Сара Груэн - Уроки верховой езды
Перво-наперво я звоню кузнецу — спросить, как скоро он мог бы расковать школьных лошадей на задние ноги. Это будет означать пятьдесят долларов экономии с каждой лошади за полтора месяца. Конечно, убытки из-за утраченных постояльцев этим не возместишь, но надо же начало положить.
Фрэнсис вежливо выслушивает меня, после чего заявляет:
— Я не могу этого сделать.
— Почему?
— Год выдался засушливый, земля очень твердая. Если выпустишь табун с дырками в копытах от ухналей, как раз и дождешься беды.
— Значит, с этими подковами мы так и застряли?
— Нет, конечно. Но в этом году я только и делаю, что спасаю покалеченные копыта, а все из-за грунта. Мне даже приходилось ковать лошадей, всю дорогу отлично обходившихся без подков. Делать наоборот — значит голову в петлю совать.
Я вешаю трубку и едва не реву в голос. Итак, весь мой стратегический план сводится к получению задатков от так и не появившихся постояльцев. Ну, еще сэкономлю по три доллара на двадцати семи тюбиках глистогонного. Аж целый восемьдесят один доллар каждые два месяца.
Я не в состоянии больше сидеть в кабинете…
* * *На середине лестницы я чуть не налетаю на Дэна. Я-то смотрю больше на свои сапоги — вот чуть и не врезаюсь в него. Он успевает подхватить меня под локти.
— У меня все в порядке, — выдаю я рефлекторно.
Хотя на самом деле я готова сломаться. Как я хочу, чтобы он меня немедленно обнял! Рухнуть ему на грудь, зарыться носом в плечо… Рассказать, как под моим талантливым руководством все в тартарары катится…
Ага, размечталась. Я поднимаю взгляд и вижу, что он неестественно бледен.
— Дэн, не пугай меня! Что случилось?
В моем голосе звучит страх. Сейчас он мне расскажет, что Ева угодила в механическую молотилку. Что обезумевшая лошадь проломила ей голову копытом. Что ее трактором переехало…
Вместо этого он говорит:
— Из бюро регистрации позвонили.
Стена, у которой мы стоим, качается.
— Согласно чипу, владелец — Иэн Маккалоу, — тихо говорит Дэн.
Я смотрю на него, пока его черты не расплываются. Потом оседаю на ступеньку. Но я даже и по ней не могу верно прицелиться и больно ударяюсь копчиком. Кровь шумно бьется в ушах.
— Нет, — вырывается у меня.
— Да.
— Нет…
— Это Хайленд Гарра. Аннемари, это родной брат Гарри.
— Не может быть, — шепчу я, борясь с дурнотой. — Хайленд Гарра погиб. При пожаре со взрывом. Все было в газетах…
Я жду, чтобы Дэн согласился, но он не делает этого. Ну почему, почему?.. У меня начинает покалывать в кончиках пальцев…
— Аннемари, это он, — повторяет Дэн.
Присаживается на ступеньку и берет мою руку. Я не сопротивляюсь, только пальцы у меня вялые, как макаронины. Я уплываю куда-то. Закукливаюсь.
— Аннемари? — окликает он вполголоса.
— Ты же сам говорил, что страховая компания не стала бы платить, не изучив тело.
— Откуда же мне знать, что они там увидели? Этого я объяснить не могу. Но конь, который стоит у тебя, точно Хайленд Гарра. Ошибка исключена.
— А если кто-то вытащил чип и его использовали по новой? — продолжаю настаивать я. — Или снова тот же номер назначили?
— Номера не используются повторно. Каждый из них уникален.
Я высвобождаю руку. Дэн смотрит на меня и продолжает:
— Я не берусь ничего объяснять. Но с чипом путаницы нет, это точно.
Тут до меня наконец доходит огромность случившегося. Я испускаю стон, достойный роженицы, и утираю лоб трясущейся рукой.
— Господи, господи, господи… Ну и что теперь будет? Голос у меня дрожит, я едва с ним справляюсь.
Дэн качает головой.
— Понятия не имею.
— И что они намерены предпринять? Ну те, в бюро?
— Честно, не знаю.
Я бесконечно долго смотрю на него. Потом говорю:
— Теперь его у меня заберут…
Дэн не сводит с меня глаз и молчит.
— Зачем ты это сделал?
— Что сделал? — удивляется он.
— Позвонил насчет чипа.
— Что?.. — Дэн ничего не может понять.
— Ничего этого не случилось бы, если бы ты им не позвонил…
У него округляются глаза.
— Ты шутишь?
— Ага, шучу. Я же просила тебя не делать запроса. Он возмущается:
— Просила, но уже после того, как я его сделал! И после того, как ты мне всю плешь проела — вынь да положь тебе именно такой сканер!
— Плешь проела? — Я раздраженно повышаю голос. — Да я тебя всего раз попросила!
— Ты же все лето этой мыслью одержима была!
Я шиплю:
— Я не была одержима!
— Неужели? Тогда как прикажешь это называть?
— Я… ну, мне было любопытно…
— Хорошенькое любопытство! А кто все марки чипов и сканеров наизусть выучил?
— Я исследовала вопрос…
— Ну да, исследовала, — кивает Дэн.
В его голосе звучит горечь.
— Я так хотела, чтобы это оказался именно он… Но не хотела, чтобы…
Я тщетно подыскиваю слово.
— …чтобы все подтвердилось официально. Ты ведь даже не спросил меня, хочу ли я, чтобы был сделан запрос…
— Что? Боже правый, какие тонкости! Слушай, ты на солнце перегрелась…
— Вот еще!..
Я уже кричу, кричу во все горло, точно скандальная торговка на рынке. Я сама понимаю, что это за пределами здравого смысла, но поделать ничего не могу. Меня понесло.
Под лестницей возникает Карлос. Он обеспокоенно смотрит на нас.
— А тебе какого рожна тут надо? — ору я на него, и он мигом исчезает из виду.
— Господи, Аннемари, парнишка-то чем провинился?
— Верно, ничем, — говорю я с горечью. — Это ты накосячил.
Он смотрит на меня, хмуро сдвинув брови. Потом спрашивает:
— Зачем тебе это?
Я чувствую по его тону, что он ждет, не пойду ли я на попятный. Поздно — я перешагнула черту.
— А затем!.. — рявкаю я.
— Богом клянусь, Аннемари, — говорит он, — ты самая невозможная женщина, какую я видел.
— А ты… ты только что отнял у меня брата моего Гарри…
Дэн поднимается и какое-то время стоит неподвижно. Потом с разворота всаживает в стену кулак. К потолку устремляется тонкая трещина. Я невольно отшатываюсь. Дэн спускается по лестнице и заворачивает за угол, так и не добавив больше ни слова.
Я визжу от бессильной ярости и тоже бью кулаком в стену. В руке взрывается боль. Она удивляет меня и приносит неожиданное облегчение…
* * *Я его спрячу. Я стану отрицать, что он здесь вообще когда-либо был. Пусть являются с ордером и сканируют хоть всех лошадей. Это не сразу им в голову придет, только после того, как они сообразят, что сотрудничать я не намерена. А я уж позабочусь, чтобы они как можно дольше об этом не подозревали. Пока они там выправят все бумаги и получат свой ордер — я молчу уже про сканер давным-давно устаревшего типа, — Гарра будет далеко отсюда. Очень, очень далеко.
Я скажу, что его у меня украли. Я заявление в полицию отнесу. Я его укрою в…
А где, собственно?
У Дэна? Вот уж нет. Если будет сделана хотя бы попытка отобрать у меня Гарру, я с Дэном до конца дней своих разговаривать откажусь. Да и не станет он мне помогать прятать коня. Он у нас такой весь из себя правильный, такой высокоморальный и законопослушный. Где ему понять, что в жизни находится подходящее место и время решительно для всего, в том числе и для обмана…
Все так, но проблема-то остается. Где прикажете укрывать одноглазого коня, да притом полосатого?
* * *Я брожу по пастбищу, точно тигрица в клетке, и тут меня осеняет замечательное решение. Я прижимаю ладони ко рту, чтобы не заорать, и хлопаю себя по карманам в поисках ключей. Нигде ничего. Наверное, я их на крючке у кухонной двери оставила.
Через несколько минут я распахиваю заднюю дверь и врываюсь на кухню. Останавливаюсь и перегибаюсь в поясе, пытаясь отдышаться после стремительной пробежки. Ева сидит за столом, листает журнал. Больше никого не видно. И никаких признаков ужина.
Я спрашиваю:
— А бабушка где?
— Без понятия, — отвечает Ева. — Фургон тут, а ее самой что-то не видно.
Я пересекаю кухню, даже не сняв рабочих сапог, и замираю в дверях.
— Мутти? — громко окликаю я, высунувшись в пустой коридор. — Мутти?
Секунду спустя дверь в столовую приоткрывается, и сквозь щелку я вижу лицо матери.
— Ш-ш, — произносит она, хмурясь. — Тихо! Папа уснул.
— У вас все в порядке?
Я вытягиваюсь на носках, силясь заглянуть в щелку.
— Все нормально, — отвечает она и тянет к себе дверь, перекрывая обзор.
— Ты точно уверена?
Я пытаюсь что-то увидеть поверх ее головы.
— Точно. Но ты не могла бы ужин приготовить?
— Мутти! Нет!
Она сурово смотрит на меня, серые глаза не мигают.
— Мутти, мне никак! Мне надо кое-куда съездить…
— Аннемари, я тебя прошу.
— Ну Мутти…
Я вглядываюсь в ее глаза и вижу, что надежды никакой.
