Тимофей Круглов - Август
Петров помрачнел, сбил ногтем огонек с окурка, поискал взглядом и выщелкнул бычок в сливную решетку на асфальте.
— Я политикой не интересуюсь, Валера, ты же знаешь. Так вы что, на Кавказ?
— Во Владикавказ, точнее. На фронте мне делать нечего, — под ногами мешаться. Но рядом быть надо. Нынешние «кадры» телевизионные, к сожалению, не то, что слова забыли, они даже знать не знают тех слов, что сейчас в эфире потребуются. У них головы так устроены, что воевать на информационном фронте за русских язык даже за большие деньги не поворачивается. Как ни стараются, а все выходит как в первую чеченскую. Или предательство, или глупость, или пошлость.
Иванов коротко матернулся и протянул Петрову мягкую сильную лапу:
— Ну, рад был встретиться! Вернешься из круиза — позвони обязательно, вот визитка. Или по «мылу» черкни хотя бы, нельзя нам, русским, терять друг друга. Даже в России. Особенно в России!
— Береги себя, Валерий Алексеевич! Позвоню обязательно! Ангела-хранителя в дорогу!
— И тебе тоже, Андрей! Давай, радист, до связи!
Иванов ловко переместился обратно в машину, и «Вольво» тут же мягко рванула с места, быстро набирая скорость и перестраиваясь. Таксист как раз захлопнул капот, облегченно кивнул Петрову на свою желтую «Волгу»: «Поехали!».
Андрей Николаевич проводил взглядом скрывшуюся в потоке машин «Вольво»: «На служебной ездит, с водителем. Не потерялся, значит, Алексеич и в этой жизни. Засиделся в Латвии без большого дела, теперь вот опять «воюет», нашел себя на родине, наконец. Ну, значит, и я не пропаду! Только вот война — это без меня, пожалуйста.»
* * *Отыскали Седьмой причал, остановились прямо у огромного белого теплохода с поблескивающими на вечернем косом солнце металлическими буквами «Петербург» на борту. Таксист, весело балагуря, освободил багажник от чемодана и дорожной сумки Петрова, с улыбкой принял 500 рублей без сдачи и пожелал счастливого пути. А в насупившемся внезапно небе вдруг громыхнуло, солнце пропало куда-то почти мгновенно, шквалистый порыв ветра взметнул пыль на причале, и тут же заскакали по асфальту крупные белые зернышки града. Петрова больно щелкнуло по макушке, и он, подхватив багаж, побежал к теплоходу, ища укрытия от внезапной непогоды.
До начала посадки оставался еще час, внутрь салона пока не пускали, и Андрей, громко простучав по железным сходням каблуками, свернул направо от входа, постоять хотя бы на закрытой сверху от дождя галерее главной палубы. Укрывшись от непогоды, он облегченно вздохнул, поставил вещи и стал отряхиваться от начинавших таять прямо на нем крупных градин, застрявших в волосах, залетевших в карманы легкого пиджака, тут же покрывшегося от воды темными пятнами. Рядом стояли несколько пассажиров, приехавших пораньше и теперь ожидавших начала регистрации. В светлой легкой одежде, с красивыми дорожными сумками и фирменными чемоданами, веселые и беззаботные они напомнили Петрову иностранцев — туристов с пассажирских авиалайнеров, приземлившихся где-нибудь в экзотических странах.
«Да, изменилась Россия, — подумал он, услышав рядом родную русскую речь. — Внешне не отличишь уже питерца от европейца. Разве что, одеты получше и более стильно, чем западные туристы, во главу угла ставящие не красоту, а удобство. А град?! Ну, Петербург! Надо же, попасть под град в начале августа!». Град, между тем, уже перешел в ливень, грозовой фронт подходил все ближе, вокруг потемнело, темно-лиловые тучи на горизонте пронзали молнии. Настороженный слух поймал обрывок разговора — рядом с Петровым притулилась пожилая семейная пара интеллигентного вида, оживленно обсуждавшая последние новости, которые, видимо, успели посмотреть перед отъездом в порт.
— «Град» — это система залпового огня, реактивные минометы, вроде «Катюш» в отечественную войну. Только гораздо мощнее! А еще есть «Смерч», есть «Ураган» — те вообще все сметают с лица земли. Вот «Градом» грузины и накрыли в Цхинвали осетин. Представляешь, Маша, по спящему городу, по мирным жителям, не разбирая, где женщины, где дети! Тысячи жертв — и к гадалке не ходи! — горячился профессорского вида мужчина в светлой льняной рубашке с расстегнувшейся на брюшке пуговкой. Седая аккуратная бородка, дорогие изящные очки съехали на нос, на раскрасневшемся высоком лбу крупные прозрачные капли пота — несмотря на грозу, было душно. Миниатюрная подтянутая брюнетка лет пятидесяти в обтягивающих поджарую попку брючках, в легкомысленной блузке с декольте до пупа оживленно кивала, глядя на супруга с обожанием и часто затягивалась тоненькой сигареткой с ментолом.
— Машенька, дай мне свою сумочку, пожалуйста! — прервал свой монолог мужчина, и дамочка тут же с готовностью вытащила из своего маленького дизайнерского чудовища плоскую фляжку. Отхлебнула, впрочем, сама сначала, затем протянула фляжку супругу, тут же опустошившему никелированную емкость до дна.
— Кирилл, ты эгоист! — выдохнула Машенька безнадежно и привычно погладила объемистый пузик мужа, — застегнись, Кира, а то женщин смущаешь!
Молодящиеся блондинки, стоящие рядом — подруги, должно быть — дружно хихикнули, смутились и отошли на шаг в сторону, продолжая с интересом наблюдать за потянувшейся к пароходу цепочкой туристов, хлынувших на причал как-то разом, дружно из подъезжавших одна за другой машин. Блондинкам было, наверняка, за сорок, но форму они не теряли, выглядели ярко и, по всему видно, намеревались оттянуться в круизе во весь рост и по полной программе.
Петров, с не меньшим любопытством оглядывая поднимающихся на борт туристов, озадаченно хмыкнул про себя: «Смесь геронтологического санатория с пионерским лагерем, а не пароход! Ни одной молодой женщины без мужа! Бабушки, дедушки с внучатами, солидные родители с детьми, изредка молодые пары — молодожены в свадебном путешествии.».
Андрей Николаевич никогда не страдал излишним вниманием к женскому полу, даже жене не изменял почти ни разу за все двадцать лет супружества. Грязные негритянки по три доллара в Африке или страшные англичанки по 40 фунтов в Европе, которыми иногда не брезговали наиболее озабоченные члены экипажа, Петрова не привлекали в командировках однозначно. Но одиночество сказывалось, новый свой статус — свободного и не обремененного никем мужчины — подсознательно требовал реализации. И хотя вряд ли дело дошло бы до банальной скоротечной связи, отсутствие подходящих объектов для таковой раздражало и тревожило.
Петров отмахнулся от глупых мыслей и попытался вернуть бесшабашное настроение предвкушения праздника. «Адын, савсэм адын. Адын! Савсэм адын!!!» — вспомнил он старый анекдот про овдовевшего грузина и коротко рассмеялся вслух. Россия, совсем не забытая, как оказалось, родная и близкая, несмотря на целую жизнь, прожитую Петровым за границей, теперь уже за границей, да — да. Россия лежала перед ним, готовая открыть свои реки и озера, свои просторы и тайны. И своих людей, женщин, в том числе! Андрей Николаевич повеселел и отправился на регистрацию.
У стойки «рецепшэн» бойко собирала путевки юная красавица в стилизованной морской форме. «Марина» — «морская», провозглашал к тому же бэджик на высокой груди. Ласковая, отнюдь не дежурная, «по-европейски», улыбка озарила молодое лицо, когда она протягивала Петрову ключ от его каюты.
— Добро пожаловать на борт «Петербурга»! У вас шлюпочная палуба, два этажа наверх по главному трапу. Номер 410. Ужин первой смены в 19 часов, ваш столик — двенадцатый, ресторан находится на средней палубе.
Красный бархат дорожек, теплый блеск натертых дубовых поручней и искры света в зеркалах, плюшевый уют диванчиков и кресел в холлах свились празднично в один маскарадный лабиринт, напомнив мимолетный уют сотен отелей, служивших когда-то пристанищем усталому «эйр крю» — экипажу воздушного судна. Петров открыл дверь своей каюты, бросил вещи на комодик в небольшом тамбуре и посмотрел на себя в зеркало, оказавшееся прямо напротив взгляда. Оттуда глядел крепкий, подтянутый, элегантный мужчина.
Андрей довольно подмигнул отражению, отодвинул портьеру, отделявшую коридорчик от каюты и огляделся. Почти как в купе СВ. Два мягких диванчика напротив друг друга, большое окно между ними. Полочки, тумбочки, холодильничек, висящий прямо на стене. В тамбуре — платяной шкаф и дверь в ванную. Крохотный санузел был чистым, сантехника новой, душ наличествовал, что еще надо?
Петров с усилием потянул вниз оконное стекло, впустив в каюту влажную духоту грозового вечера. Дождик не прекращался, только стал мелким и нудным. Сквозь гул машин, несущихся по набережной, все еще отчетливо погромыхивало, и редкие вспышки молний соревновались с огнями неоновой рекламы на здании речного вокзала. Андрей мгновенно вспотел, покачал головой, закрыл окно и сделал «погромче» древний «кондишэн», укрывшийся в уголке за его диванчиком. «Своим» диванчиком он выбрал тот, что по ходу движения. По праву «первой ночи», так сказать, поскольку соседа пока на горизонте не наблюдалось. Удовлетворенно вздохнув, Петров принялся развешивать в шкаф одежду, пока не помялась в чемодане окончательно. Он порадовался предусмотрительно захваченным с собой вешалкам — в шкафу их оказалось всего две, переоделся в джинсы, сменил пропотевшую майку, выбрав австралийскую, с разноцветными кенгуру, вышитыми на груди причудливым узором, и вышел на палубу — в динамиках громкой трансляции уже зазвучало давно забытое «город над вольной Невой.» Теплоход «Петербург» отправлялся в плавание.
