Максуд Ибрагимбеков - Обжалованию не подлежит
— Зефирчик! — встретив Зафара в коридоре, начала Сима и тут же осеклась, сердито отмахнувшись от Симы, Зафар зашел к декану. По причине отсутствия внятного объяснения в деканате в переходе в другую группу Зафару было отказано. Избавился он от опостылевшей группы только благодаря вероломному нападению фашистской Германии на доверчивый Советский Союз.
После того как на полуторке они добрались до места назначения, Зафар обратился к Сеймуру с просьбой. Остановив его перед входом в здание комендатуры, он вкратце изложил суть дела — сказал, что без промедления, именно сейчас хочет покончить с прошлым, так как опасается, что унизительная для офицера кличка вместе с ним проникнет в ряды Красной Армии. Сеймур должен был обещать — впредь никогда не называть его Зефиром. Зафар был взволнован и говорил очень серьезным тоном. Сеймур тут же дал торжественное обещание навсегда забыть о наличии в природе слова зефир, после чего они зашли в здание и предъявили там документы о своевременном прибытии на службу.
В один из осенних дней 1941 года полуголые Сеймур и Зафар, сдавшие одежду команде дезинфекционной машины, терпеливо ждали, когда шипящая горячим паром машина выплюнет сданные на обработку вещи. Горячая, насквозь прожаренная форма, надетая на чистое, вымытое под полутеплым душем тело, каждый раз, даже в лесу или в окопе вызывала приятное ощущение уюта. Машина эта обычно приезжала на день-два, и к ней тут же выстраивалась очередь жаждущих чистоты. Одежда всего наличного состава стиралась и дезинфицировалась, после чего машину тут же отправляли в другие части, но на этот раз по всему было видно, что увозить ее никто не собирается.
По причине неприбытия полевой кухни наличному составу довольствие и в этот день было выдано сухим пайком. Сеймур и Зафар разломили брикеты пшенной каши, залили их крутым кипятком и прикрыли алюминиевые миски тарелками. Пайковые двадцатиграммовый кусочек масла и соль, добавленные в поспевшую горячую кашу, превращали ее на вкус изголодавшихся за сутки людей в изысканное блюдо. Кашу полагалось заедать сухарями из черного хлеба, но истинные гурманы предпочитали съедать их отдельно на десерт, запивая это хрустящее лакомство компотом из сухофруктов. Обеденный перерыв подходил к концу, друзья все еще молча пребывали в состоянии мрачного ничегонеделания. События в последнее время происходили невеселые, но говорить об этом не хотелось. Последнюю неделю на позиции ни разу не появилась полуторка военно-полевой почты, и оказалось, что это даже неприятнее, чем отсутствие кухни. Из дому писем теперь никто не получал, а треугольники своих неотправленных писем бойцы постоянно носили при себе. К приходу Глеба Харламова Сеймур и Зафар отнеслись спокойно. Все трое были в звании младшего лейтенанта, и поэтому его появление на поляне приветствовали, не отдавая чести. Человек он был веселый и общительный, считался опытным офицером, много курил и, видимо, в связи с этим часто и надрывно кашлял. Бросать курить он не собирался, так как был убежден, что всем, кто вынужден постоянно заниматься усиленной умственной деятельностью, курение необходимо. Глеб Харламов в первые же дни войны ушел на фронт добровольцем со второго курса сельскохозяйственной академии, и считалось, что он лучше всех разбирается в вопросах сельского хозяйства. Поэтому на улаживание проблем хозяйственного свойства с местным населением полковое начальство обычно отправляло его.
— Отдыхаете?
— Ведем полемику, — объяснил Зафар, — можно сказать, научную. Вроде все ясно, а договориться не можем.
— Полемика — это хорошо, — похвалил Глеб. — О чем речь, в двух словах?
— Вопрос простой, — сказал Сеймур. — Короче говоря, как, по-твоему, водились ли у королевских мушкетеров вши?
Глеб тщательно растер о землю докуренную самокрутку и одновременно зашелся в затяжном приступе кашля, было видно, что он тянет время.
— Мнений у нас в основном два, — сказал Сеймур, — я, например, считаю, что с учетом полевых условий среди мушкетеров вшивые встречались сплошь и рядом.
— Тут ты ошибаешься, — голос Глеба обрел привычную уверенность. — Подумай сам, мушкетеры были офицерами и кавалеристами. Верно? А у офицеров вшей быть не должно. Они все в основном ходят порознь. Я сам читал специальную инструкцию, там дословно сказано, что насекомые заводятся в условиях скопления людей в замкнутом пространстве. То есть в пехоте случаи завшивления бывают, а у тех, кто не скапливается, например, у летчиков или у тех же кавалеристов, вшей не должно быть. Все ясно?
— Ясно, но нуждается в проверке, — с сомнением в голосе сказал Зафар.
— Это можно. В Дубках, в полутора километрах отсюда, расквартирован кавалерийский полк, давай сходим туда и спросим там у любого кавалериста, есть ли у него вши, — предложил Глеб.
Сеймур неодобрительно покачала головой.
— Кавалеристы, они все нервные. Поэтому как спросите, бегите со всех ног. Не дай бог догонят, — посоветовал Сеймур. — Короче говоря, Зафар, не будь занудой, отдай махорку. Глеб победил.
Глеб был заядлый спорщик, друзья постоянно придумывали для него новые темы, и делалось это исключительно для увеселения души.
Теперь молчали все трое. Отчетливо был слышен звук мотора вконец обнаглевшего самолета-разведчика со свастикой на крыльях, второй раз пролетевшего без сопровождения на небольшой высоте.
— Не нравится мне все это, — оглянувшись по сторонам, сказал Глеб.
— Что именно?
— Все не нравится.
— У меня в Баку приятель был, Элик Казиев, когда ему вокруг все не нравилось, он обычно говорил: «Хаты нет, денег нет, кругом шашнадцать!» — вспомнил вдруг Зафар.
— Дурак набитый твой Эдик! — раздраженным тоном сказал Глеб.
Сеймур внимательно посмотрел на Глеба.
— Плохое настроение?
— А ты не чувствуешь, что происходит?
— А что происходит?
— В том-то и дело, что ничего. В каждой роте половина состава, а то и меньше. Пополнение ждем не дождемся, где оно? То же самое боеприпасы. В нагане четыре патрона, на сегодня это все мое вооружение. Радиосвязи нет, ни с кем связаться не можем. Сидим как на острове. Немцы же нас голыми руками возьмут. Не пойму только, чего они ждут.
Зафар ждал, что скажет Сеймур. Сказанное Глебом уж очень сильно напомнило то, от чего чуть ли не ежедневно их предостерегал с плакатов суровый политрук, прижимающий к губам указательный палец: «Враг не дремлет!» или «Болтун находка для врага» и «Провокаторов за ушко на чистую воду!», но Сеймур слушал Глеба не возражая. А тот не мог остановиться.
— У артиллеристов всего два грузовика, и на тех нет бензина, пушки приходится разворачивать вручную.
— Это артиллеристы тебе рассказали? — недоверчиво спросил Зафар.
— Мне и фашисты ничего не рассказывают, только я по ночам слышу с их стороны автоматные очереди. А у наших бойцов только винтовки Мосина, и те без боекомплекта.
Все молчали. В наступившей паузе Глеб спросил у Зафара:
— Напомни-ка, что говорил твой приятель Эдик насчет денег и хаты.
— Он не Эдик, Элик его зовут. И он не дурак.
— Это хорошо, что не дурак. Ну!
— «Денег нет, хаты нет, кругом шашнадцать!» — повторил Зафар.
— Вот именно! Кругом шашнадцать! — мрачно повторил Глеб, — прошлую ночь с той стороны было слышно, как подтягивается тяжелая техника, а у нас на сегодня за ударную силу только кавалерия.
— Лучшие танки производятся в Советском Союзе. И прямо с конвейера своим ходом идут на фронт! Я сам читал в «Вестнике фронта», — возмутился Зафар.
— А где они? — в поисках танков Глеб, вытянувшись во весь рост, огляделся по сторонам. — Не видно танков.
— Извини меня, Глеб, но сегодня тебя понесло не в ту степь, совсем не в ту! Скажу откровенно, я с тобой не согласен! — сказал Зафар.
— В чем не согласен? — удивился Глеб.
— Извини, во всем не согласен, — внушительным тоном отчеканил Зафар. — Сеймур, ты идешь?
— Нет.
— Ты иди. Мы с Сеймуром еще побеседуем. — сказал Глеб, чем окончательно испортил настроение Зафару.
— Уже и в своем окопе нет покоя, — ни к кому не обращаясь, недовольно пробормотал Зафар, направляясь в сторону землянки.
Оставшись наедине с Сеймуром, Глеб поделился с ним результатами своих наблюдений. По мнению Глеба, в руководство армии проникла группа диверсантов, которая, безнаказанно орудуя, со знанием дела лишила боеспособности части, которым предстоит защищать от наступления фашистов этот участок фронта. Обо всем этом Глеб собирался подробно сообщить в письме товарищу Сталину. Он был очень взволнован, у него горели глаза, но мысли свои он излагал четко и понятно.
— Ты думаешь, письмо до него дойдет? — спросил Сеймур.
— До Верховного главнокомандующего. Не сомневайся, письмо, посланное полевой почтой, товарищу Сталину передадут. Подпишутся еще несколько офицеров, я с ними договорился. Ты подпишешь?
