Макс Нарышкин - Про зло и бабло
— Вы пьяны, Чекалин?
Я чмокнул и провел большим пальцем по горлу.
— Баки под завязку… Заправлены в планшеты космические карты… И этот… штурман уточняет в последний раз маршрут…
— Что случилось, Герман?
— У меня только один вопрос, Молчанов. Есть вокруг меня кто-то, кого вы не отымели?
Начальник СБ прокашлялся и сказал:
— Быть может, мы об этом завтра поговорим? В связи с нелетной погодой в вашей голове?
— Ничего подобного. Только попробуй повесить трубку. Я буду звонить каждые пять минут. Отключишь телефон — буду звонить на сотовый. Сотовый ты не отключишь, потому что тебе нужно знать, кто еще из нормальных людей выявлен в компании. Введешь запрет на мой номер — буду звонить в СОС и сообщать, что у тебя пожар в квартире. В общем, если мы не поболтаем сейчас, ночь у тебя будет еще та.
— Герман, вы, наверное, переживаете насчет снимков? Не стоит этого делать. Вы умный человек, а потому быть благоразумным вам не составит труда. Вам труднее выглядеть идиотом, под которого вы косили с первого дня, так чего же переживать? Будьте самим собой, и Ирина ничего не узнает.
Я шумно выдохнул через сжатые губы.
— Я вот все думаю, Молчанов… Да, охрана у тебя хороша. Жену твою и детей твоих провожает и встречает целая рота специалистов… А если непредвиденное? Положим, идет твоя жена, а ей на голову летающая тарелка приземляется?
— Мне даже думать не хочется о том, что тогда случится с зелеными человечками. Успокойтесь, Герман… Жизнь продолжается, все в порядке. У меня на вас гора компромата, способного переломить вашу жизнь о колено, но я ведь до сих пор не пустил его в ход? — Молчанов был, как всегда, безупречно логичен.
— Риммочка на вас давно работает?
— Она не штатный сотрудник. Просто в ходе работы мы выяснили, кто к вам неровно дышит. Римма для работы подошла как нельзя лучше. Она корыстна, любвеобильна и мстительна. Это лучшие качества для агента, состоящего на корпоративной службе.
— Ты только не говори, что Кристина тоже корыстна и мстительна. Она боится саму себя!
Молчанов расхохотался.
— А это еще одна особенность человека, позволяющая держать его в безусловном подчинении! Вас окружают преданные делу люди, Чекалин. И разница в их преданности заключается лишь в том, что они мотивированы по-разному. Каждому человеку от этой жизни что-то надо. Мы можем дать каждому по потребностям, получив от каждого по его труду. Коммунистические принципы строительства общества не так уж мертвы, как постарались представить это демократы. На этом и закончим. Если вы будете беспокоить меня звонками, я обращусь в милицию, и вас слотошат как телефонного хулигана.
В трубке раздались короткие гудки, позволяющие судить о том, что начальник СБ СОС — самый уверенный человек в стране.
Бросив трубку на разделочную доску, я сделал большой глоток и поставил бутылку на стол.
Славный вечерок.
Но не успел я еще раз приложиться к бутылке, как трубка сыграла марш Мендельсона. Ирина зачем-то установила эту мелодию неделю назад. Видимо, для тренинга.
Молчанов хочет озвучить для меня еще один принцип строительства общества , — подумал я, схватил нетвердой рукой трубку и тут же понял, что ошибся.
Глава 22
— Герман Чекалин?
— Так точно, — отчеканил я. Выглядеть чересчур пьяным мне нравилось. Никакой ответственности.
— Нам нужно встретиться.
Я рассмеялся и скорчил саркастическую рожу.
— Что еще, говорил Молчанов, нам нужно сделать?
— Герман, у нас не так много времени. До того момента, как Ирина войдет в кухню, осталось чуть менее трех минут. Как только это произойдет, наша встреча потеряет всякий смысл.
Хмель выдуло из моей головы, как выдувает сквозняк паутину из углов запущенной комнаты. У меня очень хорошая память, но вспомнить, кому принадлежит этот голос, сейчас невозможно. Коньячок плещется и размывает строки на страницах воспоминаний. Текст с этих страниц уже почти вывелся, словно он был написан симпатическими чернилами, и жизнь уже взялась за страницы рукой, чтобы с корнем выдрать.
— Откуда вы знаете, где я нахожусь и кто куда должен войти?
— У вас осталось две минуты. Потом пожалеете, но будет поздно.
— Вы меня пугаете?
— А разве вас можно напугать? Кажется, вас даже уход любимой женщины не вразумит. Не для того ли вы признались ей в самом страшном, чтобы завтра чувствовать себя защищенным? Спускайтесь вниз и садитесь в черный «Ауди». И поторапливайтесь, черт вас возьми, у нас совсем нет времени. Кажется, у вас и двух минут нет.
— Но я не…
— Быстрее, идиот. Иначе никогда не узнаете, кто такая Милорадова. А ведь вы быстрее с близкой женщиной расстанетесь, чем откажетесь удовлетворить свое любопытство!
Отключив связь, я осторожно положил трубку на стол и вышел из кухни. До прихожей — десять метров. Преодолев половину этого расстояния, я услышал торопливые шаги Ирины…
Нет сомнений, что человек в «Ауди» видит каждое движение всех, кто находится в квартире, и я думаю, он не хочет, чтобы Иринка остановила меня плачем. Он видит, как она заходится в рыданиях, и понимает, что в такой ситуации, если она выйдет и устроит мне истерику, я скорее останусь с ней, чем уйду. Да и кто бы на моем месте ушел? Истерика — предтеча покоя. В момент возненавидевшая женщина мгновенно уходит, точно зная, что вернуться за вещами и разделить имущество не составит труда. Когда же она начинает биться в истерике, сердце ее разрывается от боли, но она точно знает, что простит. Мужчина понимает это, и в эту минуту вытянуть его на улицу для разговора не представляется возможным. Мой собеседник — умный человек.
В тот момент, когда я осторожно прикрыл за собой дверь, из коридора, направляясь в кухню, показалась Ирина. Она не заметила щель в двери. И теперь, когда меня было уже не остановить, я позволил итальянскому «Чиза» бесшумно сработать язычком и запереть дверь.
С меня сейчас можно рисовать картину «Возвращение блудного сына». Налицо все признаки опущения — расстегнутая, помятая рубаха, подол которой выпростался наружу, болтающийся дохлой гадюкой галстук и вывернутые в поисках сигарет карманы. Разница меж мною и тем несчастным лишь в том, что приголубить некому, да и раскаяния во мне ни на грош.
Спустившись вниз и немного смутив своим видом охрану, я вышел на улицу и сразу увидел черный «Ауди» представительского класса без номеров. Что-то новенькое. Молчанов и его присные номера снимать не будут. Они им выданы тем, кем надо.
Дверца начала движение в мою сторону, я запрыгнул на переднее сиденье и тотчас ее захлопнул.
— Я говорил вам, Чекалин: Cave! Но где был ваш слух?
Как следует разглядев странного мужчину, я наконец-то вспомнил и голос его, и лицо. Это он невозмутимо листал «Коммерсантъ» в темноте бара, где мы пили горькую, которая казалась нам сладкой.
— Кто вы?
— Мне думается, что вы и на йоту не имеете представления о том, насколько были сейчас близки к смерти, мой мальчик.
Привычно полапав себя по груди, я вспомнил, что сигареты, равно как и бумажник, остались в пиджаке, а пиджак — в квартире.
— Сигареты в ящике для перчаток.
Редкий фраер назовет «бардачок» ящиком для перчаток. Самое удивительное, что это и есть ящик для перчаток.
Затянувшись, я повторил вопрос. И снова услышал в ответ другое.
— Через десять минут вы были бы мертвы.
— В каком смысле? — уточнил я, плохо представляя, как мне удалось бы помереть в собственной квартире.
— За дни работы в компании вы нажили себе массу врагов, не завели ни одного знакомства и поставили под угрозу жизни многих людей. Остановить вас не представляется возможным, поскольку не только я убежден в том, что останавливаться вы не собираетесь. — Мой новый знакомый говорил голосом человека, с уст которого вот-вот должен сорваться приговор. — Это очевидно для всех. Ваше устремление — это только вопрос времени. Вы из тех корпоративных заключенных, кто долбит лбом стену, чтобы оказаться в соседней камере. Но вы не тупой. Вы просто не любите, когда вокруг вас хлюпает грязь. Удивительно, просто невероятно, как такой человек мог приглянуться Старостину! — так подумал бы любой, кто не знает Старостина. Я же сужу по фактам, эмоции презираю, а потому ничуть не удивлен странной привязанностью одного из самых страшных убийц современности к милому молодому человеку, практикующему порядочность.
— Вы о Старостине или Молчанове?
Немного помолчав, он решил, что разговор об этом требует менее раскованной обстановки, и остановил машину. Заглушив двигатель, он развернулся ко мне всем телом и облокотился на спинку.
— Вы услышите много удивительных вещей, Чекалин. Я уверяю вас, что те из них, которые вас просто шокируют, будут самыми легкими для восприятия. Вы крепкий человек, а потому прошу вас собраться с мыслями. Мне известно, что вы не пьяны. Все, что вы выпивали, через минуту вы сбрасывали в унитаз. Обстоятельства заставили вас быть внимательным и держать ухо востро. В квартире, узнав, что она под контролем, вы стали настолько осторожны, что момент перехода от беспечного существования к бдительному проживанию было нетрудно заметить даже неспециалисту.
