Сергей Стешец - Кроме тебя одного

Он был бы совсем доволен жизнью, если бы природа не наградила его таким большим неудобством, как желудок. Ради этого проклятого мешка в животе приходилось суетиться, унижаться, вкалывать, тогда как нормальное состояние его души — тихое созерцание течения жизни.

Сашка-кочегар и Степа-корреспондент теряли терпение и не знали того, что Кешка еще не дошел до магазина, что, проходя мимо элеваторских складов, он остановился у кучи половы, в которой копошились голуби.

Бывший голубятник Кешка любил этих красивых птах и мог часами наблюдать с размякшим от любви сердцем, как они живут-воркуют. Голуби были для него воплощением простой и великой истины: мир стал бы добрее и уютнее для человека, если бы в основу своего существования заложил голубиную философию жизни.

Но суров закон природы. Кешка в угоду плотским вожделениям в голодные дни ловил голубей, откручивал им головы, варил и ел. Он всегда страдал при этом, но голод убивает в человеке самые прекрасные чувства. И все равно, ощущая в настоящий момент голодные спазмы в желудке, Кешка смотрел на голубей не как на мясо, и из серых задумчивых глаз его струился теплый свет.

Без укоров совести он вспомнил о том, когда впервые изменил своей сути голубятника. Три года назад, скитаясь с Васей-фотографом по джайляу, они застряли в целинном совхозе и, пропившись, устроили охоту на голубей в пустом зерноскладе. Тогда-то и заставил его Вася откручивать головы этим птахам.

— Учись, пока я жив! — говорил он, брал сизого за голову между указательным и средним пальцем, взмахивал резко рукой. Безголовое тельце птицы отлетало в сторону, лихорадочно чертило крыльями по земле, сучило в конвульсиях тоненькими красными лапками.

С отвращением смотрел Кешка на вареных голубей и глотал слюни, когда Вася, ехидно усмехаясь, вгрызался крепкими лошадиными зубами в нежное мясо. И только опрокинув в рот стакан мутной, вонючей самогонки, Кешка решился съесть голубя.

Тот же Вася-фотограф научил его есть собак и сурков. В то лето жирных байбаков было в изобилии, они колониями грелись на солнышке по мелким сопочкам. Хорошо вываренных, поджаренных да под «Тройной» одеколон их можно было есть. А вот с собаками хуже — мясо отвратительное, вонючее. Они с Васей, было дело, когда потерпел крах их фотобизнес, три дня скрывались по скирдам и, как голодные коровы у председателя колхоза-пьяницы, жевали перепревшую за зиму солому. На их счастье, к скирде прибрела бродячая собака, которую Вася, приласкав, прирезал. Собаку поджарили в костре из соломы. Кешка с жадностью, почти не пережевывая, проглатывал кусок-другой этой гадости и тут же рвал. Проглатывал и рвал.

Рвоты у него выворачивались внутренности, но в конце концов желудок принял и эту пищу. Следующей весной, когда Кешка помогал корейцам засевать луковую плантацию в одном из совхозов Жаксынского района, они научили его вкусно готовить мясо собаки. В исполнении Кешки собачатина была деликатесным блюдом. И только Сашка-кочегар наотрез отказывался отпробовать его.

— Где тебя хрен носил?! — заругался Степа, когда Кешкина шевелюра просунулась в Сашкину конуру. — Ты что, Жаксы по периметру обходил?

Степкиного гнева хватило до тех пор, пока он не увидел в карманах Кешкиного плаща две бутылки вина.

— Из-за тебя меня опять из редакции попрут! — уже без злости буркнул он.

— Невелика потеря для Жаксов, — защитил Кешку кочегар.

Кешка возмутился уже после того, как «раздавили» бутылку.

— Бляха-муха! Бабки найди, в гамазин сгоняй — да еще и виноват!

— Да ладно тебе! — Степа с наслаждением потянулся. — Наливай, бо поедять!

Через полчаса корреспондент с разочарованием переставил на столе пустые бутылки.

— Разве это бухло для настоящих джигитов?!

— Не бухло, — согласился подвыпивший Кешка — два стакана вина на голодный желудок ударили по мозгам.

— Отсюда резюме: нужно искать деньги, — сказал Степа. — Вы с Сашкой как угнетенный пролетариат и советский безработный отпадаете. У меня, как всегда — вошь на аркане. Кешк, может, еще раз к Надьке сходишь?

— Больше не даст, — уверенно ответил Кешка.

— Не даст, — согласился корреспондент. — Придется воспользоваться служебным положением. На что не пойдешь ради своих генацвале!

Сашка с Кешкой оживились, ибо служебное положение Степы как сотрудника районной газеты внушало уважение не только им двоим. Кочегар, угадав желание Лупатова, вырвал из тетради листок и подал ему ручку.

«Нюрочка, голубочка! — размашисто начертал Степа. — Не откажи в милости, отпусти 2 бут. вина в долг подателю сего послания. Буду премного обязан. Корреспондент С. Лупатов».

— Гони, Кешка! — приказал он, сложив записку вчетверо.

— А почему я? — искренне удивился Кешка.

— Потому что мы с Сашкой при исполнении служебных обязанностей, а ты — свободная личность.

— Логика — класс! — обреченно вздохнул Кешка, нахлобучивая шапку на голову. — Пошел, бляха-муха!

И снова Кешка шагал по весенним Жаксам. Вино ударило в голову, перепутав и перемешав в ней все мысли. Сытно и тепло было в желудке. Кешка жмурился от яркого солнца и весело топал по лужам, забыв о дырявом сапоге. В правом было полно воды, но она уже согрелась от тепла закаленной Кешкиной ноги. Он бы не обращал на это никакого внимания, если бы вода не чавкала так противно. Разуться бы да вылить воду, но стоит ли такая мелочь трудов? Несмотря ни на что он чувствовал себя прекрасно и светился глупой улыбкой — так улыбается шестимесячный ребенок.

По пути к гастроному Кешка сделал солидный крюк — не ради наслаждения весенними запахами, а в целях конспирации, чтобы обойти подальше отделение милиции. Особых причин бояться этого грозного заведения у него не было, потому что медвытрезвителю, имеющему план по доходам от алкашей, Кешка помочь ничем не мог, а раз так — он редко интересовал милиционеров. Но всякое случается в жизни, а быть гостем Петра Ивановича в такой расчудесный день Кешка не желал.

Не к добру вспомнил сегодня Кешка о Васе-фотографе и не плюнул через плечо три раза, когда радовался удачному дню, он забыл о непреложной в жизни бича истине: если день начинается слишком хорошо, обязательно должно произойти препротивное — подходя к гастроному, он на полной скорости врезался в полного казаха, которого сразу же узнал. Это был парторг Алибеков из соседней области, который три года назад содействовал их с Васькой фотобизнесу и имел основание запомнить их гнусные рожи на всю жизнь.

«Зачем черти принесли его в Жаксы?» — холодея, подумал Кешка и попытался проскользнуть мимо Алибекова.

Кешка уже минул парторга, когда почувствовал тяжелую руку, сжавшую его плечо.

— Стой, овец паршивый! Где фотокарточка?!

— Какая фотокарточка? — Кешка возмутился, дернулся, пытаясь вырваться. — Вы меня с кем-то перепутали!

— Я не путал. Ты фотограф!

— Да я, бляха-муха, фотоаппарата в руках никогда не держал! Говорю, что перепутали с кем-то!

— Мы помним твой противный морда! Зачем честный народ дурил?

— Отпусти, бляха-муха! — Кешка ударил Алибекова по рукам, но тот еще больнее сжал плечо, закручивая за спину Кешкину руку. — Больно, гад!

— Терпи. Милиция пойдем.

Кешка обмяк и послушно поплелся с Алибековым, время от времени пробуя: крепко ли тот держит его руку и нет ли возможности смыться? Алибеков, схожий комплекцией с докером, пыхтел рядом с ним и не мешал Кешке вспоминать о том, как они с Васей-фотографом околпачили этого парторга и все население совхоза «Кокдалинский» в глухом районе Целиноградской области.

Три года назад жарким июльским полуднем Кешка отдыхал под сенью привокзальных тополей и акаций голодный и злой от того, что не пристроился к какой-нибудь шабашке. Перебивался он случайными заработками да собиранием по кустам пустых бутылок — этого иногда хватало на бухло, а на жратву не оставалось. Бичом, в тоске отгоняющим мух, заинтересовался интеллигентного вида молодой человек в берете, обвешанный фотоаппаратами и фотовспышками. Он присел на скамеечку, у которой на травке возлежал Кешка, элегантно выбил из пачки сигарету с фильтром, будто между прочим предложил закурить и ему.

Едва Кешка закурил, как незнакомец без обиняков спросил:

— Бомж?

— А что, заметно? — съязвил Кешка.

— Не хорохорься. Выпить хочешь?

— Не откажусь, — обрадовался Кешка.

— Отойдем, — предложил незнакомец.

За бутылкой вина фотограф, представившийся Василием, предложил Кешке стать компаньоном в фотобизнесе.

— Я никогда не занимался фотографией.

— Я тоже, — ошарашил Кешку Василий. — Это неважно. Фотоаппараты списанные, через них можно только смотреть, а не запечатлевать в истории коренное население. Зато вспышки фурычут, как настоящие.