Грэм Джойс - Как подружиться с демонами
Вообще-то, перспектива встретиться с Эллисом меня нисколько не радовала. У меня ведь был еще один счет к этому мерзавцу. Он, говнюк этакий, натравил на нас «Сандэй обсервер». Причем я уверен: исключительно из зависти. Все-таки Джез — мальчик-с-плакатов в мире поэзии, а Эллис как был, так и останется посредственностью с выдающимся шнобелем. Нет, все-таки братца Эллиса непременно надо было повидать.
А еще навестить Антонию в «Гоупойнте». Наверняка она уже истратила то, что я добыл для них в прошлый раз; да и вообще, на носу было Рождество, и мое сердце грела мысль о том, чтобы порадовать ее обещанием новых поступлений.
Теперь я почти каждый день встречался с Ясмин после работы. Сначала мы ужинали, а потом гуляли вдоль Темзы, периодически заглядывая в пабы. Мы проводили так один вечер за другим, и я гадал, сколько еще она продержится, но Ясмин, казалось, довольствовалась малым и не торопила событий. Подозрение, что она может оказаться шпионкой Эллиса, все еще тревожило меня, но я так смаковал каждую минуту, проведенную с ней, что постепенно загнал эту идею в самый дальний угол. В общем, все вечера у меня были заняты, и потому я устроил себе длинный обеденный перерыв, чтобы навестить как Антонию, так и Эллиса.
Несмотря на дневное время, на улицах и в витринах горели все рождественские фонарики. Я запрыгнул в скособоченный красный автобус, ехавший по Оксфорд-стрит к Блумсбери. Всю дорогу пассажир рядом со мной нес какую-то околесицу, а я кивал как заведенный, совершенно не понимая, о чем он толкует. Нет, то был не бес, а всего лишь помешанный из красного автобуса. Таких кругом полным-полно.
Подойдя к «Гоупойнту», я увидел давешнюю манчестерскую девушку с убитыми зубами. Она слонялась у входа, зябко кутаясь в свою изоляционную куртку.
— Не подскажете, когда будет четыре часа? — спросила она, когда я позвонил в дверь.
— Уже не за горами, — сказал я.
Она аж засияла.
Одна из помощниц пустила меня внутрь и сказала, что Антония у себя.
Что-то вокруг было не так, но я не успел осознать, что именно: Антония, чей крохотный уютный кабинетик находился как раз напротив входа, выглянула из-за компьютера. Она встретила меня своей обычной улыбкой, хотя и с необычным для нее запозданием. Поднявшись со стула, она, как всегда, заключила меня в объятия. Но все-таки чего-то не хватало.
— А что, Антония, ты сегодня не будешь цитировать Блейка? Обычно у тебя наготове какая-нибудь рифмованная премудрость.
Она отпустила меня:
— Я немного устала. — Она расчистила мне место и притащила пластиковый стул. — Садись.
— Скажи мне одну вещь, Антония. Откуда у тебя все это?
— Что именно?
— Самоотверженность. Жертвенность. Терпение. Способность давать, ничего не требуя взамен.
Она безмятежно взглянула на меня:
— Стоит задаться этим вопросом, — считай, все пропало.
— Ты так и не спросишь, зачем я пришел?
— Нет, ты ведь сам скажешь.
— Ладно. Я практически уверен, что у нас появился источник, который вскоре позволит сделать еще один взнос.
Она покачала головой и отвела глаза. Потом снова посмотрела на меня, изучая мое лицо. Она улыбалась, но как-то натянуто. Морщинки в уголках ее глаз были заметнее, чем раньше. А складки вокруг губ сегодня казались следами чьих-то когтей.
— Это замечательно, Уильям, но излишне.
— Что?! Они снова пытаются тебя прикрыть? Да ведь уже сто лет пытаются! И что с того?
— Не поэтому. Наш проект закрывается.
— Закрывается?! Но почему?
— Это все я, Уильям.
— А что такое? Что с тобой?
Она снова одарила меня этой тусклой улыбкой:
— О роза, ты гибнешь!
— Что-что?
— Червь, миру незрим, высмотрел ложе мое. Я больна, Уильям.
— Чем?
— У меня рак в последней стадии. Я уже давно знаю. Прошла курс лечения, но опухоль дает новые очаги. Вылечат в одном месте, а она тут как тут в другом. Врачи сделали все, что смогли.
Я не заметил, как вскочил на ноги.
— Мы найдем тебе самых лучших врачей. Из-под земли достанем! — кричал я не своим голосом.
— Уильям, милый Уильям. Сядь. Давай садись. У меня блестящий онколог. Лучше не бывает. Просто так уж легли карты. А теперь послушай: я распорядилась о закрытии «Гоупойнта».
Я чувствовал себя так, словно мы только что проиграли войну. Империя рухнула.
— Ты хочешь сказать, все и вправду кончено?
— Без меня «Гоупойнт» не продержится. Все это понимают. Мне дали три месяца, максимум четыре. Мы продали аренду застройщикам, а выручку пожертвуем такой же организации, как наша. Работа продолжается. Ты ведь не перестанешь помогать? Людям это нужно.
В этом она вся. Умирая от рака, беспокоится о других. Мне вдруг стало стыдно.
— Не плачь по мне, Уильям! Мне только хуже станет.
— Хочу плакать и буду, черт побери! — воскликнул я.
Она снова обняла меня, и мы простояли так довольно долго. Наконец она меня оттолкнула и сказала, что ее ждут дела, еще полно работы. Я еще раз поцеловал ее и придирчиво осмотрел ее каморку. Никаких следов. Ни единой бреши, ни малейшей зацепки для бесовских сил. Слишком уж яркий свет она источала. Отпугивала их сияющим белым пламенем, которое в конце концов выжгло ее изнутри.
Едва я вышел, ко мне опять пристала изоляционная девушка. Вынув изо рта тонкую самокрутку, она сделала еще один заход:
— Эй! Когда будет четыре часа? Эй!
— Когда ты заткнешь хлебало! — рявкнул я.
Она возмущенно выпрямилась.
— Нельзя же так! — заорала она мне вслед. — Разве так можно?!
Шагая по Блумсбери в Холборн, чтобы встретиться с Эллисом, я уже и так был на взводе. Я злился на Эллиса, да и на всех и вся в этом дерьмовом мире. Я размышлял о своем черством сердце и об этом огромном городе-столице, в котором не за кем идти и некем восхищаться. Наше правительство — жулики, обманщики и беспринципные плуты, чья единственная идеология — цепляться за власть; капитаны нашей торговли — волки, пирующие на крови и костях; наши религии охотятся на маленьких детей и потчуют нас кошмарными сказками; пресса и телевидение скармливают нам яд потребительства — мерзкого обрюзгшего червя, пожирающего собственный хвост; футбольные герои бьют своих жен и насилуют девушек; кинозвезды и модели — наркоманы и пьяницы; поэты несут невнятную чушь.
Я в ярости! Я в бешенстве! Я негодую, когда вижу, как попусту растрачиваются жизни простых людей. По всей стране жизнь молодых мужчин и женщин, слабых, как я, проходит под илистой мутью наркоты, запрудившей микрорайоны с муниципальным жильем; бездомные шастают как призраки; люди обжираются до потери пульса и подсаживаются на телевизионную пошлятину; мальчишки-солдаты жертвуют собой в пустынях ради амбиций безумных богачей. Я негодую! Я плачу! Не могу видеть, как дешево ценится жизнь! И когда я барахтаюсь в гуще этих лидеров, которые никакие не лидеры, этих бесов, сокрытых в душах мужчин и женщин, у меня есть только одно противоядие — моя человечность и мой гнев.
Бесы питаются нами, куда ни глянь. Причмокивают, упиваются. До жути неторопливо пережевывают. Только иллюзия любви сулит защиту, да и та трещит по швам. И я знаю, что даже Ясмин, которая пришла ко мне под маской любви, населена беспощадными бесами и лишь дразнит меня ложной надеждой.
Словом, когда я подходил к пабу «Ситти-оф-Йорк», одному из старейших лондонских постоялых дворов, где собирался встретиться с Эллисом, я весь кипел. По слухам, в этом пабе… Да ну, к черту слухи, просто сам Эллис выбрал это место — большой сумрачный зал с барной стойкой, разбитый на тесные клетушки со столиками. Признаться, мне сложно вообразить человека, который захотел бы уединиться с Эллисом в тесной клетушке. А еще меня грызла мысль о том, что однажды он сидел так с Ясмин.
Эллис меня уже ждал.
— Билли, — сухо, иронично и утонченно сказал он, взмахнув пустым стаканом, — мне один большой виски. И не жалей льда.
Подлинная цель этой встречи состояла в том, чтобы отвлечь Эллиса от «Гордости и предубеждения». Я собирался осторожно выпытать у него, какие антикварные книги он хотел бы приобрести в будущем, а затем, возможно, «подыскать» ему нужный экземпляр; кроме того, я мог заронить в его голову пару названий книг, которые, как мне якобы известно, появились на рынке. То, что сказала Антония, спутало мне все карты, и теперь общество Эллиса казалось особенно противным. Но я должен был обхаживать его, чтобы не упустить сделку и погасить заем, который взял для «Гоупойнта».
— Ну ты и прохвост! — сказал он, когда я поставил его скотч на стол. — Ты и твой узкоглазый педик. Эй, ты лед забыл!
Я взглянул на него, приподняв бровь. Мало того что он дрянной стихоплет, так еще и расист-гомофоб.
— Классный пиджак, Эллис. Армани?
Он пожал опиджаченными плечами:
— Как долго вы собирались это продолжать? Ваша парочка?
