Николай Варнавский - Листвянка
— Степаныч этот проживает с женой, обоим за шестьдесят, — рассказывал по пути участковый. — Родители его жили в том домике. Лет десять, наверное, уже, как дочь забрала их к себе в город. Живы или нет, не знаю. Степаныч мужик неплохой; думаю, договоритесь.
Он на мгновение замолчал.
— Внучка иногда к нему приезжает, — понизил он голос, — хозяйничает. Полиной зовут. Впрочем, сам увидишь.
Возле дома остановились. По кромке крыши игриво поблёскивали разноцветным полукругом деревянные серьги, резные наличники замысловатым узором красовались поверх окон, приятно радуя глаз. Участковый постучал в ворота. Вскоре на лай собаки показался хозяин — высокий худощавый рыжий мужик.
— Здорово, Степаныч, — протянул руку участковый.
— Здорово, коль не шутишь.
— Как живёшь?
— Живём не тужим, чего и вам желаем, — пристально покосился тот.
— Я вот тебе постояльца привёл. Жильё ищет. Пустишь?
Степаныч перевёл взгляд на Пашку, внимательно оглядел его.
— Сам откуда будешь?
— Из Чулымска.
Степаныч хмыкнул:
— Далеко забрался. В нашу-то глушь.
— Он на нашей речке с геологами работает, — вмешался участковый. — В общем, решай. Ему домик твоих родичей приглянулся, — он нетерпеливо обернулся, поискал глазами кого-то. — Договаривайтесь, а мне спешить надо.
Махнул рукой и подался в обратном направлении. Степаныч проводил его взглядом.
— Сейчас напьётся, к бабам начнёт приставать. Ты надолго к нам? — после недолгой паузы спросил он Пашку.
— Не знаю, — честно ответил тот. — Перезимую, там видно будет.
— Домик ещё крепкий, — словно не слыша его, продолжил Степаныч. — Без хозяина, конечно, скорее придёт в упадок. Живи, — пожал он плечами, — не жалко. Не пропадать же добру. Может, приживёшься.
У Пашки радостно полегчало на душе. Он благодарно взглянул на Степаныча:
— Вы не беспокойтесь, у меня всё в порядке будет.
Тот согласно кивнул головой.
— Здесь много брошенного жилья, а в этом жить можно. Когда вселяться думаешь?
— Да хоть сейчас, — заулыбался Пашка, но через мгновение добавил — Вот дела свои закончу, потом новоселье справлять буду.
Степаныч почесал пятернёй подбородок.
— Ну давай, давай. Может, и мне подсобишь когда.
— О чём вопрос? — с недоумением развёл руками Пашка. — Конечно, подсоблю.
— Ты обожди здесь, сейчас ключи вынесу, пойдём посмотрим.
Минуты через две они направились в сторону домика. Пройдя метров пятьдесят вдоль берега, Степаныч подошёл к воротам и открыл калитку. Зашли во двор. По левую сторону — большой навес.
— Для коней, — пояснил Степаныч.
Рядом примостилась небольшая бревенчатая банька. Пашка довольно растянул губы. Рядом речка. Чего ещё надо? Далее стояли сараи. За ними простирался большой, заросший бурьяном огород. Земли здесь у каждого было более чем достаточно, и брошенные участки были большей частью не у дел.
Вошли в дом. Посередине — большая русская печь, к ней пристроена перегородка, делящая домик на две маленькие комнатки. Из мебели стояли высокий, покрытый слоем пыли, ещё старинной работы, со стеклянными створками шкаф да длинная, вдоль стола, лавка.
— Койку тебе я дам, — рассуждал Степаныч, — посуды немного найду. Дрова заготовишь, лес рядом. Трактор у нас имеется, притащим. Так что обживайся. Ключи пока будут у меня, ты всё равно в тайге будешь.
Степаныч хотел забраться на чердак, забрать берёзовые веники, которые уже чёрт-те знает сколько висят там, но лесенка оказалась довольно зыбкой, и, потоптавшись возле неё, он раздосадованно махнул рукой и бросил эту затею.
— Ещё отец мой вязал их, — с чувством лёгкого расстройства говорил он, когда шли обратно, — сейчас бы самый раз попариться.
Возле его дома они остановились, рукопожатием ещё раз скрепили свои намерения, распрощались, и каждый направился в свою сторону.
После такого удачного дня Пашка был занят лишь одной мыслью — поскорее закончить работу, получить расчёт и готовить своё новое жилище к зиме.
…Как пробовали камнедробильные агрегаты, смотрели все.
Начальник участка с энергетиком ещё раз осмотрели оборудование, проверили крепление, электрокабели, весело перекрестились (при этом почему-то сплюнули) и дали команду:
— Запускай!
Запыхтела небольшая электростанция, пошёл ток, в палатке засветились лампочки, захлюпал, набирая обороты, насос, и из речки по шлангам к станкам, для промывки породы, пошла вода. Включили дробилки.
Крупные куски камня с зубовным скрежетом были быстро измолоты и превращены в более мелкие фрагменты железными челюстями первого станка. В утробе второго станка они стали ещё меньше. И наконец, третий станок поднатужился и выдавил из себя в тазик лишь несколько горстей мелкозернистого шлака.
Начальник участка радостно потёр руки: дело сделано! Он записал в журнал, протянул энергетику. Тот тоже что-то черканул. Через некоторое время станки остановили, промыли водой, свернули шланги и выключили электростанцию. К производству всё было готово, законсервировано на зиму, и до весны всё это хозяйство будут сторожить двое зимовщиков. Потом должна прилететь команда геологов с рабочими, которые и будут до холодов вести здесь работы. А пока надо ещё дождаться несколько бортов с грузом, разгрузить их, растащить и разложить всё по своим местам.
Вечером того же дня все вместе сидели у костра. Ради такого случая ещё днём снарядили гонцов в Листвянку, и те, разгорячённые ходьбой по рыхлому осеннему снегу и лёгкому морозцу, уже вернулись, затаренные бутылками спиртного, преимущественно самогона.
...Кружка непрерывно переходила из рук в руки, в котле беспрестанно скребли ложки, челюсти с аппетитом молотили крутую гречневую кашу с маслом. Все были терпимо и дружелюбно настроены друг к другу. От шуток-прибауток на раскрасневшихся от выпитого лицах во всполохах огня весело поблёскивали глаза. Народ был доволен выполненной работой и считал своим долгом отметить это событие…
…Давно уже стемнело. Костёр, потрескивая, не спеша пожирал остатки дров. Спиртное, разбавленное в желудках изрядной долей горячего крепкого чая, ещё будоражило некоторые крепкие головы, хотя многие уже сникли и мирно дремали: кто, склонившись, клевал носом у костра, кто спал во времянке.
Пашка ковырял палкой уголья, смотрел на огонь и думал: из своих тридцати лет шесть он отработал в различных партиях и экспедициях, к жизни такой таёжной привык и возвращаться на постоянное место жительства в свой небольшой городок не спешил, где в межсезонье, помаявшись от безделья, устраивался на работу куда-либо, но долго не держался. Ежедневные походы в одно и то же место казались ему скучными, быстро надоедали, вынужденное занятие тем, к чему он не имел никакого интереса и желания, утомляло и раздражало его, и вскоре всё кончалось одинаково: он увольнялся и вербовался к геологам…
И вот очередной сезон подходил к концу. Что делать дальше? Можно остаться здесь, зимовать, дождаться весны и опять проходить с рюкзаком за плечами до холодов. Но будет упущено время, за которое он мог бы уже обустроиться в Листвянке.
За несколько месяцев он заработал некоторую сумму денег, пока хватит. Надо домой съездить, родителей проведать — ждут, небось. Они давно уже привыкли к его разъездам и не противились этому, знали: придёт время, сын остепенится и заживёт как все. Ведь пора уже иметь семью, детей и всё остальное, что к этому прилагается.
Пашка их понимал и старался делать так, чтобы лишний раз не тревожить родителей. А женитьба… Где она, та единственная, чтобы раз и навсегда? Он вздохнул. Огляделся вокруг. Темнота — хоть глаз выколи. Бесшумно, как призрак, пролетела сова-сплюшка, села где-то рядом.
Звёздное небо дохнуло ветерком, зашумели верхушки деревьев, костёр усиленно заморгал, во всполохах огня беспокойно закачались тени. Понизу потянуло холодком. Пашка подложил в костёр два небольших сухих ствола, запахнул бушлат и в полудрёме привалился спиной к дереву…
...Утро выдалось морозное. Облака сизым дымом густо висели над лагерем, в воздухе парил крупный снег. Было тихо. Островерхие ели задумчиво тянулись к небу и покрывались постепенно белой пушистой шубой.
Братва, после торжественного ужина и загульной ночи, едва протерев глаза, пыталась отыскать остатки «горючего». Но тщетно. Бросив эту бесплодную затею, быстро нашли надёжных гонцов и снарядили их в Листвянку. Те, поёживаясь от такой погоды, невольно зароптали. В ответ суетливо замахали руками, посыпались упрёки в бессовестности, что кому-то «всё равно надо», и, не выдержав напора «обчества», гонцы сдались.
— Паша, зайди на минутку.
В дверях свежерубленой избушки, облюбованной начальством для себя, в наброшенном на плечи полушубке стоял начальник участка.
