Карта Анны - Шинделка Марек
Да, любовь так примерно и выглядит, отвечала она себе. Мартин любил Сильвию каждым сантиметром своего тела: вел себя по-идиотски и, как молодой Вертер, готов был ради нее на что угодно.
Он вернулся под зонт, поцеловал ее в щеку и сел на песок. Обеими руками взял ее ладонь и стал гладить. Улыбнулся, но Сильвия была по-прежнему холодна.
— Оставь меня, — произнесла она безучастным голосом и высвободила руку.
Мартин растерянно опустил глаза.
К вечеру с моря задул ветер, рассыпал мурашки по коже припозднившихся купальщиков и выгнал их, завернутых в полотенца, с пляжа. Сильвия стояла на террасе и слушала зловещий шум волн.
Ночью по стеклам барабанил дождь, и она заметила, что Мартин лежит без сна и вглядывается в темноту. Закрыв глаза, она притворилась спящей.
Мартин поднялся рано. В последнее время спал он вообще отвратительно. А потом у него целыми днями горели глаза. Он накинул на Сильвию одеяло, которое она сбросила с себя ночью, и осторожно, закрыл за собой дверь. Утренняя серость. В вестибюле за стойкой администрации дремала девушка, до Мартина донеслось ее дыхание. Пустые коридоры, декоративный фонтан, выключенный на ночь. Мартин вышел из отеля и по бетонным ступеням почти бегом спустился к пляжу. Пасмурно. Берег был серым от дождя, песок после ночного шторма затвердел, повсюду валялись водоросли и прозрачные медузы. Носком ботинка Мартин осторожно надавил на одну: она была мягкой, как женская грудь. Он двинулся дальше, и небо казалось ему отражением морских волн — две серые массы, под ними берег. Мартин сплюнул, огляделся — вокруг никого. Затянув потуже шнурки, он пустился бегом.
Он дышал ровно, стриг ногами плотный песок, помогал себе руками, согнутыми под прямым углом, резал ладонями воздух. Мартин миновал два гостиничных комплекса, стопки сложенных шезлонгов и зонтиков. Пляж казался шире обычного. Мартин бежал и не мог избавиться от злости на самого себя. Нужно было выбрать другие даты, другое место, другое время года, все другое. Сильвия это заслужила. В последнее время она выглядела неважно. Постоянно из-за чего-нибудь переживала. Она такая хрупкая. У Мартина из глаз брызнули слезы. Она совершенно не умеет отдыхать! Совсем одна, с горечью подумал он, во всем пытается разобраться сама. Никого к себе не подпускает. Сильвия была самым одиноким человеком из всех, кого он знал. После долгих сражений она окончательно возненавидела родителей, Мартин вспомнил, каким нечеловеческим холодом окатывала она свою мать. Однажды Сильвия призналась ему, что не выносит манеру речи матери, ненавидит ее интонации: каждый раз, говорила Сильвия, когда мать болтала по телефону с тетей, живущей на другом краю страны, в ее речи всплывал диалект тех мест, словно тетя по проводам заражала ее словечками, выражениями и окончаниями, которые давным-давно, двадцать лет назад, когда семья переехала в город, мать исключила из своего словаря, — тут же она, ни секунды не сопротивляюсь, без малейших возражений погружалась в давно прошедшую пору своей жизни. Но хуже всего было, когда мать общалась с подругами: я часто слышала сквозь стену глухие завывания, ужасную перемену интонаций, мать будто меняла кожу, выкручивала себе руки, выворачивала голову на сто восемьдесят градусов и принималась ходить задом наперед. Она превращалась в совершенно другого человека! Как можно быть такой лицемеркой, горячилась Сильвия.
Сильвия способна мучиться по стольким поводам, изумлялся Мартин, и ему действительно было ее жаль. Он знал, что Сильвия может терзаться по восемь часов кряду. На полную ставку. Тащит на своих плечах весь мир. Как это — постоянно нести на себе такой груз? Нужно же как-то ей помочь. Нельзя оставлять ее в одиночестве, говорил себе Мартин, покупая Сильвии цветы, занимаясь стиркой и глажкой. Он изо всех сил старался любить Сильвию, хотя понимал, что его любовь давно уже переросла в сочувствие. Сильвия была для него заданием. Сколько раз он принимал решение ее бросить. И почти бросил: собравшись с духом, он приготовился сказать ей, что больше так жить не может, что не видит впереди никакого будущего. Но еще несколько дней откладывал разговор, и в тот момент, когда наконец решился, Сильвия уклончиво сообщила ему, что беременна. Мартин в бессилии опустил руки и предложил Сильвии выйти за него замуж.
Увидев встречных прохожих, Мартин сбавил ход. Он тяжело дышал и не мог назвать это ощущение приятным. Перейдя на шаг, он пошел медленно, сосредоточившись на своих легких, машинально замахал руками, но тут же поспешил спрятать их в карманы. Немного подумав, он снова высвободил руки — прохожие были уже совсем близко. Навстречу ему шла пожилая пара. У мужчины — красные, налитые кровью глаза, одет в шорты и сетчатую майку, на шее фотоаппарат. У женщины — седые волосы; в свое время она, наверно, была красавицей, подумал Мартин. У него возникло чувство, что где-то он ее уже видел, откуда-то знал, но, не успев напрячь память, услышал мужской голос.
— Вы не могли бы нас сфотографировать? — спросил старик, дружелюбно улыбнувшись. Казалось, он не спал уже сто лет. Женщина взглянула на него с легким раздражением.
Мартин с готовностью кивнул. Взял фотоаппарат, прижался глазом к видоискателю. Мужчина обнял спутницу, оба улыбнулись и так застыли.
Мартин вернул им камеру.
— Скоро разгуляется, — сообщил старик, устремив взгляд в небо. Женщина закатила глаза, сухо попрощалась с Мартином и пошла дальше вдоль берега. В ее походке сквозило достоинство, но, когда она накинула на себя черный платок, плечи ее, словно под тяжестью, поникли. А ведь когда-то была красавицей, произнес про себя Мартин. Волосы у женщины были убраны, только одна седая прядь выскользнула из заколки и теперь трепыхалась на ветру, словно махала на прощание. Необычное, но хорошо знакомое движение — будто кто-то резко взмахивал длинной веревкой. Похожее на неудавшуюся улыбку.
— Выбирайте!
Мартин заморгал и повернулся к старику. Тот держал перед ним полиэтиленовый пакет, полный пустых ракушек.
— Ну же, выбирайте, — предложил он снова.
Мартин рассеянно зашуршал в пакете. Вытащил одну ракушку и, сжав ее большим и указательным пальцем, поднес поближе, рассматривая изгибы и перламутровую изнанку. Прищурившись, посмотрел вдаль, поднял ракушку повыше и закрыл ею черный силуэт женщины, удаляющийся вдоль линии прибоя. Подождал немного, и маленькая женщина вышла из ракушки.
Мартин улыбнулся, опустил руку и поблагодарил старика. Они попрощались и разошлись, каждый в свою сторону. Сделав несколько шагов, Мартин снова перешел на бег.
Когда он вернулся в номер, Сильвия еще спала. Мартин тихо затворил дверь и присел на кровать. Достав из кармана ракушку, повертел ее в руке, потом с негромким стуком опустил на тумбочку, рядом с которой покоилась голова Сильвии. Лег на постель, но заснуть не смог. Он долго разглядывал влажную штукатурку на противоположной стене. За окном шумело море. Начинался новый день.
— Где ты был так долго? — спросила Сильвия и открыла глаза.
РЕАЛЬНОСТИ
Водитель выключил радио. Светало, женщина спала, я видел, как зрачки ее бегают под веками. Мы катались по городу пока у меня не кончились деньги; водитель, добрая душа, еще повозил нас бесплатно, но потом все-таки остановил машину. Я осторожно разбудил женщину, и мы вышли на резкий утренний воздух где-то на окраине города. Рваная завеса облаков затягивала горизонт, горланили птицы, к перилам липли обрывки газет, по асфальту прыгал одноразовый стаканчик, издавая жутковатый пластмассовый шум. Хлопнула дверца, таксист одарил нас заботливой улыбкой и укатил. Светает. Мы идем по мосту высоко над долиной. Внутри моста проходит метро, мы чувствуем его под ногами. Сверху — четырехполосная дорога, но сейчас она пустынна. Гирлянда оранжевых шаров, натянутая через весь мост, погасла. Внизу под нами крыши домов, дети спят в своих детских, их матери смотрят беспокойные сны со множеством неизвестных и высчитывают вес самоубийц, которые, словно зубастые горгульи с галстуками на шее, бросаются вниз с моста и, проламывая черепичную кровлю, падают прямо в постельки и колыбельки. Матери просыпаются в холодном поту, и из-за постоянного стресса, из-за смерти, что кружит над Нуслеми[1], завывая, словно мигрень, где-то в их животах зреет язва желудка.
