Лариса Васильева - Бессонница в аду
— Шура, что это сегодня был за кофе? Другой сорт? По-моему, раньше был лучше…
— Да нет, тот же самый… — Шура покосилась на Хана.
Тот невозмутимо продолжал есть, но Олег заметил этот быстрый взгляд, и его бросило в холодный пот.
— Ты… Что ты мне дала?! — сипло спросил он.
— То, что ты заслужил… — ответил вместо Шуры Хан.
— Сволочь! Мерзавец! — Олег бросился на кухню к раковине, на ходу засовывая себе пальцы в рот, надеясь вызвать рвоту.
— Возьмите его, — приказал Хан. — Олег, не порть эксперимент, сейчас уже часть препарата всосалась, а если ты вызовешь рвоту, придется добавлять внутривенно, и как тогда точно определить введенную дозу?
К Олегу Петровичу тут же бросились охранники, они просто схватили его и удерживали, не давая возможности освободить желудок.
— Полчаса подержите, а потом пусть хоть вывернется на изнанку, утренний кофе, выпитый натощак, уже всосется. Уведите.
— Стас, запиши в журнал: Объект № — поставишь порядковый номер, первая доза ЛП-17 принята внутрь добровольно. «Сегодняшнее число. Далее: состояние нервозное, назначены транквилизаторы — феназепам по 5 мгсут, неулептил, 40 мгсут и трифтазин по 50 мг.» Введи все сразу, а то больной может сам себя повредить…
— Идиот, ты с кем связался?! С сотрудником органов безопасности!..
Хан отвернулся, равнодушно бросил, не глядя на своего бывшего зама:
— Я зайду к тебе, тогда расскажешь, чьим ты был сотрудником…
После завтрака он в самом деле зашел в изолятор к Олегу Аркадьевичу.
— Хан, ты сволочь, как ты посмел! Введи мне антидот…Тебе это так не пройдет! Ты не в курсе, но у меня здесь особые полномочия.
— Я в курсе, и ты можешь пожаловаться. Сообщи им, что на тебе проводят интересный эксперимент. Кстати, это новая фракция, почти то же самое, что и препарат «Ретро», но действие более мощное, уже через месяц будут заметны сдвиги. В принципе, вторую дозу можно не давать, возрастные признаки будут нарастать в геометрической прогрессии, но можно и ускорить… Так что, сообщай, я дам тебе телефон, скажи, что ты через месяц впадешь в детство. Интересно, как на это прореагирует твое начальство?
— За что?
— Ты посмел тронуть Марию.
— Это не я…
— А кто? Мишаня получил приказ… Скажи, от кого и получишь антидот.
— Я не знаю…
— Знаешь. О чем ты с ним беседовал два дня после моего отъезда? Что же ты молчишь? Не успел придумать? Ты вел свою игру. Но зачем? Что ты выгадывал в случае смерти Марии? Ты испугался за мои деньги? Вот видишь, мне даже не надо слушать тебя. Может, ты еще хочешь кофе?
На Олега жалко было смотреть, он был испуган.
— Шеф, прости меня, — он опустился на колени, пополз к Хану.
— Скажи, кто с тобой заодно?
— Никто, честно, Хан, никто, кто же может знать о твоих деньгах? Никто, я никому ничего не говорил, я боялся, что ты все ей отпишешь. Прости меня, дай антидот, пожалуйста…
— Ты ведь еще поживешь, до старости. Все ведь мечтают умереть от старости, вот у тебя и сбудется народная мечта. А Мария из-за твоей жадности могла умереть сразу… — и Хан ушел.
Олега Аркадьевича выпустили из изолятора через три недели. За такой короткий срок с ним произошли кардинальные изменения: по сути, уже ничто в нем не напоминало того цветущего, уверенного в себе, самодовольного начальника, каким он встретил пленниц в день приезда Марии в Центр. Худой, морщинистый, с трясущимися руками, бродил он по Центру, никого не узнавая, и ничего не помня. На него смотрели с сожалением, ведь он никому особого зла не делал, лишь убил Мишаню — для такого места проступок не большой, к тому же, он заступился за Марию. Так как о причинах своей жестокости Хан никому не говорил, его дьявольская репутация подтвердилась еще раз.
Леонид Сергеевич выговаривал Хану:
— Дорогой мой, я же все-таки твой зам, ты бы ставил меня в известность о своих намерениях. Олег Аркадьевич не последнее лицо в Центре, а ты вот так с ним поступил. Это как-то нехорошо. Ничего не понимаю, у вас же были прекрасные отношения…
— Он посмел тронуть Марию. Больше говорить не о чем.
Леонид Сергеевич покрылся холодным потом. «Как я мог так непродуманно действовать? — удивлялся он про себя, — и так рискованно… Слава Богу, Олег пристрелил того дурака, а если бы Мишаня ляпнул что-нибудь Хану про то, как водил «по его приказу» Марию в лабораторию… Странно, что Мария промолчала, или хозяин не поверил ей? Но, теперь, когда Мишани нет, она может говорить что угодно, я все смогу свалить на покойника…»
— Ну что, Валентин, мы с тобой такое серьезное дело провалили, обговорили его в тот раз на бегу, на скорую руку. Бог нас спас тогда, но теперь надо все как следует обдумать, умные люди на ошибках учатся, не повторяют их. Хорошо, что Олег убрал Мишаню, свидетеля нет. И теперь мы знаем, что Мария для Хана значит гораздо больше, чем предполагалось… Представляешь, что было, если бы его бабу растворили, а Мишаню не успели убрать, и он бы заявил Хану, что это ты велел привести Машку? Боюсь, тут никакие ссылки на тупость парня не прошли бы. Шеф бы не поверил, что тот сам додумался до такого, и что мы не знали об особых отношениях Хана с теткой. А как бы мы объяснялись по поводу сильного напряжения? Нет, нам с тобой просто повезло. Теперь надо хорошо продумать все. Но в одном мы правы, ее надо убрать, ее смерти Хан не выдержит. Если мы сможем представить ее гибель как несчастный случай, все будет в порядке.
— Леонид Сергеевич, думаю, пока надо немного переждать, чтобы шеф ничего не заподозрил. Какая все-таки баба живучая: с четвертого этажа выпрыгнуть — и ни одной царапины, небольшое сотрясение, и все!
— Конечно, торопиться нам некуда, может, он и сам помрет, без нашей помощи, тогда, главное, вовремя выйти на связь, должен же кто-то будет сообщить о его смерти, а кто, кроме меня?
— С тех пор как она тут появилась, ему стало лучше.
— Значит, надо делать упор на вариант с Марией — держать его наготове…
— Давай дружок, пошевели мозгами, что с ней можно сделать в наших условиях, какой такой несчастный случай?.. — заключил Леонид Сергеевич.
Теперь, сталкиваясь наедине где-нибудь в коридоре, оглядываясь, как заправские заговорщики, Леонид Сергеевич с Валентином обменивались предложениями:
— А что, если как-нибудь задержать ее в саду, чтобы собаки порвали? — говорил Валентин, понимая нереальность такого проекта.
— Да Хан всех своих псов к ней приучил, летом по ночам с ней гулял, собаки ее не тронут. Когда она выпрыгнула из окна, псина выла около нее, не набросилась же…
— А если Марию отравить?
— В принципе, можно, но ведь будет расследование, а этот гад так умен, что заметит даже то, чего мы вдвоем не увидим.
— Леонид Сергеевич, я придумал: их надо взорвать обоих!
— Как же это?
— В его самолет подложить взрывчатку…
— Это идея. Тогда что мы тут говорим о них обоих? Так можно убрать его одного, а тетку используем потом в ванной, понял, чудак?
— Правильно…
— Взрывчатку мы с тобой легко сделаем, а вот как ее отнести в самолет? Там же своя охрана…
— Так, значит, все-таки нужна Мария. Думаю, она дура, как и все бабы, мы что-нибудь ей сочиним, она и поверит: да хотя бы под видом сухого пайка возьмет с собой корзинку с взрывчаткой в самолет… Или подложить в ее вещи…
— Но он никогда не брал с собой Марию.
— Значит надо подсказать шефу такую идейку — устроить для Марии авиапрогулку.
— Давай-ка, на этот раз все продумаем до мелочей…
Мария осторожно встала, стараясь не разбудить Хана, — пусть поспит. А ей не спалось, в голову пришла интересная мысль, которую хотелось скорее перенести на холст… Да, скоро здесь все пропахнет красками… Столько лет прожила на свете и никогда не думала, что может так увлечься живописью. Это как наркотик, ей все время хотелось рисовать… Она прошла в соседнюю комнату и взялась за кисти, работала около часа, пока не проснулся Хан.
— Ну, это уже что-то… Думаю, тебе надо браться за дело серьезно…
Она так увлеклась, что даже не заметила, как он подошел к ней.
— Серьезно — это как?
— Это значит учиться и работать вдвое больше, не выпуская кисти из рук. Конечно, хорошо бы походить на уроки настоящего мастера, может быть, даже закончить какой-нибудь колледж, училище или хотя бы школу, но поскольку я тебя сейчас не отпущу, это отпадает. Какая может быть этому замена?
Он задумался, а Мария предвкушала, как он все быстро разложит по полочкам, — для Хана неразрешимых проблем не бывает. Ей нравилось видеть его таким умным, энергичным.
— Так, летим с тобой в Москву, ходим по всем действующим художественным выставкам, картинным галереям. Ты выбираешь оптимальную для тебя манеру письма, узнаешь, где этому учат, и договариваешься о покупке видеокассет или дисков с записями уроков. Это, конечно, не совсем то, что нужно, ты, к сожалению, будешь лишена возможности услышать замечания по своей работе, но для умного человека и этого достаточно. Еще есть Арбат, художники в переходах… Потом можно посетить мастерскую какого-нибудь художника, — увидев ее растерянные глаза, добавил: — Ну, это я возьму на себя, в порядке исключения. Я мог бы купить для тебя персональную выставку, но не буду этого делать, тебе ведь предстоит жить без меня, и ты должна научиться бороться. Все будешь делать сама: рисовать, выставлять свои работы, делать им рекламу и продавать. Чтобы рисование стало не просто твоим развлечением, а основным занятием, раз это так нравится тебе. А следовательно, нужно знать всю подноготную «художественной» кухни. И еще одно: тебя, как художника, не должны связывать с моим именем. Иначе потом, после меня, слишком легко будет вычислить по картинам их автора… Таким образом, сейчас не может быть и речи о выставке твоих работ, да их и мало. И как только я отправлю тебя отсюда, сразу все оставшиеся здесь картины уничтожу.
