Пыльная зима (сборник) - Слаповский Алексей Иванович
– Золотой мужик стал! Золотой!
– В нашем роду серебряных не бывает! – шутила Нина.
На другой день Неделин увидел, как человек-курица бродит по двору в непонятной тоске и тупо что-то ищет на земле. Вот нагнулся, стал скрести руками, показалось неудобно, встал на четвереньки, поддел что-то носом. Неделин подбежал поближе. В разрытой земле извивался аппетитный дождевой червяк. Неделин умом не желал есть эту мерзость, но куриная потребность не слушала его разума, клюв сам хватал, клевал, жрал. Вот и сейчас Неделин из-под носа человека-курицы бессознательно ухватил червяка, человек-курица посмотрел на него завистливо, и тут Неделина осенило. Он, держа червяка в клюве, встал перед лицом человека-курицы, дразня и привлекая. И – слава тебе, господи! – земля ушла резко вниз, и вот он, Неделин, в плоти Фуфачева, стоит и смотрит на белую курицу с коричневыми пятнами, которая азартно расклевывает червяка. «Кончено! А впрочем, червяка-то можно было и доесть…»
ГЛАВА 40
Фуфачев в это время находился в больнице, или при больнице, или… – в общем, так. Он прибежал сюда, ошалелый, с криками о помощи, врачи, обследовав его увечье, сказали, что оно давнишнее, Фуфачев не соглашался, никак оно не может быть давнишним, всего лишь месяц назад он по-мужски обошелся со своей сожительницей Любкой и может эту Любку хоть сейчас привести для подтверждения. Но врачи верили не его словам, а собственным наблюдениям.
И даже если травма нанесена недавно, какая разница, теперь уже не поправишь, ничего не сделаешь.
– Как ничего?! – кричал Фуфачев. – Почки пересаживают, сердце пересаживают! – по радио объявляли! Не уйду, пока не сделаете!
Врачи вызвали милицию, но Фуфачев ловко где-то спрятался, а когда милиция удалилась, явился опять с теми же претензиями. Опять вызвали милицию, опять скрылся Фуфачев, милиция ушла – явился. Не устанавливать же в больнице круглосуточное милицейское дежурство? Было предложено схватить его собственными силами, но Фуфачев держался осторожно, близко не подходил, предпочитая появляться в окнах процедурных кабинетов, крича, умоляя помочь. Где он спал – неизвестно. Мысли о выпивке у него в это время отшибло, он вообще с удивлением замечал, что прежней тяги к спиртному даже как-то и нет, и это его, кстати, тоже возмущало, это было признаком его нездоровья, он надеялся, что когда исправят его страшную травму, то вернутся и прежние желания.
Однажды утром, проникнув в вестибюль и ожидая главврача, который после обхода имел обыкновение на полчаса уходить домой (жил по соседству) пить кофе, Фуфачев впервые заглянул в зеркало, бесцельно стоящее в темном углу. То, что он увидел в зеркале, его ошарашило, он водил руками по лицу и зеркалу, не веря своим глазам. Но верь не верь, а видится все то же: молодое свежее лицо, симпатичное – и в этой симпатичности признак, который Фуфачев сразу связал с болезнью.
– Яков Леонидыч! – закричал он главврачу. – Спасите, родной, вы что, не видите, я уже в женщину превращаюсь!
– В психушку его! В психушку! – закричал Яков Леонидович, скрываясь в коридоре. К Фуфачеву бросились, перекрывая выход из больницы но он юркнул в туалет, заперся и, пока вышибали дверь, успел вылезти в окно.
Один из молодых врачей решил пошутить над Фуфачевым. Увидев его однажды издали, он сказал:
– Знаете что. Мы вам поможем только в том случае, если вы принесете недостающую часть. Где она?
Фуфачев задумался. В самом деле, что он околачивается тут уже столько времени? Надо же найти сволочного гостя, потребовать у него ответа, ведь никто другой не может быть виноват, – и отправился к Любке. Любка лежала пьяная, возле нее был кто-то под одеялом, высовывались штаны и сандалии на босу ногу. Не говоря ни слова, Фуфачев ударил сквозь одеяло кулаком, одеяло тонко взвизгнуло, и вылез не мужик, а женщина.
– Ты кто такой? Ты чего подругу обижаешь? – ковыляя языком, спросила Любка.
– Урод противный! – визжала подруга.
– Где этот самый? – спросил Фуфачев. – С кем пили?
– Не знаю никакого этого самого. И тебя не знаю.
– Ты что?! – озверел Фуфачев, занося над Любкой кулак, но вспомнил о странных изменениях своей внешности и сказал: – Это я, Фуфачев, просто я в женщину превращаюсь. Мне этот самый, с кем пили прошлый раз… В общем, беду он мне сделал. Или, может, это ты?
– Урод, урод противный! – визжала и мешала говорить подруга. Фуфачев ударил ее пару раз, она упала, стала выть – но тихо.
– Так, может, это ты? – наступал Фуфачев на Любку. – Точно, ты! Отдавай, курва! Отдавай, а то хуже будет! Отдавай, мне врачи пришьют!
– Да чего, чего? – кричала Любка. – Не брала я ничего! Идите своей дорогой, гражданин, мы вас не знаем!
– Ну, курва! Отдашь или нет?
– Фуфачев! – вдруг закричала Любка, обращаясь к двери. – Фуфачев, где ты мотаешься, меня тут убивают без тебя!
Фуфачев обернулся и увидел человека, кого-то очень напоминающего. Кажется, именно с этим гадом они и пили.
– Так! – сказал Фуфачев. – Я его ищу, а он сам в руки идет! – Он поднял с пола бутылку и пошел на Неделина. – Отдавай, падла! Ну!
– Остынь, – сказал Неделин. – Я для этого и пришел.
– Ты уйдешь только мертвым!
– Пойдем на кухню, – пригласил Неделин. Они закрылись в кухне, Фуфачев дрожащими пальцами стал расстегивать брюки, чтобы показать Неделину свой ужас.
– Знаю, знаю, – сказал Неделин. – Не трудись. Сейчас все будет в порядке. Смотри мне в глаза.
– Я тебя сейчас…
– Смотри в глаза, я сказал!
– Ну…
– Тверже смотри.
– Ну!
– Я – это ты. Понял?
– Нет. Я – это я, и не надо мне мозги… Ты мне верни, что было!
– Я – это ты. Смотри мне в глаза. Говори: «Хочу вернуться в себя».
– Хочу вернуться в себя, – послушно сказал Фуфачев, вдруг поверив твердому человеку.
– А я тем более, – сказал Неделин.
И они обменялись.
– Что чувствуешь? – спросил Неделин. Фуфачев схватился рукой и радостно сказал:
– Все чувствую! Миленький ты мой! Родной ты мой!
– Теперь в зеркало посмотрись, – сказал Неделин.
– А иди ты! Хвали Бога вообще, что ноги унесешь, курва. Ты зачем это сделал? Что за шутки? Ладно, прощаю. Надо выпить по этому поводу.
– Надо, надо! – тут же явилась в двери кухни Любка.
– Любушка моя! – закричал Фуфачев, но Неделин выставил ее из кухни.
– Слушай меня внимательно, – сказал он Фуфачеву. – Так получилось, что я был вместо тебя. Матушку твою схоронил.
– Чью?
– Твою же, говорю.
– Разве померла?
– Померла, рыдать будешь после. Схоронил я ее, все честь по чести. Вернулся к жене, мы теперь в мамином доме живем, то есть ты с женой живешь. Она у тебя замечательная женщина.
– Ленка-то? Курва! Значит, это она с тобой живет?
– С тобой.
– Это как? А когда мама померла?
– Она считает, что Фуфачев – это я, то есть что я – это ты. Потому что я временно был в твоем теле. Игра природы. Я марсианин. В общем, она нарадоваться на тебя не может: ты не пьешь, ты устроился на работу. Вот трудовая книжка, смотри. Видишь запись: принят такого-то в вагоноремонтные мастерские слесарем пятого разряда. Ты, оказывается, классным рабочим был. И опять будешь.
– То есть это как?
– Повторяю: я некоторое время был вместо тебя. У тебя замечательная жена, чудесные дети, только их воспитывать надо. Сейчас ты пойдешь к ним. Я отлучился костюм купить с аванса, мне аванс сегодня дали, я четвертый день уже работаю, аванс отвалили, понял? Вот тебе костюм, бритва, лосьон даже, чтобы ты вонял хорошо. Вот конфеты – детям. Вот духи – для Лены. Понял меня?
– Угу, – сказал Фуфачев, ничего не понимая.
– Я тебе даже так скажу: я бы сам там остался жить. Дом хороший, сад. В саду соловей поет, Фуфачев! Живи, пожалуйста, ладно? Тебя проводить домой?
– Да нет, мы уж сами… Всего доброго, как говорится, приятно познакомиться, – суетливо говорил Фуфачев и совал Неделину руку для прощания, подталкивая его другой рукой к двери кухни, а затем – к двери из квартиры. – Всего доброго, всего добренького, вали, курва!
