Сью Таунсенд - Мы с королевой
Закурив сигарету, Тони Тредголд протянул ее Беверли. Потом закурил сам. Над его галантным обхождением частенько потешались в Рабочем клубе района Цветов. Однажды в битком набитом баре, проталкиваясь с полным подносом к своему столику, он произнес: «Прошу простить», и тут же его гетеросексуальность была публично поставлена под сомнение.
— «Прошу простить»? — передразнил толстяк с бешеными глазками. — Ты кто будешь, педик, что ли?
Тони с размаху опустил поднос толстяку на макушку; после чего немедленно направился к Бев извиняться, что задержался и еще не принес выпивку. Вот это манеры!
Тредголды слышали, как почти невидимая в сумерках фигурка велела высокому мужчине выйти из фургона. Она что, иностранка? Разве ж она по-английски говорит? Но, попривыкнув к ее речи, они поняли, что это все-таки английский, но какой! Шикарный! Самый что ни на есть шикарный язык.
— Слушай, чего это они таких больших господ у нас в переулке поселили? — спросила Беверли.
— А я откуда знаю, — отозвался Тони, вглядываясь во мрак. — Где-то я ее раньше видел. Это не она работает сестрой-регистратором у доктора Хана?
— Нет, точно не она, — сказала Беверли (которая то и дело бегала к врачу и потому знала, что говорит).
— Вот уж, черт возьми, повезло так повезло: такая шикарная публика вдруг у нас в соседях!
— Зато они, по крайней мере, не нагадят в ванну, как предыдущие ублюдки.
— Что правда, то правда, — согласился Тони.
Принц Филип безмолвно взирал на дом номер девять. Рядом ожил, замигал уличный фонарь, бросая странные, неестественные блики на обветшалое новое пристанище принца. Фонарь продолжал театрально мигать, будто надеялся убедительно изобразить морской шторм. Водитель фургона опустил сзади аппарель и полез в кузов. Такого прекрасного товара он в жизни не видал — за все двадцать с лишком лет работы на перевозке мебели. Пес, сидевший в клетке в глубине фургона, зарычал, защелкал зубами и стал свирепо бросаться на прутья клетки.
— У них и собака, — заметил Тони.
— Пускай себе, лишь бы слушалась хозяев, — отозвалась Беверли.
Тони сжал плечо жены. Славная она девочка, подумал он. Без всяких там предрассудков.
Принц Филип заговорил.
— Это, черт возьми, ни в какие ворота не лезет. Я отказываюсь. Я скорее соглашусь жить в какой-нибудь поганой канаве. А этот распроклятый фонарь сведет меня с ума, — крикнул он, обращаясь непосредственно к фонарю, который тем временем продолжал изображать шторм; когда же Филип, ухватившись за фонарный столб, принялся трясти его изо всех сил, фонарь перешел к изображению урагана.
— Все ясно, — сказала Беверли. — Он псих, один из этаких, знаешь — их выпускают, чтобы они хоть померли среди нормальных людей.
В это время Филип, ринувшись к раскрытому кузову, заорал на собачонку:
— Молчать, Гаррис! Засранец эдакий!
— Может, ты и права, Бев, — обронил Тони.
Они уже собрались вернуться в дом, но тут королева обратилась к ним.
— Извините, пожалуйста, быть может, у вас найдется взаймы секач?
— Сикач? — переспросил Тони.
— Да, секач, — королева подошла к калитке.
— Сикач ? — озадаченно повторила Беверли.
— Ну да.
— Я не знаю, что такое «сикач», — сказал Тони.
— Не знаете, что такое секач?
— Нет.
— Его используют для рубки.
Терпение королевы было на исходе. Она обратилась к ним с простой просьбой; но ее новые соседи оказались явно слабоумными. Ей, конечно, известно, что качество образования в стране сильно снизилось, но все же — не знать, что такое секач… Полное безобразие.
— Чтобы попасть в дом, мне необходимо какое-нибудь орудие.
— Пушка, что ли?
— Орудие!
Тут водитель фургона предложил им свои услуги в качестве переводчика. Проведя в беседах с королевой несколько часов, он чувствовал, что ему теперь по плечу любые языковые загадки.
— Дама интересуется, есть ли у вас топор.
— Ну, есть топор, только вон тому типу я его не дам, — заявил Тони, указывая на Филипа. Пройдя по тропинке через садик, королева подошла к Тредголдам, и свет, падавший из их прихожей, осветил ее лицо. Беверли ахнула и довольно неуклюже присела в реверансе. Тони пошатнулся; ухватившись, чтобы не упасть, за дверной косяк, он вымолвил:
— Он там за домом. Сейчас притащу.
Оставшись одна, Беверли разразилась слезами.
— Это от шока, — объясняла она потом, когда они с Тони уже лежали в постели, но не могли заснуть. — Ну пойми, кто ж этому поверит? Я сама, Тони, поверить ну никак не могу.
— Я тоже, Бев. Ты ж понимаешь, королева в соседках! Давай подадим заявление об обмене, а?
Это предложение немного успокоило Беверли, и она заснула.
Доски от парадной двери отодрал Тони Тредголд, но первым, взяв у жены ключ, отпер дверь и вошел в дом принц Филип. Дом оказался, конечно же, смехотворно мал.
— У нас в саду, помню, детский домик и то больше был, — сказала королева, вглядываясь в гостиную.
— Да у нас машины и те, черт возьми, были больше, — сказал принц Филип и сердито затопал вверх по лестнице.
Все кругом было оклеено рельефными обоями и окрашено в светло-кремовый цвет под названием «магнолия».
— Очень симпатично, — сказал водитель фургона. — Чистенько.
— Еще бы, — заметил Тони, — после того как отсюда выставили Смитов, муниципалитету пришлось вызвать взвод спецуборщиков. Знаете, в защитных комбинезонах, в шлемах таких — туда еще кислород подается. Смиты эти были отчаянные грязнули. Так что вам повезло — после них дом привели в порядок, отделали как положено.
Беверли принесла из дому всем по кружке крепкого чая. Целую, без трещин, кружку она подала королеве. Принц Филип получил лучшую из оставшихся, с ярмарки в парке «Олгон Тауэрс», о чем и гласила надпись на ней. Себе Беверли оставила самую неказистую, подтекавшую, с надписью «ЕЖЕДНЕВНО СПИ С СУПРУГОМ И ЗАБУДЕШЬ О НЕДУГАХ». Зазвонил телефон, все вздрогнули. Принц Филип отыскал его в шкафчике для газового счетчика.
— Тебя. — Он протянул трубку жене.
Звонил Джек Баркер.
— Ну и как вам там нравится? — спросил он.
— Мне нравится. Кстати, а вам-то как все это нравится?
— Что именно?
— На Даунинг-стрит. Работы ведь масса. Все эти бесконечные красные коробки с государственными бумагами…
— Красные коробки! — фыркнул Баркер. — У меня есть дела поважнее. Спокойной ночи.
Королева положила трубку и сказала:
— Пожалуй, пора уже вносить мебель.
5. Кабинет на кухне
В десять часов Тони Тредголд, повозившись немного с антенной, включил королевский телевизор в розетку, болтавшуюся в треснувшей стене.
— Уф, обрыдла эта политика, — сказал он, когда на экране появилось лицо Джека Баркера, и дернулся было выключить телевизор, но королева сказала:
— Пожалуйста, не выключайте, не надо.
И, усевшись поудобнее, стала смотреть.
В программе «В гостях у премьера-министра» впервые показали кухню дома номер десять по Даунинг-стрит. Новый кабинет Джека — шесть женщин, шесть мужчин — расположился вокруг большого кухонного стола, стараясь выглядеть как можно непринужденнее. Во главе стола сидел на виндзорском стуле Джек и глядел в камеру. Искусно разложенные режиссером официальные бумаги, кофейные чашечки, ваза с фруктами и маленькие букетики садовых цветов призваны были создать атмосферу неказенной деловитости.
Рукава бумажной рубахи Джека были закатаны до локтей. Его и без того красивое лицо особенно выигрышно смотрелось благодаря умело наложенному гриму. В выговоре Джека сочетались мягкие гласные севеpa и жестковатая южная интонация. Зная, что у него приятная улыбка, он пользовался ею вовсю. Еще раньше он привел в смятение референтов, объявив, что речи свои намерен писать самолично; и теперь с помощью «бегущей строки» произносил спич собственного сочинения. Даже самому Джеку его рацея показалась нелепой и напыщенной. Но менять что-либо было уже поздно.
— Сограждане! Мы уже более не подданные ее величества! Сегодня каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок нашей страны может высоко держать голову, ибо мы освободились наконец от пагубы классовой системы, которая столько лет отравляла жизнь нашему обществу. Отныне все чины, звания и титулы, дающие особые привилегии, отменяются. Сохранятся лишь обращения «мистер», «миссис» и «мисс».
Членам королевской семьи, благоденствовавшим за счет народа, предстоит переселиться в другой район и жить обычной жизнью, среди обычных, простых людей. Реверансы, поклоны или обращения к ним каким-либо иным образом, кроме вышеприведенного, будут караться как уголовное преступление. Их земли, имения, картины, мебель, драгоценности, стада и прочее теперь целиком принадлежат Государству. И да будет известно тем, кто вздумает завоевывать расположение членов бывшей королевской семьи, что подобное поведение, будучи замеченным властями, подлежит наказанию.
