда я пришел сегодня утром, то заметил на дереве нескольких поссумов. Главный страж рассказал о вчерашнем происшествии. Слава богу, не сбежал никто из вольеров во рву, так что публике об этом знать не стоит.
Бальтазар Джонс вспомнил безжизненные тела на булыжниках Водного переулка.
— Я был уверен, что комодский дракон убил поссумов, — услышал он собственный голос.
— Должно быть, они притворились мертвыми. Сейчас они как огурчики, — пояснил Освин Филдинг.
Он снял очки и принялся протирать их синим носовым платком:
— Главный страж спрашивал, не забыли ли вы запереть животных, однако я сказал ему, что человек, который столько лет ухаживает за черепахой, просто не способен проявить подобную беспечность.
Бальтазар Джонс смотрел в стол.
— Есть соображения насчет того, кто мог открыть клетки? — продолжал конюший, снова надевая очки на нос. — Я ни на минуту не допускаю, что они могли сбежать сами.
Бифитер откинулся на стуле.
— У меня есть подозреваемый, — сказал он.
— Не хотите ли назвать имя? — спросил конюший.
— У меня нет доказательств.
— Что ж, проведем тщательное расследование, чтобы выявить злоумышленника, — проговорил конюший, переворачивая страницу. — По крайней мере, все беглецы благополучно вернулись на свои места.
Бифитер тут же подумал о флюгере Белой башни и поднес ко рту чашку.
— Итак, — продолжал Освин Филдинг. — Теперь о причине, по которой я позвал вас сегодня. Премьер-министр Гайаны только что подарил королеве несколько гигантских выдр, что, должен признать, весьма огорчительно.
Бальтазар Джонс уставился на придворного.
— Но у нас нет вольеров, подходящих для гигантских выдр, — запротестовал он.
— Им никто не рад, уверяю вас. Нам пока придется просто посадить их в вольер, предназначавшийся для пингвинов. Смотрите за ними как следует. Это опасные животные, как и комодский дракон. Как он, кстати?
— Прекрасно. Немного потолстел, а так все нормально.
Конюший опустил взгляд на свою папку:
— Пока он не съест какого-нибудь ребенка, беспокоиться не о чем.
Бифитер смотрел в окно, соображая, когда он в последний раз видел собаку главного стража.
— Да! Вот еще о чем я хотел упомянуть, — сказал Освин Филдинг.
Бальтазар Джонс принялся вертеть подставку под пиво.
— Сегодня утром в шведских газетах появилась заметка о жирафах, подаренных якобы королем Швеции, — продолжал конюший. — И чего я никак не могу понять, в пресс-центре уверяют, будто эту информацию дали им вы.
Бифитер поглядел в сторону.
— Так получилось, что я тогда как раз стоял со шведской брюквой, — пробормотал бифитер.
— С… Со шведкой? С кем именно? — спросил конюший.
— Нет, не со шведкой. Не с женщиной, а с корнеплодом.
Посыльный из дворца сощурился, глядя на Бальтазара Джонса.
— Неужели вы не могли назвать какую-нибудь африканскую страну? — спросил он. — Нам уже звонили от шведского короля. Я им объяснил, что в пресс-центре перепутали телефонные линии, так что на вашем месте я бы пока не попадался на глаза тамошним служащим. Они не очень вами довольны.
Придворный закрыл папку и со вздохом откинулся на спинку стула.
— Как миссис Джонс? — спросил он.
Ответа не последовало.
— Все еще не вернулась?
Бальтазар Джонс посмотрел в окно.
— Нет, — ответил он в итоге.
— Жаль. Моя жена тоже так и не вернулась.
Когда мужчины ушли, Руби Дор убрала со стола пустые чашки и смела остатки изорванного коврика под пиво. Она поклялась себе лечь пораньше, потому что накануне легла далеко за полночь, пока не разыскала последнюю декоративную крысу. Руби Дор уже почти отчаялась, успев поискать ее даже в мусорном баке рядом с кафе «Тауэр», когда прибежал преподобный Септимус Дрю и сказал, что две крысы только что прошмыгнули возле Музея фузилёров. Прошло больше часа, прежде чем они загнали крыс в двери церкви Святого Петра-в-оковах, которую кто-то из бифитеров забыл закрыть в общей суматохе. Грызуны тут же метнулись под орган, а преследователи в отчаянии сели на переднюю скамью. Когда вредители снова возникли перед ними и беззастенчиво вонзили зубы в белоснежную ткань на алтаре, капеллан отправился за самым неодолимым искушением — за арахисовым маслом.
Как только крысы благополучно оказались в своих клетках в Колодезной башне, Руби Дор пригласила святого отца в «Джин и дыбу», заперев двери, чтобы бифитеры даже не надеялись на пиво. Она вернулась из подвала с бутылкой выдержанного шампанского, которое приберегала для особого случая, который все не наступал. Пока она разливала вино по бокалам, преподобный Септимус Дрю поглядел на канарейку, спавшую на жердочке, и сказал, как ему жаль, что квартал Кэнэри-Уорф [16] назван вовсе не в честь нашествия маленьких желтых птичек, как можно было бы подумать, а в честь испанских островов, с которых суда привозили фрукты. Протягивая ему бокал, хозяйка таверны поняла, что это и есть тот самый особый случай, который наконец наступил.
