Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Что вам угодно?
— Миссис Джардино, — Томас опустил воротник пиджака, чтобы выглядеть более респектабельным, — вы, вероятно, меня не помните… Но я был… ну, можно сказать, вашим соседом. У нас тут была булочная… Моя фамилия Джордах.
— Вы который из них? — спросила миссис Джардино, вглядываясь в него близорукими глазами.
— Младший.
— А, помню. Маленький гангстер.
Томас попытался улыбкой задобрить миссис Джардино, но она оставалась сурова.
— Ну и чего тебе надо?
— Я давно здесь не был. Приехал вот навестить родных, а булочной уже нет.
— Ее несколько лет как нет, — раздраженно пожала плечами миссис Джардино, раскладывая яблоки так, чтобы не было видно темных пятнышек. — Тебе что, родственники об этом не сообщали?
— Я о них уже довольно давно ничего не слышал. Вы не знаете, где они сейчас?
— Откуда мне знать? Они никогда не разговаривали с грязными итальяшками. — Она демонстративно отвернулась от него и стала перебирать пучки сельдерея.
— Ну что ж, большое спасибо. Извините. — Томас направился к двери.
— Подожди-ка, — окликнула его миссис Джардино. — Когда ты уезжал, твой отец был еще жив?
— Да.
— Так вот, он умер. — В голосе ее звучало явное удовлетворение. — Утонул. В реке. После этого твоя мать уехала, а дом, где вы жили, снесли, и сейчас… Сейчас на его месте построили этот огромный магазин, который скоро нас разорит, — с горечью закончила она.
По дороге на вокзал Томас зашел в банк, арендовал сейф и положил туда четыре тысячи девятьсот долларов, оставив сотню себе. Он подумал, что можно заглянуть на почту, и там, вероятно, ему дадут новый адрес матери и брата, но потом решил не делать этого. Он приезжал сюда не к ним, а к отцу. Чтобы расплатиться.
2
1950 год.
Одетый со взятые напрокат черную мантию и шапочку, Рудольф сидел среди других выпускников колледжа.
— Сейчас, в тысяча девятьсот пятидесятом году, в самой середине столетия, мы, американцы, должны задать себе несколько вопросов. Что у нас есть? Чего мы хотим? В чем наша сила и в чем наша слабость? Что ждет нас впереди? — Оратор, крупный правительственный чиновник, приехал из Вашингтона (в знак уважения) к президенту колледжа, с которым они когда-то вместе учились в Корнелле.
«Сейчас, в самой середине столетия, — думал Рудольф, беспокойно ерзая на стуле, — что у меня есть? Чего я хочу? В чем моя сила и в чем моя слабость? Что ждет меня впереди? У меня есть диплом бакалавра, четыре тысячи долга и умирающая мать на руках. Я хочу быть богатым, свободным и любимым. Моя сила? Я могу пробежать двести двадцать ярдов за двадцать три и восемь десятых секунды. Моя слабость? Я честный человек. — Глядя на Большого Человека из Вашингтона, он про себя улыбнулся. — Что меня ждет впереди? А ну скажи мне, приятель».
Деятель из Вашингтона явно принадлежал к пацифистам.
— Во всем мире растет волна милитаризма, — заявил он торжественным голосом. — Единственный оплот мира — это военная мощь Соединенных Штатов. Для предотвращения войны Соединенные Штаты должны увеличить и укрепить свои вооруженные силы настолько, чтобы они, располагая возможностью нанести контрудар, служили фактором, сдерживающим военные устремления других.
Рудольф скользнул взглядом по рядам выпускников. Половина из них участвовала во второй мировой войне. Многие успели жениться, и их жены, по случаю торжества побывавшие в парикмахерской, сидели в задних рядах, некоторые с младенцами на руках, потому что их не с кем было оставить: почти все они жили в автофургонах или снимали комнаты в шумном общежитии, пока их мужья боролись за вручаемые сегодня дипломы. Рудольфу было интересно, что они думают о растущей волне милитаризма.
Рядом с Рудольфом сидел Брэдфорд Найт, круглолицый цветущий молодой человек из Талсы. Войну Найт, в ту пору пехотный сержант, провел в Европе. Он был лучшим другом Рудольфа по колледжу; несмотря на оклахомскую манеру медленно растягивать слова, он был энергичным, общительным парнем, циничным и хитроватым. Они с Рудольфом ходили на рыбалку и выпили вместе немало пива. Брэд уговаривал Рудольфа поехать в Талсу и вместе с ним и отцом заняться нефтяным промыслом. «К двадцати пяти годам ты уже станешь миллионером, сынок, — говорил Брэд. — В тех краях нефть всюду. Будешь менять „кадиллаки“ как перчатки». Отец Брэда стал миллионером в двадцать четыре года, но сейчас едва сводил концы с концами. «Временные затруднения», — говорил Брэд. Его отец не смог даже позволить себе приехать на церемонию вручения дипломов.
Тедди Бойлан тоже не присутствовал на этой церемонии, хотя Рудольф послал ему приглашение. «Я не расположен катить за пятьдесят миль в чудесный июньский день ради того, чтобы выслушать речь какого-то демократа в захудалом сельскохозяйственном колледже». Бойлан до сих пор не мог простить Рудольфу, что, когда в сорок шестом году он предложил платить за его обучение, тот отказался даже попытаться поступить в какой-нибудь из старейших университетов Новой Англии.
«Однако, — писал Бойлан в своем письме, — в любом случае надо отметить такое событие. Когда все это занудство кончится, приезжай ко мне, выпьем шампанского и поговорим о твоем будущем».
Рудольф выбрал колледж в Уитби не случайно. Во-первых, поступи он в Иельский или Гарвардский университет, его долг Бойлану составил бы гораздо больше четырех тысяч, а во-вторых, происхождение и безденежье заставили бы его чувствовать себя чужаком среди юных лордов американского общества. В Уитби же бедности была обычным явлением. Редко кому из студентов не приходилось летом работать, чтобы осенью было чем заплатить за учебники и одежду.
Он выбрал Уитби еще и потому, что колледж находился недалеко от Порт-Филипа и по воскресеньям Рудольф мог навещать мать, которая теперь почти никуда не выходила из своей комнаты. Он не имел права оставлять ее без присмотра — одинокая, подозрительная, полусумасшедшая, она погибла бы без него.
Летом после первого курса, начав вечерами и по субботам работать в универмаге Колдервуда, он подыскал себе в Уитби дешевую двухкомнатную квартирку с кухней и перевез мать туда. Там она сейчас и ждала его. Она сказала, что не приедет на церемонию, так как неважно себя чувствует, а кроме того, не хочет позорить его своим видом.
Позорить — пожалуй, слишком сильное слово, подумал Рудольф, оглядывая аккуратно одетых серьезных родителей своих сокурсников, но, уж конечно, она никого бы здесь не ослепила своей красотой и туалетом. Одно дело — быть хорошим сыном, и совсем другое — не смотреть правде в глаза.
Итак, Мэри Пэйс Джордах, вытянув распухшие и уже едва двигающиеся ноги, сидела сейчас в качалке у окна их убогой квартиры, курила, осыпая шаль сигаретным пеплом, и не видела, как ее сыну вручают свернутый в трубочку диплом на искусственном пергаменте.
— Мощь военных кругов устрашающа, — гремел в динамиках голос оратора, — но на нашей стороне одно великое преимущество — стремление всех простых людей земного шара к миру…
Если Рудольф относится к простым людям, то правительственный чиновник, естественно, имел в виду и его. Наслышавшись в колледже о войне, он уже не завидовал предшествующему поколению.
В конце речи оратор, как обычно, восславил Америку — страну великих возможностей. Половине присутствовавших здесь молодых людей недавно представлялась реальная возможность быть убитыми за Америку. Но оратор сейчас смотрел не в прошлое, а в будущее и говорил о возможностях в таких областях, как наука, коммунальное обслуживание, о помощи тем народам, «которым повезло меньше, чем нам». Наверное, он был неплохим человеком, этот чиновник из Вашингтона, но его высказывания о возможностях в Америке на тысяча девятьсот пятидесятый год представлялись несколько выспренними, евангелическими и чисто вашингтонскими. Все это, конечно, вполне подходило для торжественной речи на выпускном вечере, но вряд ли соответствовало земным устремлениям трехсот с лишним сыновей бедняков, сидевших перед ним в черных мантиях; ожидая вручения дипломов об окончании маленького, финансово немощного сельскохозяйственного колледжа, они с беспокойством гадали, каким образом с завтрашнего дня начнут зарабатывать себе на жизнь.
В первом ряду, отведенном для преподавателей, профессор Дентон — заведующий кафедрой истории и экономики, — повернувшись на стуле, прошептал что-то на ухо профессору Ллойду. Рудольф улыбнулся, представив себе, как профессор Дентон комментирует ритуальное витийство члена правительства. Дентон, невысокий, желчный, седеющий человек, был разочарован в жизни, ибо уже понял, что должность заведующего кафедрой — высшая ступенька в его научной карьере. На занятиях со студентами он немало времени тратил на тирады о том, как — по его словам — крупные финансисты и бизнесмены еще во времена Гражданской войны предали американскую экономическую и политическую систему. «Американская экономика — это шулерская игра в кости, — говорил он в аудитории. — Законы тщательно продуманы таким образом, чтобы богатым выпадали только семерки, а всем остальным — только двойки».
