Амос Оз - Уготован покой...
— Помолчи, говорят тебе! Дай послушать.
Но только голоса кибуца приносил ветер из дальней дали. Утратив по дороге всю свою напоенную светом радость, голоса эти долетали сюда странными и печальными: казалось, где-то в кладбищенской роще копают могилу. Ритмичное постукивание, приглушенное блеяние, невнятный лязг металла, хриплое тарахтенье движка…
— Ладно, — произнес Уди каким-то утробным голосом. — Будьте настороже. Невозможно определить, кто тут шастает Мы ведь без оружия. А он может быть опасен.
— Кто?
— А тот… О котором нас предупреждали, сбежавший из тюрьмы неделю назад. Тот, что кого-то задушил…
— Болонези?
— А теперь хватит болтать. Иони, послушай… Вместо того чтобы, поджав хвост, смыться отсюда, может, возьмем его?
— Оставь, — проворчал Иони. — Перестань играть в «полицейских и воров» или что-то в этом роде. Давайте возьмем девушек и отправимся по домам. На сегодня с нас достаточно.
— Погоди минуту. В чем дело? Учти, что нас двое или даже трое, а он один. Если действовать с умом, его можно захватить запросто. Главное, сохранить эффект внезапности. Готов поспорить, что эта дрянь дрыхнет среди развалин мечети.
— Я предлагаю…
— Ты ничего не предлагаешь. Ты сейчас успокоишься, или я отправлю тебя к девочкам. Иони, вперед?
— Пусть будет так. — Иони передернул плечами, словно уступая капризному ребенку, топающему ногами.
Азария тут же присоединился:
— Я берусь первым ворваться внутрь.
— Никто никуда не бежит, — спокойно скомандовал Уди. — У нас нет оружия. А у него, возможно, есть. Но наше преимущество в том, что он нас не ждет и к тому же не знает, сколько нас. Возможно, он вовсе не спит. Азария, слушай хорошенько: ты останешься здесь. Не двинешься с места. Подними обеими руками здоровенный камень, вот этот, и стой в засаде за стеной. Не рыпайся, не шуми. Если он попытается убежать, дашь ему пройти мимо и хорошенько ударишь сзади. По голове. Пока все понятно?
— Пока все замечательно.
— Иони, спустись с собакой и перекрой ему спуск с той стороны. Но без шума. Я сам подкрадусь к входу и, спрятавшись, рыкну на него. И он, послушный мальчик, выйдет с поднятыми руками. А вы будьте внимательны: как только я закричу, продемонстрируйте мощь наших сил: начните шуметь, пусть и собака залает, как будто нас тут, по меньшей мере, две роты.
— Великолепно! — вполголоса восхитился Азария.
— А теперь так. Если он прорывается, используя оружие, то всем залечь и дать ему смыться без проблем. Но если он здесь с пустыми руками, я его сбиваю с ног, а вы бегом ко мне. Готовы? Вперед.
Мы люди-братья! — клокотала в душе Азарии безумная радость. У нас одно сердце и одна душа. И если через мгновение мы упьемся собственной кровью, пусть, пусть! Прекрасна, ах как прекрасна любовь на высотах твоих, это и есть жизнь: если погибнем, так погибнем!
А Иони одними губами, почти беззвучно, пробормотал:
— Пусть так. И довольно. Какая разница…
Издалека, со склона холма, донесся до Анат и Римоны протяжный недобрый крик, разорвавший медово-сладостную тишину. Ни живой души не оказалось в развалинах мечети. Внутри было прохладно, темно и сыро. Только горячая зола, дымящиеся сырые хворостины, несколько свежих сигаретных окурков да кислый запах мочи — вот и все, что они нашли там. Уди обследовал все вокруг и обнаружил еще кучку испражнений, усыпанную зелеными мухами. Был, да сплыл. Еще мгновение — и рассеиваются чары смерти, какая-то пустота, пробравшись в душу, наполняет ее скукой. Ничего и никого. Был, да сплыл. Все спокойно. Смутная тоска вновь овладела Ионатаном, он положил руку на плечо Азарии и задумчиво промолвил:
— Вот и всё, — и добавил: — голубчик.
Но Уди Шнеур стал торопить спутников: надо вернуться домой и немедленно поставить в известность Эйтана Р., ответственного за безопасность кибуца, рассказать ему обо всем, что обнаружилось в деревне Шейх-Дахр.
Тем не менее они не забыли прихватить с собой грибы, свои находки и даже маленькую черепаху, которую нашел и с некоторыми усилиями пленил Азария Гитлин. От полноты чувств он назвал ее Маленький Ионатан, хотя и не произнес этого вслух.
Эйтан Р. позвонил в полицию, полиция связалась с районным штабом самообороны и подразделением пограничных войск, и начался субботний переполох. До наступления вечера силы безопасности прочесали деревню, ее окрестности, фруктовые плантации кибуца Гранот и все три близлежащих ущелья. Из-за топкой грязи дело двигалось медленно, и до темноты не обнаружилось ничего нового. Не было существенной пользы и от собак-ищеек. Эйтан предложил вести поиски и ночью, используя осветительные ракеты. По предложению Уди был удвоен караул и задействован прожектор на водонапорной башне. Перед тем как опустились сумерки, зашел разговор о легком самолетике, который тщательно обследует местность с воздуха.
— Это я, — сказал Азария, — напал на след. Помните, я вас предупреждал с самого начала, как только мы отправились в путь.
— Мы запросто могли бы схватить его, если бы нам чуть-чуть повезло, — заметил Уди.
— Ладно. Кончили, — бросил Ионатан.
А Римона сказала:
— Сейчас вы устали. Сейчас будем отдыхать.
В три часа пополудни, еще до того как прибыли первые зеленые армейские джипы, все участники прогулки сидели в квартире Анат и Уди за чашкой кофе. Ораторствовал главным образом Уди: анализировал свой план, стремительные этапы его реализации — по мнению Уди, все длилось не более сорока секунд, — выдвигал различные предположения о том, что могло бы произойти. Римона вся ушла в себя, словно пыталась не разглядеть нить поступков и действий, а расшифровать нечто иное, и, возможно, поэтому слушала невнимательно. Сосредоточенная, молчаливая, она сидела на циновке, поджав под себя ноги, касавшиеся Ионатана, а плечом оперлась на Азарию, который пытался незаметно для всех приноровить свое дыхание к тому замедленному ритму, в котором дышала Симона.
Анат подавала угощение.
В снарядных гильзах стояли букеты огромных колючек; пробитая пулями шкура шакала украшала стену; на разных полочках и подставках замерли арабские сосуды для варки кофе, финжаны, большие и маленькие, плоские и пузатенькие, сработанные из меди кованой и меди тянутой; старинный кальян возвышался на кофейном столике. А из опрокинутой солдатской каски тянулся по стене разросшийся вьюнок, прозванный в здешних местах «блуждающим евреем». На внутренней стороне двери скрестились кривые турецкие сабли. Пулеметная лента свисала с потолка, соединенная с люстрой — три лампочки внутри трех корпусов ручных гранат. Мебель в комнате была плетеная: низкие табуретки, скамеечки, циновки. Столом служил снарядный ящик, на котором покоился медный поднос, испещренный вязью арабских букв. Кофе, подававшийся в черных фарфоровых чашечках, источал терпкий аромат кардамона.
Уди намеревался выйти, чтобы принять участие в облаве, которая как раз сейчас начиналась во всей округе. Он предвидел трудности и сомневался в успехе. Если они напали на след сбежавшего арестанта, он уже наверняка добрался до главной автомагистрали и поймал попутку до Хайфы. А если это были террористы, они, вне всякого сомнения, пересекли границу еще до того, как занялась заря, и вернулись в свои черные норы, уверенные, что этот недотепа Эшкол их не достанет, и сейчас сидят и смеются над нами своим черным смехом. Затем он заговорил о прибылях, полученных в прошлом году с хлопковых плантаций, и о молочно-товарной ферме, от которой одни только убытки, а из-за старика Сточника ее не дают ликвидировать. Может, у него, у Азарии, есть в запасе какая-нибудь русская поговорка насчет этого балагана? Нет?
Но вместо поговорки Азария вдруг предложил поднять собравшимся настроение и показал фокус с чайной ложечкой, которую, можно сказать, проглотил, а затем с виноватой улыбкой вытащил из складок своих парадных габардиновых брюк, изрядно выпачканных грязью.
— Есть у него, — сказала Римона.
— Что? — спросила Анат.
— Есть у него подходящая к случаю пословица, — пояснила Римона и негромко, не поднимая глаз, продекламировала: — Кто не пережил паденья, недостоин возрожденья.
Ионатан сказал:
— Хватит этих «чар Чада». Давайте поспим немного. Азария может пойти с нами, чтобы не тащиться в свой барак. Пусть отдохнет у нас. На диване. Римона наверняка не станет возражать. Пошли!
Римона сказала:
— Ну что ж. Вы оба этого хотели.
Они вышли около четырех часов пополудни, но теплый лазурный свет уже померк, и низко нависшая грязноватая серость коснулась крыш наших домов, белых, одинаковых, расположенных симметричными рядами. С северо-запада резкими порывами налетал ветер. Все жалюзи были уже опущены, и все белье поспешно убрано с веревок. Ни мужчины, ни женщины, ни ребенка не осталось на кибуцных улицах без четверти четыре, когда дальний гром стоном сорвался с неба и какая-то невидимая давящая пелена окутала все вокруг, и опять прогремел дальний гром, словно неся с собой по воздуху дурную весть, и тут остро, внезапно, дико во весь горизонт взблеснула молния, и последние остатки тишины были смяты грозовым обвалом. Упали первые капли, и в то же мгновение обрушились тяжелые потоки воды, казалось, что землю стегают плетьми.
