Сара Груэн - Уроки верховой езды

— Перекись… Кожу раздражает небось?

— Может вызвать раздражение, если кожа очень чувствительная, но у большинства людей обходится без проблем.

— А если не применять его, что будет?

— Если волосы вроде ваших, окрашивание произойдет все равно. Если свой цвет темнее — можете с таким же успехом спустить денежки в туалет. Всегда лучше для начала волосы обесцветить.

— Ну и отлично, — говорю я. — Раз так, беру только краску.

— Вы уверены? По мне, взяли бы лучше десятый номер. Он и обесцветит немного, и волосы не пересушит.

— Нет, только краску. — И я подталкиваю тюбики «Шварцкопфа» к кассовому аппарату.

Кажется, он оскорбился, что я не последовала совету. Я это вижу по его лицу — брови вскинуты, губы поджаты. А еще он подчеркнуто избегает смотреть мне в глаза. Ну и что? Какое это имеет значение — краску-то я заполучила.

Возвращаясь домой, я чувствую, как понемногу отступает паника. Не знаю, остановила ли я неотвратимую колесницу судьбы, но палку в колесо сунула определенно.

По пути я заглядываю в конюшню, навещаю Гарру в его деннике. Он успел улечься в опилки — которых у него, естественно, полных три мешка, — но при виде меня тотчас поднимается на ноги.

— Прости, малыш, — говорю я и целую бархатный нос, тянущийся ко мне сквозь отверстие над кормушкой. — Лежал бы себе спокойно.

К стене возле денника привинчен небольшой деревянный ящик. Я поднимаю крышку и до времени закидываю туда пластиковый пакет с тюбиками.

— Это тебе подарок, малыш, — говорю я, обращаясь к принюхивающемуся носу.

Я почесываю нежную кожу у него на подбородке, а он забавно шлепает губами.

— Прости, — шепчу я, — это не совсем конфетка…

И последний раз целую его.

— Завтра обязательно принесу, обещаю. Если будешь хорошо себя вести во время одного особенного купания, все мятные конфетки будут твои…

— A-а, это ты, — говорит Жан Клод, когда я наконец появляюсь у него в комнате.

Не знаю, почему мне не пришло в голову постучать. Не пришло вот — и все. По счастью, он, кажется, даже не особенно удивился.

— Ага, я. И очень голодная.

Я прохожу и плюхаюсь на его диван. Потом оглядываюсь и спрашиваю:

— А Ева где?

— Поужинала и упорхнула, — отвечает он, делая неопределенный жест. — Подростки…

Я смеюсь. После денька вроде сегодняшнего здоровая доза общения с Жаном Клодом именно то, что мне требуется.

Он стоит у окна, глядит через двор на наш дом. Он успел сменить бриджи на джинсы. Еще на нем темно-красная спортивная рубашка с короткими рукавами, заправленная в брюки и перехваченная кожаным ремнем.

— Успешно свои дела сделала?

— Вполне. А ты свои?

Он смотрит на меня озадаченно. Приходится напомнить:

— Я про ужин.

— Ах да! — Он хлопает в ладоши. — Ну конечно. Тысяча извинений. Для начала — вино. Потом — холодный сливочно-овощной суп. Вишисуаз называется. Знаешь, Ева очень мне помогла. Из нее отличная кухарка получится. Она понимает еду…

— И что, ингредиенты для этого… вишисуаза… у тебя прямо так дома нашлись?

— Конечно. А ты думала, чем я обедаю — макаронами с сыром?

Я попросту очарована.

— Погоди. Так ты сказал, что Ева у меня неплохо готовит?

— Да.

— А не привираешь?

Жан Клод направляется в кухню, но при этих словах останавливается и смотрит на меня.

Опаньки. Он, кажется, начинает думать, что я очень скверная мать и цены не знаю своему детищу. Я пытаюсь исправить положение:

— Я просто, скажем так, немного удивлена. Если кто и научил ее готовить, так точно не я.

— Не умеешь готовить?

— Не особенно хорошо, — говорю я.

У меня есть веские причины не посвящать его во все подробности моего недавнего поварского фиаско.

Жан Клод все стоит на месте, задумчиво пощипывая усы.

— Ну ладно, — говорит он таким тоном, будто прощает меня. — Что с тебя взять, ты же не француженка.

И скрывается на кухне, а я хохочу в голос.

Вишисуаз великолепен. Как, впрочем, и рыбный соус «а-ля марешаль». Его Жан Клод этак небрежно взбивает прямо у меня на глазах после того, как мы расправились с супом.

— Прошу прощения, — говорит он, порывшись в коробке с припасами. — Шалот кончился. Ага…

Он вытаскивает луковку и внимательно рассматривает ее.

— Пожалуй, сойдет.

Я завороженно слежу, как он проделывает ровно то, что я собиралась сотворить у Дэна в гостях. Он извлекает откуда-то тысячу и один ингредиент и раскладывает на столе, не заглядывая ни в какие шпаргалки. У него даже чаша колотого льда наготове. Такая вот великолепная уверенность, выпирающая из всех щелей. А ведь это я так хотела приготовить что-нибудь сложное и замечательное. Это я хотела что-то взбивать на колотом льду…

Но я лишь попиваю отличное белое бургундское — оно само просится в рот — и наблюдаю за этим мужчиной, который ездит на лошади и готовит с одинаково благородным достоинством. Я нисколько не преувеличиваю. Ужин в его исполнении не только объедение, но и загляденье. Эти чуть сладковатые, пряные рыбные котлетки, сотворенные всего-то из камбалы, взбитых сливок и мускатного ореха и неторопливо обжаренные в щедрой порции сливочного масла… А потом поданные с грибами и спаржей под сливочным соусом, чуть сбрызнутые заправкой из лука, лимонного сока и масла…

Положительно, я ничего вкуснее в жизни своей не едала.

Я вообще-то привыкла по достоинству ценить австрийскую кухню. Но глянем правде в глаза: достоинства у нее довольно крестьянские и склонные наращивать на ребрах жирок. Тогда как это… В каком-то смысле это даже лучше, чем секс. Другое дело, я совсем не настроена проверять это предположение на практике, хотя мне кажется, Жан Клод не возражал бы. Когда я помогаю ему убирать со стола, мы разом тянемся за одной и той же тарелкой, его ладонь накрывает мою и задерживается.

Я поднимаю голову и наталкиваюсь на его взгляд, карие глаза так и лучатся. Воздух дрожит от электрического напряжения, и я испытываю немалое искушение, ведь не зря же французы пользуются репутацией дамских угодников, n’est ce pas?

Когда наконец я возвращаюсь домой, часы показывают почти одиннадцать вечера. Луна стоит высоко, дом и поля окутывает голубоватое серебро, теплый ветер, дышащий влагой, сулит дождь, которого земля поистине заждалась.

Пройдя полдороги до дома, я оглядываюсь на конюшню.

Прожекторы на парковке освещают одну-единственную машину. Золотистую «импалу».

Еще миг, и я во все лопатки бегу обратно.

Я и не думаю тихо подкрадываться к двери комнаты отдыха. Я распахиваю ее настежь и врываюсь. Она еще не успевает стукнуть о стену, когда я нашариваю выключатель и зажигаю в комнате свет.

Ева и Луис смотрят на меня с одинаковым ужасом на физиономиях. Они лежат на диване. И Луис — без рубашки.

— Мам! Что ты тут делаешь?

Я переспрашиваю, не веря своим ушам:

— Что я тут делаю?..

Я переступаю порог и захлопываю дверь. Со стены падает наша с Гарри фотография в рамке. Она грохается на пол. Звенит разбитое стекло.

— Мам, ты что?..

Я еще раз обозреваю всю картину. Потом говорю Луису:

— Ты. Отправляйся домой.

Мгновение он смотрит на меня, потом вскакивает и хватает свою рубашку. И принимается натягивать ее через голову, с трудом попадая в рукава.

— Мам, ну что ты, в самом деле? Мы же ничего плохого не делали!

— Ну да. Конечно.

— Но мы правда!..

Луис, уже одетый, торчит в дальнем углу. Выйти он может, только прошмыгнув мимо меня, а для этого он слишком напуган.

— Она всегда так, — говорит ему Ева. — Ты не волнуйся. Завтра поболтаем.

— Не получится, — говорю я.

— Ты о чем? — спрашивает она.

— О том, что ему здесь больше не рады.

Вот теперь Ева испугана по-настоящему.

— Что ты имеешь в виду? Ты же его не выгонишь?

— Но ведь не тебя же мне выгонять? Или как?

Луис, совершенно зеленый, проскакивает мимо меня и удирает по коридору. Я слышу, как удаляются его шаги.

— Мам, ну ты правда неизвестно что подумала!

— Конечно. Тогда почему он был без рубашки?

— Он мне свои татуировки показывал…

— А свет выключили, чтобы видней было?

Ева смотрит на меня, уперев руки в бока.

— Ну пожалуйста, мам. Не увольняй его. Ему никак без этой работы…

Я смотрю ей прямо в глаза.

— Ты мне лучше вот что скажи. Я сюда вовремя подоспела?

— Вовремя?..

— Вы с ним переспали?

Ева в ужасе таращит глаза.

— Мам, ты че — вообще?..

— Я спрашиваю, вы переспали?

— Да нет же, нет! Мы с ним целовались, и все! Если тебе самой прямо не терпится прыгнуть со своим бойфрендом в постель, не думай, что я…

— Ева. Замолчи прямо сейчас.

Она замолкает и тихо стоит, только в глазах закипают слезы. Потом говорит: