Николай Варнавский - Листвянка
В прошлом году, зимой, к ним на буровую прилетал главный инженер всей экспедиции. То ли с проверкой, то ли ещё с чем. Но ценные указания он привёз, это Пашка точно запомнил.
Работал он тогда помощником бурильщика в ночную смену, по двенадцать часов каждый день. Работы хватало. Пока бурильщик стоял за рычагами и сверлил недра нашей Родины, помбур должен был колоть дрова, чтобы держался огонь в печи помещения буровой, в топке двухметрового железного бака на улице, в который насосом из скважины подавался раствор вместе со шлаком, то есть измельчённой каменистой породой, вычерпать излишки этого шлака и заодно кидать в бак снег, который и являлся этим самым раствором.
Во время этого надо было не проспать подъём снаряда, выдолбить кувалдой керн, разложить его по ящикам, собрать и опустить снаряд в скважину и снова бежать к баку.
К концу смены так уматываешься, что еле ноги тащишь, да и пальцы на руках так скрючивает по форме черенка лопаты, что с трудом разгибаешь их.
Утром, перед завтраком, собрали всю бригаду. Главный инженер речь говорил. Речь шла о том, чтобы ускорить рабочий процесс, прибавить план, что у них там в конторе что-то не сходится — то ли дебет с кредитом, то ли наоборот. В общем, прибавить скорости в работе.
— А картошку почему не присылаете? — не в тему задал вопрос один несознательный буровик. — На консервах много не наработаешь.
Да, они там это понимают, но пока нет такой возможности, да и зима, помёрзнет всё (хотя сам прилетел пустым рейсом, мог бы мешочек прихватить). Ну а поднажать надо бы, ребятки. А если кто-то чего-то недопонимает или не согласен, то таким место все знают где.
— Где? — простодушно спросил кто-то.
— В сумасшедшем доме, — язвительно пояснил главный инженер и, довольный сам собой, громко расхохотался, пристально, однако, оглядывая остальных.
Кто-то в ответ улыбнулся, кто-то ухмыльнулся, но большинство сидели с непроницаемыми лицами, осмысливая слова своего руководителя.
«Тьфу ты! — сплюнул Пашка. — Лезет в голову всякая чушь».
Он постоял немного и направился в посёлок купить чего-нибудь съестного.
На другой день по всей стране объявили траур. Скончался самый главный начальник самого великого, гуманного и справедливого государства в мире. Пашка поначалу усиленно тужился, пытаясь выдавить слезинку, уж больно родным казался ему умерший, но та почему-то упорно не хотела показываться, и, поморгав сухим глазом, он вдруг ощутил в голове крамольную мысль: а в честь чего он должен слёзы лить? Ведь умерший не доводился ему родственником, да и видел его Пашка только в телевизоре, где, судя по пламенным речам покойного, во вверенной ему стране с каждым годом что-то постоянно выполнялось и перевыполнялось, благосостояние народа всё повышалось и повышалось, с каждой пятилеткой жизнь становилась всё лучше и прекраснее.
После таких речей Пашка с недоумением оглядывался вокруг: а где оно, лучше-то? Что было, то и есть. Как стоял его серенький неказистый городишко с ухабистыми дорогами, так и стоит, ничего нового; как жил он в своём давно списанном и снесённом, судя по документам, бараке, так и живёт, лишь местные слуги народа иногда заглядывают и пересчитывают жителей, надеясь, что часть перемрёт, часть разъедется, всё меньше хлопот; как было во всех магазинах одно и то же, так оно и есть, только прилавки с каждым годом становятся всё скуднее. Стоят стройными рядами стеклянные банки с соками да кое-какие консервы. Крупы почему-то стали исчезать. От такого благополучия народ стал запасаться мешками с продуктами — до лучших времён. Тётка Пашкина целый склад у себя дома соорудила и двери навешала.
Пашка даже слегка ужаснулся самого себя, испуганно втянул голову в плечи и воровато оглянулся: не подслушал ли кто тайком его мыслей, не разгадал ли зорким глазом его преступных дум?
Навстречу попался шофёр. Пашка не усмотрел в лице у того и малейшего намёка на какую-либо печаль. Тот вёл себя довольно спокойно, но было заметно: он что-то знает, из глаз его живо сквозила некая весть и явное желание донести её до окружающих.
— Слышал? — уставился он в упор на Пашку.
— Слышал.
— Что сейчас с нами будет-то?.. — протянул тот, качая головой.
Пашка пожал плечами. Он тоже не знал, что сейчас с ними будет.
— Надо бы помянуть человека, ведь такое горе. Пашка с готовностью согласился.
В магазине было немногочисленно, но народ уже был в курсе событий и выражал мнение на главную тему дня.
— Господи, что сейчас будет-то? — услышал Пашка знакомые слова. — Ведь пропадём теперь.
— Кабы война не приключилась. Аж страшно. Вдруг Америка попрёт?
— Да, да, не дай Бог.
— Что вы тут канитель разводите? — встрял какой-то мужик. — Накаркаете ещё. Нового правителя выберут. Мало их было на нашу шею, что ли?
Слушая, о чём судачит народ, они прикупили две бутылки водки, немного закуски.
В общежитии, с полной уверенностью, что имеют полное право достойно проводить усопшего в последний путь, напустив на лицо лёгкий налёт грусти, в котором угадывалось лишь желание выпить, благо повод подвернулся подходящий, они торжественно уселись за стол.
Только немного разговелись — ввалился механик.
— А вы чего прохлаждаетесь? Почему не на работе?
— Так ведь помер… — недоумённо развёл руками шофёр. — Траур.
Механик упёрся взглядом в стол и заинтересованно затоптался.
— Траур не траур, а кабину ставить надо, — мягко сказал он, поглядывая на Пашку. — Тебя завтра отправлять хотят.
— Как завтра? — опешил тот. — Одного, что ли?
— Одного, — хмуро пояснил механик. — Фролов с отпуска никак выйти не может, всё ещё гуляет. Дорогу ты знаешь, снарядим как положено, рацию дадим.
— Один не поеду, — затопорщился Пашка, — хоть убейте.
— Понадобится — убьём, — шутливо отозвался механик. — Ты это не мне говори, а им, — иронически ухмыльнулся он, ткнув пальцем в сторону конторы. — Мне что велено передать, то я и говорю.
Шофёр покачал головой:
— Они чего там, ошалели? На дворе почти зима, техника старьё. Он что, в тракторе спать должен? Куда одного в такую даль? Ведь по инструкции не положено, ты же знаешь.
— Знаю. Палатку дадим.
— А в ней что, жара?
Вопрос остался без ответа.
— Давайте лучше товарища помянем.
Шофёр разлил всем водки.
— Царствие ему…
Чокнулись. Вспомнили, что нельзя, но уже сделано.
Механик выпил два полстакана.
— Вы это… — говорил он, закусывая, — давайте заканчивайте здесь, а то, не дай Бог, заявятся.
Впрочем… — он жалостливо посмотрел на Пашку, обречённо махнул рукой и вышел.
…До самой ночи их никто не тревожил. Начальству, скорее всего, было не до них, оно тоже справляло траур. Просидев допоздна, Пашка завалился спать.
Утром вошёл механик.
— В контору зайди.
Начальник партии сидел за своим столом. Взгляд его был туманным, под глазами висели мешки. Пашка остановился в дверях.
— Ты почему кабину не поставил? — с ходу в лоб был задан ему вопрос.
— Я бы один не сумел.
— Шофёр бы помог.
— Я ему не начальник.
— Люди ждут, а ты здесь прохлаждаешься. Повисла пауза.
— Чтобы сегодня поставил кабину, а завтра утром отправишься, понял?
— Один я не повезу.
— Почему?
— Дорога дальняя, всякое может случиться. А кто поможет? Вы же знаете.
— Ничего не случится, — поморщился начальник. — Трактор на ходу, питание есть, рация. Что ещё надо? Я же не виноват, что Фролов гуляет. А заменить некем. Подъедет — отправим следом.
В том, что Фролов скоро подъедет, Пашка сильно сомневался.
— Один не поеду, — упёрся он.
— Ну, опять двадцать пять! — в сердцах развёл начальник руками. — Ну что ты заладил — «не поеду, не поеду»? Надо, понимаешь ты? Люди ждут.
Он помолчал, что-то обдумывая.
— Значит, отказываешься от работы? — взглянул он снизу вверх.
— Я не отказываюсь, но один, без напарника, не поеду.
Опять повисла пауза.
— В общем, так: решай. Не повезёшь — уволю за отказ от работы.
— Увольняйте.
Пашка тоже решился. Внешне он был спокоен, но сердце уже набирало ритм, дыхание участилось. Он волновался.
Ему светила нехорошая статья. Но делать нечего. Перспектива тащиться одному по-черепашьи полторы сотни вёрст в морозную осеннюю погоду, когда зима уже на носу, его не прельщала.
— Увольняйте, — ещё раз, уже спокойнее и твёрже, повторил он и вышел.
Начальник сдержал слово и оформил приказ об увольнении. После обеда Пашка сдал казённые вещи, прицепил к рюкзаку свой походный котелок и, бренча им, направился в аэропорт.
На улице встретил своё начальство с жёнами. Те, увидев его, остановились.
— Паша, ты куда с котелком-то? — беззаботно засмеялись женщины, игриво запуская в него снежком.
