Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни
Рабочих поставляет компании агент-посредник. Трудятся они от зари до зари за жалкие сорок пиастров в день и скудное пропитание. Этому агенту на откуп отданы все отношения с местными рабочими. Он царь и бог во всей округе, высший носитель власти, никого и ничего не боится; для себя он твердо усвоил одну истину, которой придерживается всегда и во всем: главное — ладить с начальством.
Случилось так, что однажды забастовали рабочие местных нефтеразработок — обитатели палаточного городка в пустыне. Прибыл представитель правительства. Объехал на машине убогий, нищий городишко, сквозь кисею занавесок ознакомился, так сказать, с жизнью трудового люда и, не сказав никому ни слова, направился в кабинет директора отделения компании. Когда он остался наедине с человеком, который олицетворял здесь компанию, между ними состоялся откровенный разговор. Директор явно угадал мысли своего собеседника — тот вышел из кабинета удовлетворенный. Ни одной душе, кроме разве красивой, улыбчивой секретарши, вручившей ему пухлый конверт, так и не удалось понять истинную причину его хорошего настроения.
А тем временем бедняга Сулейман Шанабу молча сидел и, терзаемый заботами, пытался сообразить, как распределить свой заработок таким образом, чтобы его хватило и на питание, и на одежду для детей, и на многое другое. Эти ежедневные подсчеты уже давно вошли у него в привычку. Жил он в квартале, где все дома были выстроены из ржавого железа, обрезков жести и наскоро сколоченных деревянных каркасов. Насквозь проржавевшие цинковые листы служили крышей его убогой лачуге. Спасаясь от холода, который норовил проникнуть в жилище, Сулейман затыкал многочисленные дыры ветошью. В дождливые дни к домам нельзя было подойти. Окруженные со всех сторон грязью, они терпеливо ждали, когда жаркие солнечные лучи осушат землю и многочисленные тропинки снова соединят между собой дома. Десятки раз весь квартал затопляло водой. Казалось, что жизнь покинула его навсегда, но проходило совсем немного времени, и он вновь возрождался. А сердобольные отцы города, отзываясь на страдания своих братьев, спешили облегчить их мучения и раздавали потерпевшим по килограмму риса или муки на семью. Этих щедрот не хватало не то что на обед, но и на ужин. Голод, холод и проливные дожди. И вновь стены домов в городе украшали плакаты: «Неделя помощи жертвам наводнения», «Неделя помощи голодающим». Некоторые раскрывали свои тощие кошельки, другие слезно молили аллаха помочь несчастным, облегчить участь пострадавших, третьи не делали ни того, ни другого. Пожертвования вносили, как правило, люди среднего достатка, да и те, кто победнее. Богатые же, громче всех взывая к милосердию аллаха, не давали ничего.
После очередного наводнения делегаты пострадавших с трудом пробились к губернатору, в его застланный коврами роскошный кабинет. Не предложив им даже сесть, облеченный высокой властью чиновник встретил посетителей словами назидания и упрека:
— Подумайте только, они пришли сюда жаловаться. Да поймите же вы наконец: не потоки воды обрушились на вас, а вы сами преградили им путь. Разве можно было там строить дома? Конечно, нет. Для жилья это место непригодно.
— Перебирайтесь как можно скорее на новые земли, — вторил губернатору его заместитель, — и все будет в порядке…
Выслушав добрые советы и пожелания, делегаты ушли, воздав должное мудрости провинциальных властей.
— О аллах, — вскричал Сулейман, выходя из здания резиденции губернатора, — если бы не страх за детей, которые останутся после меня сиротами, клянусь, я бы свернул этому увещевателю шею. — И, сжав в гневе кулаки, тихо добавил: — Не хочу, чтобы они шлялись по улицам и просили милостыню…
Наступал Новый год, снова разливалась река, затопляя все вокруг. И вновь первые страницы газет заполняли репортажи с места событий. Из репродукторов неслись сводки, их сменяли комментарии и информации. «Его превосходительство губернатор лично посетил зону наводнения». Фотографии. Призывы. Передовицы. Броские заголовки. И опять килограмм риса, горсть ячменя или килограмм муки. Новые дыры, заткнутые тряпьем.
И снова к представителю центральных властей направляется делегация. На этот раз их встречает, смачно попыхивая трубкой, новый губернатор.
— Кто вас приглашал в наш город? — вопрошал он своим зычным голосом и, ощупывая глазами делегатов, советовал: — Уезжайте отсюда. Возвращайтесь к себе, в свои родные места. А ко мне ходить нечего.
Но как ему объяснить, что в их деревнях нет ни фабрик, ни заводов, нет ни полей, ни воды, нет никакой работы?
Сулейман Шанабу вышел из лачуги, согнувшись в три погибели. Жизнь ломает и более могучих мужчин. Обернувшись, он бросил взгляд на младшего сына: больной полиомиелитом, этой болезнью бедняков, ребенок заново учился ходить. Болен и второй сын: у него постоянно слезятся глаза. Врачи говорят, что мальчику грозит слепота. А Сулейман так мечтал отдать своего сына в школу, чтобы он выучил Коран, зазубрил ритуальные стихи и читал бы их по праздникам или на похоронах.
Трудная жизнь была и у его сестры. Всего два года назад завершился бракоразводный процесс. Ее бывший муж, познакомившись с иностранкой, уехал на заработки в дальние страны. Его новая жена тешила себя надеждой, что выходит замуж за одного из богатейших людей легендарной страны нефти и получит возможность швырять деньги налево и направо. А в доме Сулеймана прибавились сестра и шестеро ее детей. На его плечи легли новые тяготы. Сулейман пристроил к своей хижине еще одну комнату, там и поселилась сестра с детьми, уповая всецело на волю аллаха. Однажды она чуть было замуж не вышла. Но жених, ненароком узнав от соседей, что у его нареченной детей хоть пруд пруди, тотчас сбежал, надеясь подыскать себе где-нибудь вдову без детей, но, разумеется, с капиталом.
Чтобы прокормить свою возросшую семью, Сулейман стал трудиться денно и нощно. Донимали его боли в желудке, он обращался к врачам — и к местным, и к заезжим, иностранным. Делали ему снимки желудка, выписывали рецепты. Но он предпочитал лечиться травами и терпеливо ждать, когда утихнет боль. Боль проходила, но скоро возвращалась.
Сулейман был вежлив со всеми чиновниками; вынужденный то и дело угождать им, потакать их желаниям, он заискивал перед ними. С некоторых пор в его душе поселился страх, боязнь потерять работу. На что он будет тогда кормить детей, которые верили в своего отца, думали, что ему все под силу?
Сытые, живущие в довольстве чиновники нередко проводят уик-энд на Мальте, а то и в Афинах; кое-кто летает на ночь даже в Рим или Париж. В понедельник они возвращаются в офисы и роскошные виллы. Построенные местными удачливыми торговцами и предприимчивыми маклерами виллы сдаются компании внаем. А она строит в садах вилл плавательные бассейны и фонтаны и платит баснословные деньги за все: за роскошную коллекционную мебель, за кондиционеры, за прислугу, за телевизоры… Каждый день не один раз проходил Сулейман мимо этих зданий, отделанных гранитом и мрамором, зеленых, красных, желтых, светлосерых. В безбрежном желтом море пустыни они казались ярким узором на огромном персидском ковре. Из окон вилл доносились звуки музыки. Крыши ощетинились крестами телевизионных антенн.
А в своей лачуге Сулейман слышит иную музыку: крики и плач детей.
Предмет законной гордости Сулеймана — великолепные, черные как смоль длинные усы, за которыми он старательно ухаживает: подкрашивает, расчесывает и приглаживает доведенными до автоматизма движениями. Никто, собственно, не знает, что побудило Сулеймана отращивать усы. Когда он только начинал свою работу в компании, его густые, с завитками на концах усы привлекали всеобщее внимание, но постепенно к ним привыкли и перестали замечать.
Однажды Сулеймана увидел новый директор филиала. Он только недавно пожаловал сюда из-за моря и решил ознаменовать свое правление, проявив демократизм и интерес к нуждам простых рабочих.
— Сколько лет ты отращиваешь усы? — спросил он Сулеймана.
— Лет двадцать пять, — ответил Сулейман.
— Так вот, у меня для тебя сюрприз! Я решил устроить в твою честь банкет, точнее говоря, мы отпразднуем юбилей твоих усов. Как-никак нам надо думать и о простых людях, о таких рабочих, как ты.
Он вышел из-за стола и, вплотную подойдя к Сулейману, демонстративно пожал ему руку.
В отделе рабочей силы было созвано экстренное совещание. Присутствовали начальник отдела, три его заместителя, руководители других отделов, представитель компании по связи с прессой. Всего человек тридцать, не меньше. На длинном столе — чашечки с кофе, бутылки пива, пепси-колы и виски. Над дверью включили красную лампу и повесили табличку: «Закрытое совещание. Посторонним вход воспрещен».
Первым делом завели досье — кожаную папку «Торжественный обед в честь рабочего Сулеймана Шанабу. Дело № 30».
